Договор с Украиной, таким образом, стал не естественным следствием длительного и четко обозначившегося процесса политического планирования в Германии, но просто результатом ряда военных и экономических соображений, вызванных продолжительным периодом бесконечной войны и решимости довести войну до победного конца или, по крайней мере, до «почетного и справедливого» урегулирования. Часто драматизируемые разногласия между Верховным командованием вооруженных сил и ведомством имперского канцлера, особенно в лице госсекретаря по иностранным делам Кюльмана, оказывали на Украину гораздо меньшее влияние, чем на другие территории, к примеру Польшу и Прибалтику. Следует также помнить, как указывает Карл Хельферих, что «русского великана взорвал не договор в Брест-Литовске. Наоборот, этот договор стал результатом такого взрыва. Территориальные вопросы, решавшиеся в Бресте, возникли в результате дезинтеграции Российской империи». Более того, в период, предшествовавший началу мирных переговоров в Брест-Литовске, немцы не оказывали прямого и значительного влияния на процесс дезинтеграции Российской империи и рост различных национальных движений на ее территории.
Следовательно, договор с Украиной нужно рассматривать как начало эксперимента, предпринятого немцами отчасти неохотно и направленного на распространение влияния и власти рейха на обширные территории Восточной Европы. Сам договор определил лишь рамки, и не особенно четкие, для разработки какой-то политики Германии в отношении Украины и ее соседей на будущее.
Австрия в основном делала акцент на экономических преимуществах, которые она надеялась извлечь из договора с Украиной. Именно Чернин называл договор «хлебным миром». И австрийский премьер-министр Эрнст фон Зайдлер выражался в том же духе во время обращения к нации по случаю заключения договора. С другой стороны, кайзер Германии и Верховное командование вооруженных сил больше склонялись к оценке военных преимуществ, которые они ожидали от договора. Оценивая договор Брест-Литовска через несколько лет, Вильгельм II отмечал, что «во время заключения договора существовала необходимость отдать предпочтение военным соображениям» и что в договор «пришлось включить условия, гарантировавшие нашу безопасность до конца войны». Гинденбург приводил такие же доводы: «Отпадение от старой империи приграничных государств в результате мирных условий явилось, на мой взгляд, главным военным преимуществом».
Политологам оставалось оценивать договор с Украиной в контексте с долговременными политическими задачами. Они тоже подчеркивали экономическое значение договора. В то же время они выражали, однако, убеждение, что Украина станет постоянным и важным фактором на Востоке, который будет учитывать Германия. Например, князь Максимилиан фон Баден заявил в интервью, что образование Украины станет «фактором прочного умиротворения в истории Европы». Кюльман высказывался аналогичным образом, заявляя, что идея украинской государственности навсегда останется влиятельным фактором в России и Восточной Европе. Среди немцев превалировало, однако, мнение, что договор с Украиной был всего лишь временным документом, который, с точки зрения Хельфериха, следовало значительно модифицировать, а с точки зрения Ратенау, его следовало вовсе отбросить как «меру предосторожности» военного времени. Деятель, сменивший Кюльмана на посту министра иностранных дел, адмирал Пауль фон Гинце, тоже отзывался весьма критически о договоре Брест-Литовска.
Во время заключения договора с Украиной Рада больше не имела властных полномочий. Не только она, но и все восточные территории находились в состоянии хаоса. Договор предоставлял много возможностей. Он привел в действие различные процессы и механизмы, но не давал какого-либо ясного руководства для определения их будущего развития. Суть договора, особенно его расплывчатость и временный характер, можно оценить полностью лишь после обстоятельного рассмотрения планов и политики Германии на Востоке в предшествовавший период 1914–1917 годов. Аналогичным образом значение «мира» с Украиной для дальнейшего развития германской «остполитик» в последний год войны можно понять лишь в контексте всего германского эксперимента на юго-востоке, для которого договор с Радой послужил лишь началом.
Глава 5 Оккупация Украины
Немецкая оккупация Украины в феврале 1918 года вслед за заключением сепаратного договора между центральными державами и Радой обычно рассматривается как «очередной шаг» в развитии экспансионистских планов и политики рейха на Востоке. Тем не менее это было трудное решение, к которому немцы пришли после серьезных дебатов. Да, немцы были прекрасно осведомлены о сложном положении Рады задолго до заключения договора 9 февраля 1918 года (в день, когда большевики вынудили Раду оставить Киев), но до 1 февраля Кюльман и Гофман не рассматривали всерьез необходимость прийти на помощь к своему новому союзнику на Востоке. Этот вопрос далее обсуждался на Берлинской конференции 5–6 февраля. Генерал Людендорф предложил оказать военную помощь Раде, но лишь по ее срочному запросу. Его позицию, видимо, разделяли участники конференции. Размер помощи и прочие детали на этом этапе не обсуждались. Любопытно, что Болгария через своего представителя в Бресте Андрея Тошева обратилась к Чернину с призывом оказать Раде военную помощь еще 29 января.
