Нагубнов только криво ухмыльнулся в ответ:
— Вот ты умеешь, Деркулов, вцепиться. Ну дался тебе наш Толя! Делает человек свою работу — пусть делает. Да, зануда и педант, что с того? И потом, тебе какой интерес с него? Все, дорогой, — отпрыгался на батуте! Может, ты еще с благодарностью его вспомнишь после знакомства с трибунальскими мордохватами…
— Понятно… Вы обратили внимание на то, что вчера он передал мне пакет документов для ознакомления?
— Да… — Полковника явно не порадовал вопрос собеседника.
— Там был такой беленький конвертик… Знаете, что в нем было?
— ?.. — Глаза полковника потяжелели еще больше.
— Лезвие.
— М-м-м… Где оно?
— Да так… Потерялось в палатке… Где-то.
— Скажу тебе прямо, Деркулов. Есть у нас — как без этого! — люди, которые всерьез считают, что тебе лучше не ехать судиться. Я… — он указал на свою широченную грудь толстым узловатым пальцем, — их мнений не разделяю. Тем более, кто поверит, что такая оторва, как ты, — вскрылся добровольно?! Вот и все, что я могу тебе сказать по этому поводу. Еще вопросы будут?
— Хорошо. Закрыли тему…
— Чай?
— Лучше коньяк, Павел Андреевич.
— Не боишься спиться? — вставая со своего прокурорского места, зарокотал он потеплевшим баском.
— Нет! — рассмеялся подследственный… — Наоборот! Вы знаете, почему мы, русские, такие умные?
— А, ну?
— Да потому что — бухаем! Мы — алхимики. Всем народом! Мы научились превращать водяру — в идеи, образы и мысли! Там, где любой оскотинивается, мы — просветляемся!
— Неслабый спич… — Нагубнов плеснул по полстакана «Кизляра». — Как тут у вас говорят: «Будьмо»!
— Пусть окры будьмуют… Ваше здоровье!!!
— И твое!
Оценивая вкус, помолчали. Закурили…
— Павел Андреевич, можно вопрос напрямую. Только если отвечать не захотите, голову морочить не надо. Я — пойму…
— После такого вступления хочется вызвать охрану…
— Да ладно. По вам видно: на двоих таких, как я, здоровья хватит.
— Не обделен, твоя правда. Крепкие были родители.
— Угу! Из вас такой же работник прокуратуры, как из меня — балерина. Кто вы на самом деле, Павел Андреевич?
— У-у-у… куда тебя понесло…
— Ответите или нет?
— Как бы тебе сказать… глазастый ты наш. Ну… — Нагубнов, с нескрываемым интересом разглядывая арестанта, выдержал длинную паузу… — Скажем так — угадал…
— Штанишки, по жизни, не иначе с лампасиками. Как у друзей, помните?
— Есть и такое галифе в шкафчике, что уж тут увиливать. Государству — оно виднее! У него, поди, вон голов сколько. Ценит…
— Так все же… Зачем спектакль?
— Какие ты вопросы неудобные задаешь, Деркулов. Не знаю, как тебе отвечать… Ты ведь педагогический заканчивал, так?
— Да…
— Ну, дык! Отлично! Считай, мы с тобой — коллеги. И давай — сменим тему.
— Ага… Щаз! Самое интересное только начинается… Можно с «коллеги» — поподробнее?
— Ды ты просто оракул, Деркулов. Конечно же нельзя!
— А все-таки?
— Любопытство — порок, дорогой. Иногда летальный.
— Да мне уже как-то…
— Ладно. Последняя попытка… Скажем, так. Возможно, что твое понимание психологии полевого командира совсем скоро поможет твоим же соратникам и всем остальным… м-м-м… — полковник пожевал губами… — заинтересованным сторонам.
— Да-да, я слышал… — задержанный скроил насмешливое выражение лица… — Поход на Варшаву и «наши танки дойдут до Брюсселя».
— Ничего смешного. Партизанская война, как показывают последние десятилетия, очень мощное средство борьбы. Надо лишь знать азы и нюансы современности… — Нагубнов наклонился над столом… — Понимаешь?
— В общем — да.
— Прекрасно. Ты сам-то как думаешь — не наступите на свои же грабли? У украинцев неплохие партизанские традиции.
— Если срастется и Кравец двинет войска, то он пойдет не народ покорять и не страну объединять. Он пойдет получить по векселю… И окры — заплатят. За все!
У палатки раскинутого меж поселком Великий Лог и мостом через Медвежью лагеря стоит Дёмин джип. Чуть дальше, на дороге, две БМП Стасовой охраны. Сам он, встряхивая мокрыми волосами, увлеченно обсасывает перья вяленой красноперки. Разговариваем не первый час, наливая под «Марусин поясок», добиваем третью двухлитровку светлого, но друг — упорно не сдается…
— Вот ты, Кирьян, умеешь мозги полоскать. Дался тебе этот ублюдок?!
— Кто кому и куда давал, вопрос несущественный. Ты же, брат, дипломат у нас, политик, ётать… Твоя профессия — договариваться. Вот и договорись со мной. Нормальная сделка: ты мне — Адамчика, я тебе — «знамя».
— Да, конечно… Нормальная! Одни разговоры… Ты даже не намекнул, что у тебя за проект.
— Не доверяешь профессионализму старого приятеля?
— При чем тут — доверяешь? Все поменялось за год. Кроме того, это вовсе не просто — достать Пшевлоцького. Он, судя по всему, живет на два дома — курсирует меж Львовом и Краковом. И потом, представь, какой крик поднимется, если ты его грохнешь!
