епередач. Ненависть и предрассудки накапливались, росли – и так не один год. И все это происходило на фоне постоянного падения общего образовательного уровня населения страны, которое создало особенно благоприятную почву для восприятия реакционных мифологем.
В итоге украинское общество на каком-то этапе полностью утратило иммунитет к правой и ультраправой идеологии, которая быстро охватила и поразила весь больной политический организм страны. Поставьте в такие «лабораторные» условия любую страну – и через десятилетие «эксперимента» она будет «правой». В течение «нулевых» годов в Украине проходила обвальная маргинализация «статусных» левых партий: КПУ, СПУ и ПСПУ – хотя стоит подчеркнуть, что их лидеры сами несут за это огромную долю ответственности, вступая в соглашательские сделки с Кучмой, Ющенко, Тимошенко, Януковичем и полностью отказавшись от классовой программы в пользу консервативной православно-пророссийской риторики. В этой ситуации растущее из года в год социальное недовольство находило выход в симпатиях к правому популизму, который обвинял во всех проблемах общества «невыкорчеванное наследие совка», а также происки внешних и внутренних «врагов нации». Людям внушали, что Украина может быть спасена только усилиями националистического режима, готового проводить в жизнь радикальные рыночные реформы – например, по грузинскому образцу, который всячески рекламировали украинцам. Все это сформировало почву для идейно-политического альянса ультраправых и либералов, где первые были силовой составляющей уличных протестов, а вторые обеспечили им легитимность насильственных действий, поддержку СМИ и сочувствие международной общественности. Такова была формула победы «майдана». И цементирующим элементом этого союза, который щедро благословили представители фрондирующего против Януковича крупного бизнеса и западные грантодатели, был именно воинствующий, фундаменталистский антикоммунизм.
Естественно, ослабленные и малочисленные левые не имели в такой ситуации никаких политических шансов и никак не могли повлиять на идеологически и политически враждебное им движение. Влияние и ресурсы левых и правых были попросту несравнимы – другое дело, что непарламентское левое движение Украины, которое увязло в бессмысленной междоусобной вражде, тоже несет за это свою вину. В этом несоответствии сил, кстати, заключено важное отличие «евромайдана» и «болотных» протестов. Посетив «Марш миллионов» в Москве, я писал, что «красная колонна», в которой мы тогда шли, будет невозможной на новом киевском «майдане» – по причинам, о которых я только что рассказал.
Этот «майдан» был обречен быть правым и обречен на победу – не важно, в 2014 году или годом позже – потому, что все предпосылки для его успеха формировались не один год, и не было никаких общественно-влиятельных сил (в лице популярных левых антифашистских и антикапиталистических партий или движений), которые могли бы противостоять правым в борьбе за общественное сознание и за улицу. «Войско, долженствующее победить, сначала побеждает, а потом ищет сражения», – знаем мы из Сунь-цзы. Можно сказать, что майдан победил задолго до своего начала – в те дни, два года назад, просто произошел качественный скачок, который оформил эту победу практически, в политическом смысле. Изменить его идейно-политическую природу, траекторию его развития на тот момент было нельзя – даже если кому-то очень хотелось в это по-маниловски верить. Можно долго поливать кактус апельсиновым соком, но на нем все равно вырастут колючки, а не апельсины. А два плюс два будет четыре – даже если кто-то надеялся на другой результат. Он просто не учил арифметику.
– Я понимаю, что история не знает сослагательного наклонения, но все же… Что должно было быть сделано уже после переворота 21 февраля, чтобы единая украинская государственность была сохранена? Или откол Крыма и война на Донбассе были предопределены вмешательством путинской России?
– Для этого был необходим общественный диалог. Огромное большинство скептически относившихся к майдану людей в разных регионах страны не думало ни о каком «сепаратизме» и не питало никакой симпатии к Януковичу. Есть очень впечатляющее в этом смысле февральское видео из Севастополя, где, как известно, были сильны пророссийские настроения. Даже там участники первых «антимайданных» акций, шокированные, напуганные событиями в Киеве и воинственной риторикой открыто угрожавших им украинских националистов, поначалу всего лишь требовали гарантий защиты культурно-исторических памятников и статуса русского языка, через какое-то реально реализованное местное самоуправление. Очень популярным был лозунг «деолигархазации», который наверняка бы нашел широкую поддержку на Юге и Востоке страны. Он мог бы стать основанием для общественного компромисса – если бы, конечно, новая власть не являлась властью коломойских и порошенко и сама не была заинтересована в глубоком расколе общества, а ее сторонники не были бы заражены националистическими фобиями и рыночными иллюзиями. Многие из них открыто требовали войны.
