За последние дни погибло двое снайперов Кузнецова — из новеньких пацанята, практически не знал. Еще двоих «мышат» — с интервалом в ночь — изрядно посекло осколками. Леха на пару с командиром остался куковать. Гирман тоже в одиночестве. Вчера отправили последнего бойца с дыркой в плечевом суставе. Ну, там норма — сам, своими ножками, скособочившись, ушел с последним медицинским караваном. Тяжело контузило Дэнова напарника. Теперь на два «Корнета» — ноль зарядов, два оператора-наводчика и один шерп. Остальные относительно целы. Оглушены, конечно, не раз и не два, царапины-подряпины у всех, но кого этим сейчас удивишь? Последний рубеж обороны: одиннадцать измученных, отупевших, измочаленных двухнедельными боями, практически безоружных призраков на бескрайних просторах серой пустыни с одинокими остовами бетонных ульев.
Добро пожаловать в преисподнюю, камрады, вы ведь этого хотели…
СОРовцы, расчистив очередной проход, явно опять что-то затевают. Рассыпали веерной цепью снайперов в трехстах метрах и час уже урчат моторами. Выманивают, не иначе. В оптику видно, как разворачиваются бронетранспортеры. О! Танк появился! Словно средневековый рыцарь, весь в квадратных чешуйках навесной брони, вперед, поводя стальным хоботом, опасливо выползает «Чизет». Непропорционально хлипенький пулемет над люком башни зорко поглядывает на наши серые терриконы.
Иди, иди сюда, маленький. Мы тебя баиньки уложим…
— Никольский! Борюсь, хватай «Таволгу» и, ползком, к Саламу. Всё — концентрируемся у столовки и, по сигналу, рывком на Вергунку. Передай Ильясу, что, как планировалось, на отстойники не пойдем. Там уже фашики дрочатся. Понял?!
— Усек, командир!
— Вперед! — повернул голову к Антоше. — Ты какого хера здесь забыл?! Схватил винтовку и — следом… только магазинов пару оставь… Быстро! — Поискал глазами Жихаря: — Поддержишь спринтеров?
— Та не, командир. Илюха сам разберется. Там еще твои любимые телевизионщики… Не — мне туда нельзя. Да, Лех?
Гридницкий, выпасая в мой бинокль камрадов, ничего не ответил, лишь неопределенно передернул плечами.
Ну что ж — пора…
— Давай, Юр! Выходи на связь. Начинаем…
Начали. Но не мы…
Как почувствовав или, скорее, заметив чье-то неосторожное движение, «Чизета» рубанула прямо в полуподвальный угол бывшего торгового центра. Следом туда же ударило пяток скорострельных пушек легкой брони. Через полминуты танк, контрольным заходом, упорол еще разок. Блядь! Прямо по позициям группы. Мне с краю восьмого этажа башни отчетливо было видно, как поплыли бетонные плиты перекрытия подвала.
— Салимуллин ранен! Никольский… Черт возьми, ничего не слышу! — Взводный-один, пылая мрачным пламенем обращенных в самого себя глаз, напряженно вслушивается в треск «148-й». Уже не до конспирации, судя по всему — пошла игра открытым текстом. — Да, Боря ранен. Малюта… Еби вас в рот! — возвышается до крика старший лейтенант. — Что еще?! Понял… — Он разворачивается ко мне. — Ильяс, Борек, Малюта. Есть контуженые. Заложников тоже накрыло, но там никто не смотрел… — Он выжидательно смотрел на меня.
Что мне ему приказать — умри, но вытащи? Есть другие варианты?
— Жихарь! Забирай Леху, станцию и вперед. Всех вывести. Если невозможно — бросай грузин. Наших, кого можно спасти, надо вытаскивать. Надо, Юр… Вперед!
— Может, Гридню все ж тебе оставить?
— Он — не собака, брат. Выводи пацанов…
— Удачи, Кириллыч!
— И тебе, брат!
Поднял оставленный мне «Кончар»: два магазина — десять патронов. Негусто… Балансируя и перепрыгивая по блокам разрушенных лестничных пролетов, спустился на три этажа ниже. Прополз вдоль и очень аккуратно высунул нос в проем коридора. Следом, по кусочкам, за угол несущей стены выдвинул винтовку. Через восемь метров от меня в противоположной стене зияет проем, через который, еще через одну комнату, открывается угловатая дыра пробитой снарядом внешней стеновой плиты. Будем надеяться, что вырванная из бетона арматура, торчащая сейчас во все стороны растопыренными паучьими пальцами кукольной ведьмы, не зацепит пулю. Ну, не может же быть такая тотальная непруха!
Что происходит у наших, мне не видно. Связи тоже нет. Зато камрады совсем в жопе не ковыряются — вплотную подошли к остову центра. Впереди бульдозер. За его подряпанным ковшом гиппопотамом за березкой пытается спрятаться танк. С краев идут четыре бэтээра. Две БМП замыкают цепи по краям. Позади всех, по уму — как Чапай учил — командирская штабная машина. Но это еще не самое страшное. Между и позади брони сгрудилось до роты мазепанцев. В мощный прицел видны жухло-желтые «вилы», вышитые на их шевронах. Камуфлированные рукава закатаны. Натовские каски низко натянуты на сурово насупленные шнопаки. Ну, прям эсэсовцы, еб их мать, да и только! Давайте, падлы, отрабатывайте свои сребреники. Сейчас, как дойдет до дела — парочку порву: никакой доктор, даже трижды «европэйський», не заштопает…
Внизу раздались заполошные крики. Повел длинным стволом. Из невидимого мне провала показалась рука с голубым миротворческим флагом и белыми буквами. Следом, с окровавленной головой, показался здоровячок телевизионщик. В сильную оптику видно, что у него, словно актера театра кабуки, — на совершенно белом лице горят губы с красными потеками. Сверху кармином сияют щедро окровавленные волосы. Грузин в полубессознательном состоянии: телепается всем корпусом, паралично размахивает окостенелой рукой с флагом, спотыкаясь и ударяя себя по ногам, тащит какой-то аппарат с тянущимся за ним на проводе микрофоном. На скособоченном голубом бронежилете, спереди и сзади, спасительные надписи PRESS. Следом из подвала выныривает второй. Тоже — рослый детина. Не понял — там же мелкие все…
Блядь!!! Жихарь, сучара, что ты творишь?!