— Ты заплачь еще…
— Иди в жопу! Рано или поздно я тебе подарю эту суку — в ошейнике и на строгом поводке, только сейчас не доёбуйся!
— Я?! Да ни в коем случае! Просто сделку предлагал. Не хочешь — как знаешь, как лучше хотел…
— Вот ты упрямый, засранец! Больше поговорить не о чем? Прицепился! На кой тебе дался этот пиздастрадалец? Что — самая актуальная тема на сегодня?!
— Ни в коем разе… Стас, не обижайся, но просто хочется подвести дебет-кредит большого куска жизни. — Я перевел взгляд на своих сидящих у бережка пацанов. — Посмотри, брат. Вон — восемь ребят. Все, что осталось от отряда. Еще столько же по госпиталям. Полсотни — в сердце лежат… Мне — просто?!
— Дружище! Я все понимаю… Кроме одного — зачем эта упертость?
— Извини, Стасище, это ты упираешься! Что тебе стоит — дать команду? Даже если сам не в силах, то наверняка знаешь, кто может его достать. Отдай мне этот долг, и все — я навеки твоя.
— Я теперь понимаю, почему тебя ищут все спецслужбы мира…
Так и закончили, в общем-то — ничем. Окончательно не договорились. Стасово «Я подумаю…» может означать все, что угодно, от: «Лады, брат, уболтал!» — до традиционного: «Пошел в жопу, Кирьян»…
Через три дня приехал Демьяненко. Поел, искупался, попил пива и лишь часа через два отозвал меня в сторонку:
— Пойдем, потрендим в машине.
Сказал с выражением, понятно, что не про баб разговор намечается.
Лезть в раскаленную машину желания никакого.
— Гридницкий! Забирай мужиков и валите, погуляйте. Смотайтесь, Саламу тормозок отбарабаньте. Никольского проведайте. И Антошу прихвати, хватит плескаться… — Когда мои отошли от палатки, развернулся к Дёме: — Выкладывай, что у тебя?
Валера показал глазами: «Сейчас» — сходил в «Тойоту» и приволок оттуда большую желтую бандероль из толстой вощеной бумаги.
— Кирилл, здесь — документы, деньги, билеты и, самое главное, инструкция. Ее прочти, запомни и верни. Прямо сейчас. Это не сложно…
Действительно. Два пароля, адреса и места встречи.
— Дёмыч! Уверен: из меня получится классный шпиён!
— Ничего смешного. Запоминай. Раз облажаешься — считай, закончили всю операцию. Второй попытки не будет. Лоханешься у поляков — можешь смело удавиться на носке. Никто спасать не станет. Это — понятно?
— Да, да… не грузи, не с дебилом общаешься.
— На всякий случай… Есть вещи, которые обязаны быть произнесены вслух. Следующее… Завтра за тобой приедет человек. Он будет сопровождать тебя через Россию и Белоруссию. Посадит на поезд до Кракова. На чем его миссия окончена. Если ты в указанное время не возвращаешься в Минск — мы о тебе забываем. Выкручивайся потом сам.
— Яволь…
— Если есть что из личного сохранить — давай сюда, прямо сейчас.
Я задумался… Действительно, а что у меня накоплено за год войны?
Несколько отправленных Алене фотографий и чуток денег? Стальная десертная ложка во внутреннем кармашке разгрузки? Подаренный Ильясом трофейный пистолет, который всю войну провалялся по машинам? Автомат, броник, каска, очередные стоптанные ботинки? Кем-то презентованный тельник, который я ни разу не надевал и, из принципа, не надену? Что осталось у меня от этой войны, кроме шрамов и разорванного сердца?
Встал, полез в рюкзак…
— Держи, Дёма… Это — Юрин подарок. Больше нечего хранить. Только я тебя попрошу — обязательно сбереги.
Валерка понял… Внимательно посмотрел на склепанные из офицерского ремня и старой кобуры ножны, со знанием дела провел ладонью по дереву и латуни оковки рукояти и бережно положил нож за пазуху…
— Сохраню. Будь спок… Удачи тебе, Аркадьич. Отдай долг сердца. Оно того — стоит.
На привокзальном табло Центрального Краковского железнодорожного вокзала высветилось «пятнадцать пятьдесят пять». За окном кавярни[158] взад-вперед, тарахтя по плитке мостовой сумками на колесиках, торопятся люди. С самого детства ненавижу вокзалы. Всегда на них суетливо как-то. Нервно, сутолочно, бестолково… Видимо, от детских страхов отложилось: потеряться или быть украденным цыганами. Проклятый фрейдизм, всю жизнь испоганил… Лишь вывеска на противоположной стенке угла основательностью контрастной надписи «pl. Kolejowy» внушает какое-то постоянство. Хотя… какое от нее может быть постоянство? Колея — это тоже — дорога… До контакта еще пять минут. Сижу второй час. Хорошо, что есть зал «для палёнцых»[159] — а то бы не набегался на улицу.
Неудобно как-то сидеть с пустой чашкой. Требовательно поднимаю глаза… Местные половые хорошо знают и русский, и украинский, и еще, наверное, чертову уйму языков. В дороге ломал голову — думал, на каком говорить? Вдруг лоханусь и ляпну что-нибудь вроде «останивки»[160]. Немой на оба полушария сопровождающий ответил на мой вопрос просто: «Не еби мозги. Говори по-русски. С минской пропиской это — нормально».