Но, как я понимаю, когда задают люди такие вопросы, они задают вопрос не об этом. Не о каких-то конкретных исторических событиях. Вопрос задаётся о том, могут ли быть грешными люди, которые в Церкви находятся. Могут. Не только могут, но и являются. Я помню, одна протестантская есть такая история, что человека спрашивают, который уверовал:
— Вот ты, вроде, стал верующим, как ты теперь перестал быть грешником?
— Нет, не перестал.
— А раньше ты был грешником?
— Да, и раньше был.
— Ну а в чём же разница, стоило ли тогда принимать?
И этот человек ответил, что раньше я был грешником, который бегает за грехом, а теперь я грешник, который бегает от греха. Протестантский такой анекдот, который, в общем-то, можно использовать, для того, чтобы понимать суть происходящего.
В Церковь приходят люди грешные и несовершенные. Как я уже говорил, человек, переступая порог храма, не становится сразу святым и богоподобным. Для этого нужен большой труд над собой. И в процессе этот труд занимает всю жизнь до самой смерти, в процессе того, как человек работает над собой происходит всякое. Происходят и падения. Грех, можно так сказать, иногда догоняет. Вот. Происходят и падения, происходят и тяжелые грехи. Это всё есть. Поэтому было бы абсурдно это отрицать.
Дмитрий Пучков: В свете сказанного возникает вот какой вопрос: среди граждан, занятых преступной деятельностью, людей верующих достаточно много. И вот, к примеру, преступник хочет пожертвовать церкви деньги. Церковь эти деньги возьмёт или не возьмёт?
Юрий Максимов: Знаете, есть такая очень хорошая русская народная сказка как раз на эту тему. Мне она очень нравится. Сказка про вора.
Был вор, который был при этом очень благочестивым. Он почитал Святителя Николая Чудотворца и каждый раз перед тем, как идти на свой воровской промысел, заходил в церковь и ставил свечку перед иконой Святителя Николая. Вот. И однажды он попался. Его застукали, за ним погоня. И он бежит, бежит через лес и видит, что вот уже поле, его достигают, а спрятаться негде. И он взмолился, мол, Святитель Николай, я ж тебе столько свечек ставил, спаси меня. И тут ему является Святитель Николай Чудотворец и говорит, вот, видишь, лошадь дохлая (а там труп лошади валяется разлагающийся), вот залезай в неё. Делать нечего, никаких других вариантов нету, точнее, есть, но они его не устраивают. Он полез и чудесным образом так произошло, что он смог уместиться внутри этого лошадиного трупа. И вот приезжают те, кто за ним гнался, смотрят там, смотрят сям — его нет. И уезжают. Вот. Через какое-то время он, поняв, что погони больше нет, выбирается оттуда. И благодарит Святителя Николая за спасение. И его Святой Николай спрашивает: ну как тебе, понравилось внутри лошади, как там? Не смердело? Он говорил: как же не смердело, ещё как смердело, еле живым остался. И ему Святитель Николай сказал: а вот точно также и мне твои свечки смердят, которые ты ставишь.
Вот в этой сказке замечательной как раз выражается православное отношение к этому вопросу. Вот мой хороший знакомый, священник, если ему нужно (он содержит свой храм и всю свою деятельность на пожертвования прихожан), он им прямо говорит, что вы не должны приносить сюда деньги, нажитые нечестным путём. Священников тоже можно обмануть, они люди. Они не допытываются. Но я хочу сказать, что человек конкретный, находящийся в церкви, может взять эти деньги, но Бог эти деньги не примет.
Дмитрий Пучков: А вот если привезут колокол, на котором написано, например, «От солнцевской братвы»? Подвесят такой колокол или нет?
Юрий Максимов: Зависит от конкретного человека. Может быть, конкретный человек может и повесить. Опять же здесь, скажем так, нужно различать. Отношение к людям. Любой человек, независимо от того, братва или не братва. Человек, который избрал преступный путь, и человек, который не избрал его, не всегда между ними слишком уж принципиальная разница в некоторых отношениях. Человек, который не сидел в тюрьме и не ассоциирует себя с братвой, тоже часто может делать разные преступления перед Богом, перед совестью, перед людьми. И с этих преступлений нести деньги, чтобы каким-то образом компенсировать для себя вот это всё дело. С другой стороны, и люди, которые встали на преступный путь, не перестают быть людьми, не перестают иметь в себе какие-то добрые позывы, побуждения. Церковь хочет их с этого пути увести. Церковь хочет, чтобы в этих людях доброе победило, а не злое. И Церковь ведёт в этом отношении работу, которую, по моим наблюдениям, так серьёзно в обществе не ведёт никто. Вот.
При этом Церковь тоже рискует. Множество случаев, когда священников убивают. Кто их убивает? Я просматривал, кто убивал священников за последние годы. Как правило, убивали священников те уголовники, которым священники дали приют при храме, например. То есть это как раз то же самое — извращение доверия. Но, немало есть тех людей, которые, действительно, благодаря вот этому воздействию отказались. Я это говорю к тому, что, может быть, в некоторых отношениях неправильно будет, если человек принёс в Церковь какое-то своё дело, если оно не связано с его преступной деятельностью, если он сам его не понимает как откуп от своих грехов, а как, вот, именно от чистого сердца. Неправильно будет отказаться и сказать, что, нет, вот, ты грешен.