Такая позиция органично проистекала из идеологической природы майдановского движения – глубоко антидемократического и замешанного на социальном расизме. Его сторонники были охвачены победной эйфорией и рассматривали общественно-политический конфликт как священную, религиозную войну «небесных воинов света и добра» против диких орков из угольных подземелий, взаимопонимание с которыми мыслилось невозможным. Именно из этой установки происходили успешные попытки «расчеловечить» своих оппонентов (знаменитая «художественная выставка» в апреле 2014 года, где противников майдана представляли опасными животными в клетках, и появившийся в том же месяце термин «колорады»), доказать, что они не имеют права на свое мнение – вспомните популярный тогда же плакат со слоганом: «вате слова не давали».
Новый режим поставил на принуждение и диктат. Это был вполне осознанный выбор, поскольку власть считала, что в условиях чрезвычайного положения и фактической гражданской войны ей будет удобно подавить оппозицию и утвердить свою легитимность, списав на войну все неизбежные социально-экономические проблемы, которые последовали за переворотом, и попутно устроив масштабный передел собственности. Кроме того, в Киеве всецело уповали на внешнюю поддержку и не могли не считаться с националистической истерией, которую раздували СМИ – требуя репрессий и погромов для всех несогласных и считая предательством любые призывы к гражданскому диалогу. Вместо того, чтобы провести объективное расследование гибели людей в феврале 2014 года – которое, в частности, отразило бы эпизоды стрельбы и насилия, отмеченные со стороны участников «евромайдана», – из этой трагедии сразу же начали делать государственный пропагандистский культ, взывая к крови и мести. А это раскручивало маховик насилия в регионах – тем более что власть тут же начала вооружать ультраправых, включая осужденных за уголовные преступления нацистов, которых выпустили из тюрьмы сразу после переворота, и тут же приступили к нападениям и стрельбе. Все видели, что они получили карт-бланш на расправу с несогласными, что их действия легитимизированы новым режимом, что никто не намерен хотя бы как-то считаться с позицией и требованиями критиков «евромайдана». И вера в мирный диалог постепенно обесценивалась.
Путинский режим, безусловно, активно использовал эту ситуацию в своих целях, но всегда нужно помнить о том, что она стала естественным следствием киевского переворота.
– Что лично для тебя стало последней чертой, «точкой кипения», которое определило критическое отношение к «евромайдану»?
– Мы с самого начала очень хорошо понимали, что победа этого движения будет иметь катастрофические последствия для страны. Подтверждением этому служат практически все опубликованные нами прогнозы. У американского левого писателя-фантаста Эдвина Табба есть рассказ «Ваза эпохи Мин» – один из его героев предвидит близкую ядерную войну, чувствуя себя бессильным это предотвратить. Лично у меня были тогда похожие ощущения. Хотя вместо того, чтобы созерцать произведения искусства в ожидании неизбежной катастрофы, мы пытались понять, что должны делать в этой ситуации левые.
Было ясно, что поддержка Януковича, против которого многие из нас начали выступать еще в бытность его донецким губернатором, также недопустима. Критикуя договор об экономической ассоциации с ЕС, мы, вместе с тем, так же критически разбирали предложенные Украине условия вступления в Таможенный союз. Левые не могли выступать на стороне участников этого противостояния и были слишком слабыми, чтобы проводить самостоятельную политику, которая могла бы как-то повлиять на ситуацию – в силу причин, о которых мы уже достаточно подробно поговорили. Изначально некоторые товарищи питали надежду на то, что массовые акции в Киеве можно попытаться использовать для пропаганды – не для открытой пропаганды левых идей, которая изначально была невозможной – а, по крайней мере, для рекламы профсоюзной кампании против повышения тарифов на проезд, с чисто социальной, аполитичной риторикой. Но уже в первых числах декабря, когда братья Левины организовали на Крещатике такой пропагандистский пикет, их почти сразу же избили и ограбили по прямому призыву со сцены майдана, ведущий которого послал толпу «бить коммунистов». У них забрали звукоаппаратуру и поломали агитационную палатку.
Через несколько дней последовали еще одно подобное нападение и другие инциденты, которые в итоге закончились нацистским погромом нашего офиса. Мы проводили на людных станциях метро мирные акции против угрозы гражданской войны, дважды пикетировали российское посольство, а также посольства США и Великобритании – в поддержку российских политзаключенных на день рождения Сергея Удальцова и с требованиями прекратить империалистическое вмешательство в дела нашей страны, разжигающее внутренний конфликт. Почти каждый раз это заканчивалось нападениями ультраправых. Но разгром агитационного пикета в самом начале «евромайдана» был знаковым моментом. Ведь Левиных били и грабили те самые люди, которые лицемерно протестовали против милицейского разгона националистической молодежи. Мы убедились, что либеральные участники «майдана» готовы без проблем простить им это насилие – хотя они участвовали с Левиными в десятках совместных акций. А уже спустя полгода некоторые из них точно так же оправдывали убийства 2 мая в Одессе.