В данном случае «консенсус» семантически представляет собой двойное назначение, одновременно декларируя политику благих дел, осуждая научный скептицизм, что показывает разворот господствующих течений обитателей Кольцевой[104] в Вашингтоне.
Стоит еще отметить, что двухпартийные антиидеологиче-ские претензии «консенсуса» звучат как знак судьбы, возникающий поверх грохота эгоистических разногласий, изобилующих в самой солиптичной географии на планете.
Консенсус несет в себе замечательное сходство с экономической «Шоковой терапией» (синхронные реформы от статики к монетарному правлению и финансовым институтам, проталкиваемым под предлогом «кризиса»[105]), которую Чикагская школа экономистов поддерживала с 1960-х под интеллектуальным руководством сторонника свободного рынка Фридриха фон Хайека и его ученика Милтона Фридмана. Манифест Хайека от 1946 года «Путь в рабство» был интеллектуальной мантрой против централизованного планирования экономики в любой форме, и не важно, насколько разумно могло быть такое планирование, как возможный ответ на экономическую нестабильность и внутреннюю уязвимость перед сильными торговыми партнерами, так и «развитие экономики», принятое авангардом возникающих экономик Глобального Юга после Второй мировой (и США на изломе XIX века).
Во время поствоенного периода международные финансовые организации вроде Мирового банка и МВФ полностью поддерживали статичные подходы к глобальной политике развития, намереваясь воспрепятствовать поистине независимым региональным державам и подавить профсоюзы, допуская умеренный протекционизм вроде тарифов для стимулирования замещения дорогих импортных домашними нововведениями и механизмами, чтобы сдерживать излишнюю инфляцию, пока соответствующие государства твердо придерживаются своего подчиненного статуса времен холодной войны.
С коллапсом Советского Союза эти умеренные кейнсианские подходы, десятилетиями находившиеся под ударом со стороны фанатичных ортодоксальных монетаристов вроде сторонников Чикагской школы, становились все более уязвимыми перед интеллектуальными возражениями, что в итоге привело к формализации Вашингтонского консенсуса.
К началу 1990-х, когда Советский Союз как военная угроза ослаб, власть и положение, накопленные зависимыми силовыми режимами на Глобальном Юге во время холодной войны, считались нестабильной договоренностью для «Великой шахматной доски», которая раскинулась на евразийском континенте, и где устроившиеся в Вашингтоне политические зануды времен холодной войны вроде Збигнева Бжезинского (сторонника теории Макиндера «Мировой остров и срединная земля»[106]) представляли себе решающий поединок XXI века за глобальное превосходство.
Учитывая этническую раздробленность, протяженную границу с Россией и геостратегическое положение, Украина играет решающую роль в общем видении ортодоксальных силовых игроков в Вашингтоне и рассматривается ими как нестабильная молекула, подверженная силам притяжения заряженных частиц.
На «шахматной доске» не только личности, крупные или нет, они похожи на электромагнитные вихри, искажающие пространство и время, руководимые шаблонными пророчествами: вроде «мир — плоский» и «столкновение цивилизаций», где накапливаются и плодятся «странные точки притяжения».
В конце ноября 2013-го тогдашний украинский президент Виктор Янукович отказался подписать соглашение с ЕС, придуманное на торговом саммите в Литве для нормализации торговых отношений и установления политической структуры для введения Украины в ЕС.
Янукович объяснил свой отказ, с одной стороны, возникновением осторожности из-за мер экономии ЕС, которые сопровождали соглашение, а с другой стороны, давлением России, добавив, что предложение субсидий Европейского центрального банка было недостаточным для приближения украинской экономики к стандартам ЕС.
Вскоре выяснилось, что Владимир Путин предлагал Украине кредит на $15 миллиардов и льготы по поставкам природного газа.
Непокорность Януковича перед хозяевами европейских финансов была отмечена, что вызвало «волнения». Оппозицию возглавили лидер всеукраинского союза «Отечество» политической партии «Батьковщина» Юлия Тимошенко (магнат газовой промышленности, она пришла второй на президентских выборах 2010 года и названа одной из самых влиятельных женщин журналом Forbes в 2005-м) и Арсений Яценюк, ее заместитель в «Батьковщине» и стойкий приверженец мер жесткой экономии ЕС, который при соответствующем давлении из Вашингтона был назначен временным премьер-министром (против чего протестовали Россия и Венесуэла).
Вместе с остальными Тимошенко и Яценюк собрали крупномасштабные протесты в конце ноября 2013 года на площади Независимости, в центре «оранжевой революции» 2004 года из-за спорных результатов выборов между Януковичем и Ющенко, ранее бывшим украинским центральным банкиром и короткое время премьер-министром.