Напялив на лоб голубую каску и журналистский броник, подталкивая телевизионщика в спину камерой, следом сутулится мой взводный. В правой руке по земле тащится огромный баул съемочной группы с неизменной белой надписью PRESS по яркому, темно-голубому фону. Что за хрень?!
Из-за машин выскакивают несколько радостных харь. Ну, понятно, счастье-то какое привалило: героически, с боем, спасли, нет, даже не так — вырвали из окровавленных лап донбассярского зверья — съемочную группу дружественной республики. Медаль Конгресса отхватит кто-то из командоров, не иначе…
Присмотревшись, замечаю, что из прорехи баула свисает знакомая широкая лямка с наплечными подушками… Ё!!! Это же бугаевский рюкзак — наследство Денатуратыча! Весь наш запас мин, сосредоточенных зарядов и взрывчатки… Блядь! Юра — не надо. Пожалуйста, брат! Нет! Нет!!! Щелкнув предохранителем, всаживаю разрывную в метре перед ногами.
Пофиг! Камрадская броня поднимает стволы. Сейчас глянут на дисплеи контрснайперских пеленгаторов и порвут, что грелку, мою позицию вместе с остатками пятого этажа.
Юра, не останавливаясь и не моргнув на мой сигнал, успевает дотолкать несчастного генацвале до «Чизеты»; поддернув всем корпусом, с размаху бросает сумку под танковую башню и… тонет в оглушительном черном разрыве.
В уши бьет рвущей череп тишиной. На месте танка, растягиваясь вширь, заклубилось буро-пепельное, тут же закрывшее обзор до третьего этажа, тяжелое облако. Все замерло. В голове через мгновение вибрирующе взорвался миллионоголосый хор черноморских цикад. Крипаки куда-то запропастились — смыло, видать, взрывной волной. Остальные машины поникли длинными носами. Что на месте танка и ближайшей к нему «АМVэшки» — не видно.
Через пару минут, не меньше, открывается верхний люк стоящей позади всех КШМ. Оттуда вначале высовывается по грудь, а потом садится жопой на край брони молодой, белесый офицер. Стягивает с головы шлемофон. Глаза ошарашенные, потерянные. Я тебя понимаю. Обождь… Сейчас они у тебя не такие станут. Округлим щаз, до предела, зеночки подслеповатые…
Тщательно прицеливаюсь и всаживаю тяжелую бронебойно-зажигательную прямо в центр грудины. Угадай с трех раз, чучмек: поможет ли тебе пендосский броник?
Офицера, швырнув назад, крепко ударяет о раскрытый люк, и он, на резинке собственной шеи, по кругу мотнув мгновенно обессилевшей головой, зомбочкой валится набок. Рассматривать результаты я не стал — отскочив от угла, прометнулся в конец коридора, выскочил в бывшую подсобку с обрушенной стеной тыльной стороны здания и, на ходу выдернув из-за пояса брезентовые рукавицы, съехал вниз по тросу на кучу битого щебня.
Над головой, вырывая из стен бетонные слезы, загрохотали разрывы автоматических пушек…
Уже не важно — теперь хоть заподлицо срезайте башню. Мне одного взгляда сверху вниз хватило, чтобы увидеть уходящую меж развалин группу с тремя кевларовыми носилками на руках.
Перехватив тяжелый «Кончар», потрусил догонять.
Прощай, Луганск. Как я тебя, блядь, ненавижу…
Глава VIII Великий Лог
— Подписывай, Деркулов. Ты же столько этого добивался… — Павел Андреевич расслабленно следил за вычитывающим официальный бланк Деркуловым. Разжогин примерным школяром, сложив перед собой руки, терпеливо ждал результата.
Задержанный, внимательно прочтя бумагу, взял со стола шариковую ручку и поставил в нижнем левом углу размашистую подпись.
— В течение трех суток вы будете переданы официальным представителям Международного уголовного трибунала по военным преступлениям, геноциду и преступлениям против человечности для последующего этапирования в город Нюрнберг, Германия… — Полковник встал, вложил бланк в файл и вопросительно посмотрел на Нагубнова.
— Спасибо, Анатолий Сергеевич.
Разжогин сухо кивнул шефу и, защелкнув запоры металлической папки, направился к двери.
— А поцеловать?
Полковник вкопанно остановился и неторопливо развернул темные стволы на подследственного:
— Кирилл Аркадьевич, мое отношение к вам и к вашим похождениям вам известно. Прощайте… — Полковник сухо кивнул и вышел на улицу.
— Вам не кажется, что я за время следствия весьма положительно повлиял на нашу Мисс Безупречность? В первые дни знакомства он бы желваками, как июньская черешня, покрылся до самой задницы.