важное сырье, а также компенсацию за ущерб от войны и другие финансовые соглашения.
Тем не менее в начале переговоров между украинцами и Советами немцы решили придерживаться более или менее последовательного проукраинского курса при условии, что поведение украинцев не поставит под угрозу германские интересы. Позднее, летом 1918 гада, отношение Германии к этим переговорам стало менее ясным и могло считаться примером неопределенности и запутанности, характерных для всей восточной политики Германии этого периода. В самом деле, к началу июня некоторые немцы стали интересоваться, не было ли давление на Киев чрезмерным. Людендорф и Кюльман настаивали, что немцы, причастные к переговорам, избегают производить впечатление, будто они готовы помогать большевикам за счет Украины, Однако в то же время германские официальные представители противились передаче Крыма Украине до заключения украинско-советского мирного договора. Они отказывались поддержать план Скоропадского, предусматривающий посылку на Кубань украинских войск для поддержки там украинского населения. Немцы заняли столь же негативную позицию в отношении сближения Украины и Дона.
Германские военные, особенно генерал Людендорф, приветствовали германо-советское сотрудничество, но были настроены решительно против большевиков. Только после «черного дня» на Западном фронте (танковый прорыв союзников в секторе Альбер — Морейль на севере Франции 8 августа 1918 года) он дал неохотное согласие на заключение Германией дополнительного соглашения с Советской Россией. Между тем только несколько недель ранее Людендорф заходил так далеко, что подготовил подробный план военной кампании против большевиков. 5 августа, когда вносились окончательные поправки в германо-советское дополнительное соглашение, он снова заверял Гинце, что «германская армия может наступать в России и поставить у власти там новое правительство, которое будет опираться на народную поддержку».
Германский МИД при Кюльмане и Гинце последовательно добивался сотрудничества с советским режимом. Хотя, возможно, правильно отметить «западную ориентацию» Кюльмана и большую осведомленность Гинце в восточных делах, архивы германского МИД не дают оснований говорить о существенных переменах в восточной политике Германии после замены Кюльмана Гинце в июле 1918 года.
Бесконечные метания Людендорфа между воинственной антисоветской позицией, ворчанием и неохотным сосуществованием с Москвой были столь же характерными, даже если и менее ясно выраженными, для его украинской «политики». Этот путаный и непоследовательный подход к проблеме восточных территорий нашел свое полное отражение в позиции кайзера Вильгельма. Именно такому подходу восточная политика рейха обязана своей неясностью в течение всего 1918 года. Фриц Фишер в своем исследовании германской политики в годы Первой мировой войны мастерски раскрывает дуализм и противоречия (он называет это Zwiespaltigkeit) в образе мышления Людендорфа и кайзера. Однако выводы Фишера часто более радикальны и определенны, чем позволяют сделать эти метания.
Таким образом, скорее общее ослабление Германии, которое ощущалось и на восточных территориях, чем сдвиг в украинской политике, объясняло в действительности нереализованность планов военной кампании против Советской России Людендорфа. С изменениями обстановки на Западе от плохого к худшему Германии приходилось заботиться, чтобы на Востоке в это время не возникла какая-нибудь новая опасность. Нельзя отрицать, что германо-советские отношения в конце августа несколько улучшились, но новое соглашение, заключенное между двумя странами, не отразилось на советско-украинских переговорах, тогда еще продолжавшихся. Германия продолжала играть свою роль «нейтрального», хотя и не беспристрастного наблюдателя. 25 октября Людендорф потребовал, чтобы гетману не советовали ничего, что могло бы быть расценено как провокация против большевиков.
Конечно, Советы не нуждались в какой-либо провокации, чтобы сорвать мирные переговоры с Киевом и возобновить свою экспансию на Украине. Однако это произошло после падения гетманского режима. Теперь новому украинскому правительству — Директории — предстояло бороться с очередным вызовом с севера. Что касается других территориальных требований Киева, то будущее Крыма представляло собой наиболее важную и трудную задачу внешней политики гетманского режима. Из-за тесной связи с долговременными целями Германии на восточных территориях, особенно в Причерноморье, эта тема обсуждается в отдельной главе, посвященной широким аспектам германской восточной политики в данный период.