Ющенко пережил попытку убийства в 2004 году в виде отравления веществом диоксин, входящим в состав смеси Agent Orange, что говорит о высоких ставках в игре на «Великой шахматной доске» и символизме площади Независимости (названной так в 1991-м после получения формальной независимости от СССР).
Помощник госсекретаря США по европейским и евразийским делам Виктория Нуланд (жена известного сторонника неоконсерваторов Роберта Когана, невестка Фредерика Когана, советника глав ЦРУ и министерства обороны Роберта Гейтса и Дэвида Петреуса) играла важную роль в не таких уж и «гражданских» волнениях с декабря 2013 года, включая появление под стягом «Шеврон» в Национальном пресс-клубе с заявлением о миллиардах, переданных Украине с 1991 году на «демократизацию» и раздачу печенья антиправительственным демонстрантам на площади Независимости, которые запомнились видом поднятых стягов в честь Степана Бандеры, украинского националиста, сотрудничавшего с немецкими нацистами в годы Второй мировой в вооруженных формированиях и массовых убийствах евреев и поляков.
В то же время NED (агентство, основанное Рональдом Рейганом для психологической войны и пропаганды) заявлял о десятках спонсируемых проектов внутри Украины. Мнимо нацеленный на «защиту гражданского общества», NED, как полагают, организовал неонацистские элементы, идеологически воспитанные на наследии Бандеры[107].
После согласия Януковича ускорить выборы 2014 года и приказа полиции отступить перед толпой, контролирующей протесты в Киеве, неонацистские штурмовики оккупировали правительственные здания, вынудив Януковича и его помощников бежать из столицы и из страны. С точки зрения преимуществ в агентурной работе и шпионаже совпадение этих действий стоит отметить.
Был ли демонстративно неофициальный, женский, партийный жест Нуланд — преувеличенно связываемый с поощрением «демократии» — на площади Независимости на самом деле намеренным сигналом, ясно понятым штурмовиками — последователями Бандеры?
Вот факт: тогда неонацисты отправились терроризировать членов украинского парламента (которые были демократически избраны) с целью проведения неолиберальных законов, в частности, чтобы наказать верные России украинские восточные и южные регионы. Поставленный премьер-министром Арсений Яценюк впоследствии подписал торговый пакт с ЕС, к подписанию которого стремился Вашингтон.
Из известных перехваченных телефонных разговоров Нуланд с послом США на Украине Джеффри Пайеттом мы знаем ее выбор временного премьер-министра. «Яц — вот нужный парень. У него есть экономический опыт, опыт управления. Он свой парень»[108]. В разговоре Нуланд продемонстрировала, что Олег Тягнибок, представитель фашистско-националистической партии «Свобода», при рассмотрении поста во временном правительстве мог оказаться «проблемой» из-за членства в партии, но кто-то из Госдепартамента тем не менее работал с ним. Как подвел итог корреспондент Nation Боб Дрейфус:
После замечания о вмешательстве Пан Ги Муна и посланника в ООН Нуланд выразила свое презрение к ЕС, который лидировал в попытках дачи взятки, просьб иуговоров Украины прервать свою зависимость от России и начать процесс присоединения к ЕС. Хотя Соединенные Штаты официально заявили, что ЕС должен оставаться в стороне, но в Вашингтоне — и в офисе Нуланд — существовало раздражение из-за медлительности ЕС и отсутствия намерений действовать быстрее и более агрессивно подрезать Россию. «F. k the EU!» — сказала Нуланд. Пайетт ответил, немедленно оживившись: «Не, точно»[109].
Начиная с середины 1990-х шли заслуживающие внимания академические дебаты о том, до какой меры Вашингтонский консенсус был символическим политическим разговором, действительно нацеленным на распространение по всему миру реформ, служащих «троянским конем» централизованных финансовых интересов международных финансовых организаций. Лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц был ведущей инакомыслящей фигурой Вашингтонского консенсуса, указывая на явные провалы там, где была применена эта политика, в сравнении с успехами там, где ей сопротивлялись.
Стиглиц привлек внимание, в частности, к заявлениям сторонников консенсуса, что правительственный контроль — особенно импорт модели замещения для развития экономик — надо винить за экономические затруднения в Латинской Америке. По данным несогласных с консенсусом экономистов, экономический рост в этих странах удвоился в 1960-Х-1970-Х, что было альтернативой шоковой терапии, введенной в 1980-х-1990-х. Долговой кризис, навязанный международными финансовыми организациями, стал причиной экономической стагнации, утверждал Стиглиц. А успехи, приписываемые шоковой терапии, были краткосрочными, за ними следовало резкое ухудшение ситуации, поскольку открытые рынки капитала подвели эти регионы к резкой финансовой волатильности, предшествовавшей глобальному финансовому кризису 1997–1998 годов