Возьмём другой пример, вот бандит приедет и скажет, я не деньги вам принёс и не колокол привёз, а я хочу снег у вас перед храмом убрать. Или стены вам побелить своими руками. Вот его можно принять и сказать: «ладно»? Или сказать: «Нет, знаешь, ты слишком грешный для нас. Мы, правда, сами грешные, но у тебя руки замараны чем-то другим, чем у нас…». Это неправильно. Церковь так не делает.
Поэтому два общих направления здесь есть, между которыми существуют разные вариации в зависимости от каждого конкретного человека.
Дмитрий Пучков: Как вы считаете, следует ли открывать при зонах и тюрьмах некие православные учреждения, я не знаю, как правильно назвать, построить там церковь — это, наверное, не всегда возможно, но как с вашей точки зрения, должен ли присутствовать в местах лишения свободы священник?
Юрий Максимов: Мне кажется, да. Перед каждым человеком есть такой выбор и, в том числе, и перед таким человеком, который попал в тюрьму: выбор между добром и злом. Этот выбор сохраняется у человека до самой смерти. Уже после изменить ничего нельзя, а до этого — можно. В тюрьме, насколько мне известно, человеку жить особенно тяжело в силу определенных обстоятельств; сами условия такие, что там жить ему тяжело. При этом у него есть время, он, поскольку ограничен, у него есть время, чтобы остановиться, подумать, пересмотреть свою жизнь. И в том числе подумать над тем выбором, который предлагает ему Бог. Поэтому, конечно, хорошо, когда, на мой взгляд, в тюрьмах возникает молитвенные дома или храмы. И насколько я знаю, это все тоже делается на добровольной основе, то есть туда водят только тех, кто хочет туда ходить. Конечно, если человек хочет исправиться, надо дать ему такую возможность.
Дмитрий Пучков: В России сложилось так, что в 90-х годах, во время развала страны, определенные функции государства отошли к организованной преступности, ну, например, обеспечение безопасности, взимание долгов и прочее. А потом многие из этих функций организованной преступности благополучно ушли под так называемые красные крыши, милицейские. Вот как вы считаете, нашу милицию надо окормлять или нет?
Юрий Максимов: Ну а что же, милиционеры разве не люди? Конечно. Тот путь, который предложен Церкви, он предложен для каждого человека. Независимо, сидит ли этот человек в тюрьме или этот человек сажает в тюрьму. Это вопрос соотношения с Богом, соответственно, со своей совестью, которая есть голос божий в человеке, они актуальны для каждого человека. Поэтому и милиционер имеет ничуть не меньше прав на то, чтобы узнать о том выборе, который предлагает ему Бог, чем преступник, чем человек, который не сидит в тюрьме и не является милиционером и так далее.
Насколько я знаю, есть такие примеры, когда и при правоохранительных органах тоже есть и домовые храмы. И, знаете, я долгое время служил рядом, в монастыре, который был рядом с таким вот центром правоохранительным, и они построили для себя храм, или даже, скорее, восстановили, милиционеры. Но при этом на то, чтобы восстанавливать его, они сгоняли заключенных. Заключенные, когда делают какие-то вещи, вырезанные или написанные, все-таки есть некоторые особенности… стилистические. И вот у них все в таких стилистических особенностях, для человека незнакомого может даже чудно показаться.
Но, это я к тому рассказал, что есть такие примеры.
Дмитрий Пучков: Много и часто говорят о том, что неплохо бы в школах ввести преподавание основ православия. И, естественно, это встречает ожесточеннейшее сопротивление либеральной интеллигенции. Сами они ничего разумного предложить не могут, но сопротивление оказывают яростное. Вот, на мой взгляд, здравомыслящему человеку очевидно, что русская культура неразрывно связана с православием. Даже когда наших атеистов спрашиваешь: «Ты какой атеист?» — многие, не задумываясь, отвечают: «Я православный атеист». Однако лично я бы это сформулировал несколько иначе и назвал бы не «основы православия», а «основы русской культуры», таким образом, все выглядело бы абсолютно естественно. Как вы думаете, зачем внедряют «основы православной культуры» вместо того, чтобы внедрять «основы русской культуры»?
Юрий Максимов: Почему именно так, а не иначе? Может быть потому, что в свое время не оказалось никого, кто подсказал бы вот такую идею, которую, вот, видите Вы. Смысл в этом, независимо от того, как это назвать, кстати говоря, в разных областях этот предмет, он проходит под разными названиями. И надо сказать, что очень давно уже в некоторых областях этот предмет существует, ведется. Кажется, в Смоленской области уже 11 лет, и ничего из такого, какого-то вот, апокалиптического, чем грозят все противники основ православной культуры, ничего такого страшного там за эти годы не случилось благодаря этому предмету. В других областях ведется, и в разных областях он ведется под разными именами, под разными названиями. То есть проблема назва