Исцеление олигархии от погони за рентой — налогообложение рантье и деприватизированных государственных монополий. То, что захватили украинские клептократы (и что стремятся захватить иностранные инвесторы), можно вернуть, продвигая прогрессивную классическую государственную политику налогообложения земли и природных ресурсов, регулируя монополии и обеспечивая вложения в государственную инфраструктуру, в том числе и государственные варианты банковского дела и другие основные услуги. Именно это в конце концов обеспечило американские и западноевропейские промышленные взлеты.
Сюда входит давний конфликт с постфеодальным классом и финансистами, и подобная борьба может идти сейчас. К тому моменту, как около ста лет тому назад разразилась Первая мировая, социальная демократия выигрывала битву и социализм уже появился на горизонте. Но сегодня битва еще не началась, и реформы проводят такими экономическими инструментами, как концепция экономической ренты, как незаработанного дохода, и создание кредитов как центральными, так и коммерческими банками. Все это есть, но исчезло из общественного дискурса.
Россия не решается предложить решение по этим линиям, ведь на них повешен ярлык «социализма». Без задействования по меньшей мере классических критериев свободного рынка — налог на землю, природные ресурсы и неожиданные прибыли по «необъяснимому обогащению» — сложно объяснить позицию по продвижению этой политики на Украине и в Балтии.
Ни Россия, ни другие постсоветские республики в 1990-е не понимали, в чем состоит финансовый капитализм и рента, — за исключением, конечно же, грабежа по совету западных интересов. Когда дело дошло до помощи в перестройке советских экономик после того, как им потребовалась западная поддержка для интеграции после 1990-го, Мировой банк и неолибералы США стали продвигать неофеодальную политическую и финансовую контрреволюции в противовес реформам Эры Прогресса. Таким образом, холодная война закончилась смертоносным сближением между западными финансовыми интересами и местными политическими инсайдерами и бандами.
Это было антитезисом политической и экономической демократии. И все же именно это привязывает сегодняшнюю постсоветскую олигархию к Западу, при поддержке Уолл-стрит, лондонского Сити и немецкого бизнеса, надеющихся воспользоваться доходами от приватизации на пару с клептократами. С 1991 года Россия ежегодно испытывала в среднем отток капитала в размере $25 миллиардов, вплоть до полутриллиона долларов за прошедшие два десятилетия. Эти доходы можно было бы использовать для модернизации экономики и поднятия стандартов жизни. Но провал осознания противоположности принципов неолиберализма тому, что сделало процветающими промышленные экономики США и Западной Европы, задержало этот процесс.
Как минимум Украина и другие постсоветские экономики нуждаются в модернизированной версии Тедди Рузвельта, Франклина Делано Рузвельта и предпочтительно Юджина Дебса. Экономически им нужен Торстейн Веблен, Джон Мейнард Кейнс и Хайман Мински. Подобные голоса звучали в России в 1991-м, в том числе голос Дмитрия Львова в Российской академии наук. Многие иностранные экономисты-не-неолибералы советовали альтернативные варианты тому, что предлагали агенты клептократии Мирового банка Гарварда. Но вместо создания системы общественного контроля и баланса Советский Союз воздержался от налогообложения экономической сдачи в аренду того, что было приватизировано. Результатом стала пародия на свободные рынки. Вместо идей Адама Смита, Джона Стюарта Милла и других экономистов-классиков, рекомендовавших рынки, свободные от незаработанных доходов, экономической ренты и хищнического ценообразования, Запад притворился, что противоядием от советской бюрократии станут неофеодаль-ные экономики, свободные от замкнутости государственной собственности, со стремлением к ренте и хищническому ценообразованию.
Есть ли у России, Украины и других постсоветских экономик альтернатива неолиберальной жесткой экономии?
В 1991 году США и Западная Европа отказались помочь Советскому Союзу в создании смешанной экономики, субсидировании промышленности прогрессивной налоговой системой и сохранении ренты на природные ресурсы, землю и финансовые прибыли в государственной собственности вместо приватизации. Запад намеревался извлечь эти деньги для собственных инвесторов. Россия была превращена в экспортера нефти и газа, металлов и другого сырья при ослаблении промышленной способности выдержать военное окружение США-НАТО.
Что необходимо сегодня — восстановить природное богатство и постсоветские земли и инфраструктуру, защитив от олигархов, отправляющих награбленное за рубеж, ввести налоговые нормы на аренду земли и ресурсов для начала. А то, что было передано, может быть возвращено для финансирования с помощью государственных инвестиций в целях восстановления их экономик. Такова суть успешной западной модели, которая видела, как промышленный капитализм эволюционировал в сторону социализма. Это антитезис неолиберализма.