Однако даже в момент подписания договора с Украиной масштаб и конкретная форма интервенции Германии в этом регионе еще не были определены. Распространение германского господства на территорию много большую, чем территория самого рейха, в то время когда каждый дееспособный немецкий солдат требовался на Западном фронте, явилось трудным решением. Поэтому 13 февраля созвали в Гамбурге специальную конференцию для выработки плана дальнейшей экспансии на Востоке. Конференция происходила под председательством кайзера и может рассматриваться как одна из вершин краткой политической карьеры Людендорфа в послевоенной Германии. На этом этапе МИД беспокоила не столько военная помощь Украине, сколько возобновление боевых действий против России на севере, с которой Германия все еще находилась в состоянии войны. В то время как канцлер Хертлинг опасался внутренних неурядиц в результате предложенного похода на Россию, министра иностранных дел Кюльмана больше беспокоило впечатление, которое этот шаг произведет на Австро-Венгрию. Его опасение оказалось более реалистичным, чем тревога Хертлинга. Впоследствии Кюльман противился даже ограниченной операции на севере, справедливо подозревая, что она будет не столь «ограниченной», как обещал Людендорф. Но возражения Кюльмана не возымели действия из-за поддержки кайзером военных, а имперский канцлер Хертлинг и вице-канцлер Фридрих фон Пайер также солидаризировались с монархом. Таким образом, конференция в Гамбурге открыла путь предложенной экспансии против России на севере, а также интервенции в Украине.
Оккупация Украины рассматривалась германским командованием как часть более крупной операции на Востоке, но не как отдельная проблема, требовавшая собственного разрешения. Хотя экспансию на севере в виде «скоротечного, но решительного броска» предполагалось ограничить районом Дюнабурга, планы военного вторжения на территорию Украины первоначально носили не совсем ясный характер. Кюльман (по дороге в Бухарест) даже выразил надежду, что ограниченная операция на севере против России сделает прямое вторжение на Украину ненужным. Он будто откликался на эмоциональные замечания лидеров рейхстага, которые они высказали ему несколько дней ранее. Однако Кюльман вскоре присоединился к мнению канцлера, что Украина должна получить германскую военную помощь при условии специального запроса украинцев. 15 февраля генерал Гофман посоветовал украинской делегации в Бресте обратиться к немецкому народу от имени Рады, а на следующий день генерал Людендорф сообщил МИД, что Украине будет оказана «энергичная военная помощь». Ясно поэтому, что решение Германии вторгнуться на территорию Украины было первоначально чисто военным решением, с которым МИД молча согласился.
Эти военные соображения были тесно связаны с экономическими факторами. Генерал Вильгельм Грёнер пошел еще дальше, утверждая, что экономические соображения в оккупации Украины (как и Сербии в 1915 году) диктовали конкретные военные и политические меры. По его мнению, вторжение в Украину германских войск имело целью прежде всего ослабить влияние блокады союзниками центральных держав. Достигнуть этой цели представлялось возможным только посредством получения доступа к украинскому продовольствию и сырью, необходимому германской и австрийской экономике. Можно добавить, что возобновление германского наступления на Россию и вторжение в Украину, сопровождавшиеся обещанием восполнить дефицит запасов хлеба и масла в Германии, на некоторое время способствовали укреплению морального духа немцев как внутри страны, так и на фронте. Что касается так называемой «большевистской угрозы», то генерал Людендорф указывал на нее неоднократно, а кайзер подхватил ею доводы на конференции в Гамбурге, когда говорил о необходимости уничтожить большевизм, «который пытается вызвать в Германии революцию».
Договор с Украиной в Брест-Литовске не предусматривал оказание Германией прямой военной помощи Раде в борьбе с большевиками. Возможность соглашения о союзе в ходе переговоров упоминалась, поднимали эту тему немцы и в ряде других случаев, но в то время, когда рассматривался вопрос о германской военной интервенции в Украине, времени для работы над таким соглашением не было. Положение Рады стало отчаянным, существовали опасения, что украинское правительство может пасть до того, как немцы придут к нему на помощь. Не имея возможности установить контакт с Радой (в то время уже оставившей Киев), немцы связались с Мыколой Любыньским, единственным членом украинской делегации, еще остававшимся в Брест-Литовске. Они рекомендовали ему выступить с официальным обращением к Германии за помощью против большевиков для спасения Рады от полного разгрома. Полагают, что генерал Гофман для «упрощения и облегчения» дела вручил Любыньскому 15 февраля «Обращение к германскому народу» (отпечатанное в Берлине). Он попросил украинца подписать документ от имени правительства Центральной рады. На основе немецких архивных материалов точность украинской версии происхождения обращения за помощью установить нельзя. В них нет документов, относящихся непосредственно к этой проблеме. Согласно официальному австрийскому источнику, делегаты Рады Севрук, Левыцький и Любыньский составили два почти идентичных обращения, одно — к немецкому, другое — к австрийскому народу. К тому времени Рада оказалась в столь бедственном положении, что необходимость военной помощи центральных держав больше под сомнение не ставилась. Что беспокоило больше всего украинских делегатов в Бресте, так это проблема личной ответственности за столь роковое решение. Положение Любыньского было особенно затруднительным. Он тоже утратил связь с Радой и оставался единственным украинским представителем, остающимся в Бресте. Но времени для ожиданий и размышлений не было. Наконец, ему удалось связаться по телефону с Севруком, главой украинской делегации, находившейся в Вене. Оба деятеля решили, что у Украины нет иного выбора, кроме как принять предложение Гофмана. Верховное командование вооруженных сил получило обращение в тот же день. Оно немедленно уведомило кайзера и МИД, что германская военная помощь будет оказана без задержки и что двум немецким частям приказано двигаться на Пинск и Ровно.