При условии, если богатые сомневаются, отдавать ли то, что они заполучили, вероятно, правительствам необходимо оставить им их богатства, которые они вывели за границу. Но новые утечки можно остановить налогами, чтобы вернуть существовавшие до 1990-х годов экономические активы, которые были отданы олигархам и — через них — иностранным инвесторам. Экономическая рента, которую Уолл-стрит представляет себе в качестве дивидендов, не облагаемых налогами, выплачивается — что легально по международным законам — в соответствии с Налоговым кодексом, различающим экономическую ренту и прибыли по новым капитальным инвестициям и производству.
Неолибералы заявят, что такая политика возвещает о возврате к советскому сталинизму, словно это был марксизм. По неолибералам, клептократия и неофеодализм — просто финальная стадия социализма. Но их нынешняя система еще более представляет собой идеологический государственный переворот, проведенный в бывшем Советском Союзе в тот момент, когда иллюзии бюрократического коллективизма достигли своего пика.
Прочитав «Манифест Коммунистической партии», приходится отвергнуть любую мысль о том, что Россия обладала значительным сходством с марксистской экономикой, или, в данном случае, с классической политической экономикой, из которой и родился марксизм. Маркс и Энгельс представляли положительные достижения капитализма как выведение буржуазной Европы из феодального землевладения и наследственного богатства. Призрак Маркса, возможно, говорил с Горбачевым, советуя тому вымостить путь промышленному капитализму, проведя по меньшей мере те реформы, которые отстаивала европейская революция 1848-го: налоги на ренту, за которыми последовали законы о защите прав потребителей, организация профсоюзов и государственных банков, цель которых — возможность создать необходимые кредиты без иностранных инвесторов.
Политическая проблема неолиберализма теперь в том, как удержать избирателей от действий в собственных интересах. В Латвии и Ирландии избиратели подчинены антирабочей, антиправительственной политике глобальных финансов. Неолибералы пришли к выводу, что могут выиграть на выборах, введя еще большие меры экономии. Мы имеем дело с чем-то вроде «стокгольмского синдрома», весьма обычного, когда жертвы похищения ищут защиты у похитителей. Нищета порождает страх, подсказывая слабым голосовать так, чтобы не раболепствовать перед богатыми или против друг друга в этническом соперничестве. Чем больше поляризация, тем больше бедняки полагаются на эксплуататоров в надежде выжить, став смиренными слугами в хищнической системе покровительства.
Это означает, что будущее неравенство экономик ширится, и чем большая часть населения оказывается в бедности и долгах, тем больше слабые определяют свои интересы, как совпадающие с интересами притеснителей. Они верят, что вся их надежда на то, что каким-то образом богатые ответят взаимностью, приняв их в систему покровительства. Эффект состоит в деморализации населения и вынуждении его так бояться, что оно чувствует себя еще более зависимым от притеснителей, которые, как оно надеется, увидят, как послушно оно ведет себя, и будут лучше с ним обращаться.
Прошлое столетие видело схватку контрреволюции и просвещения, классических экономик, и кульминацией стала социалистическая надежда на превращение промышленного капитализма в демократический социализм. Происходящее сегодня — это саморазрушительная финансовая динамика, обнищание, зависимость всего и вся от олигархии и, как результат, — упадок; все это во многом подобно случившемуся две тысячи лет тому назад, когда римская кредиторская олигархия погрузила империю в «темные века». Постфеодальная олигархия в недвижимости и финансах, земельная аристократия Европы и известные банковские семьи и американские владельцы трастовых фондов возвратились, и новая холодная война нацелена на то, чтобы закрепить их победу. Украина — просто последнее поле сражения, а поля сражений обычно опустошают.
Организованный Обамой силовой захват власти на Украине, санкции и эффект бумерангаДжеймс Петрас
В самом крупном силовом захвате власти со времен, когда Джордж Буш втянул Восточную Европу в бастион НАТО, противостоящий России, режим Обамы вместе с ЕС профинансировал и организовал насильственный путч на Украине, приведя к власти в Киеве марионеточный режим.
В ответ граждане автономного Крымского региона, опасаясь развязывания культурных и политических репрессий, организовали ополчение для самообороны и воздействовали на администрацию президента России Владимира Путина для того, чтобы им помогли защититься от вооруженного вторжения поддерживаемых НАТО киевских путчистов. Россия ответила на обращение крымчан, пообещав военную помощь, — эффективно остановив дальнейшее поглощение всего региона Западом.
Сразу же после путча вся пропагандистская машина США-ЕС переключилась на высокие скорости. Природа силового захвата власти на Украине, поддержанного Западом, была проигнорирована. Оборонительные действия России в Крыму стали центром внимания СМИ и атак западных правительств. Безусловная поддержка насильственного захвата власти на Украине Соединенными Штатами и поддержанный ЕС переворот освещался всем табуном западных наемных журналист