Полесье представляло собой несколько иную проблему по сравнению с другими областями, к которым Украина проявляла интерес. На этот регион, находящийся прямо к северу от центрального киевского района, Украина претендовала главным образом по стратегическим соображениям. Даже те, кто прямо настаивал на присоединении Полесья к украинскому государству (например, украинский министр иностранных дел Дорошенко), признавали, что притязания Белоруссии на него хорошо обоснованы, даже если они и доказывали одновременно, что этот вопрос нельзя решать до создания подлинно независимого белорусского государства.
Регион Полесья состоял из трех районов бывшей Минской области (районов Пинска, Мозыря и Речице), на которые Рада распространила свою административную власть в первые дни революции. Вскоре после переворота, совершенного гетманом, эту территорию расширили за счет включения чисто белорусского района Гомеля. Немцы не противодействовали этой акции, считая ее необходимой мерой укрепления оборонительной линии Украины против большевиков. Хотя большая часть Полесья (трех районов, аннексированных Радой) рассматривалась немцами в Брест-Литовске как украинская территория и хотя последующая аннексия Гомельского района гетманом не встретила возражений Берлина, такое поведение, вероятно, больше указывало на отсутствие интереса Германии к национальному движению Белоруссии на данном этапе, чем на готовность рейха поддерживать украинские территориальные притязания. Несмотря на то что немцы отказывались признавать белорусскую Раду правительством этой территории и оставались довольно безразличными к чаяниям белорусского национального движения, они предоставили Киеву свободу действий в отношениях с северным соседом и не выдвигали возражений против присутствия на украинской территории белорусских «посланников».
Немцы были столь же сдержанны в контроле контактов гетмана с представителями союзников в Украине и сопредельных странах для поддержки, хотя бы теоретически, статуса Украины как независимого государства. Проблема контроля или выдворения из Украины консулов стран Антанты и других «враждебных элементов» впервые возникла во время правления Рады. Сначала немцы предложили выдворить их «в интересах безопасности», полагая также, что Рада должна выразить официальный «протест» против таких действий германских оккупационных войск. В конце июня, однако, проблема оставалась нерешенной, и германское армейское командование Востока снова предложило гетманским властям выдворить представителей Антанты из Украины.
Позиция германского МИД относительно этой проблемы заключалась в следующем: «Поскольку Украина не может рассматриваться как оккупированная территория на основании Гаагской конвенции о ведении войны на суше и, более того, поскольку германские войска вошли в страну по приглашению украинского правительства и остаются в ней с его согласия, с позиций международного права военное командование в Киеве не имеет права требовать от украинского правительства удаления представителей Антанты, пока они считают себя защитниками интересов граждан соответствующих стран. С другой стороны, Германию следует рассматривать в данный момент протектором (Schutzmacht) Украины, и, следовательно, она не может терпеть какую-либо политическую активность консулов противника, способную подорвать позиции рейха на данной территории. В случае неспособности гетманского режима контролировать политическую активность консулов Антанты на своей территории германскому армейскому командованию Востока следует принять необходимые меры».
В этом деликатном вопросе австрийцы следовали примеру немцев. Вскоре запрет на присутствие персонала западных стран Антанты был распространен на любое лицо, владеющее гражданством какой-либо из этих стран. Лишь в октябре 1918 года немцы открыто заявили, что они не против установления Украиной дипломатических связей со странами Антанты.
Германия не навязывала никаких ограничений на отношения Украины с нейтральными странами. Между тем центральные державы, Испания и Голландия признали Украину. Швейцария не пошла так далеко, но не возражала против открытия Киевом консульств в Женеве и Цюрихе. Персия и Дания вели с Киевом переговоры об установлении нормальных дипломатических отношений, а Швеция обещала рассмотреть этот вопрос вслед за заключением всеобщего мирного договора. Четыре центральные державы открыли ряд консульских учреждений на Украине. Так же поступили (в основном в Киеве и Одессе) следующие страны — Швеция, Швейцария, Норвегия, Италия, Дания, Греция и Эстония. Украина установила также ограниченные дипломатические и консульские связи с Доном, Белоруссией, Грузией, Румынией и РСФСР.
В итоге все эти связи принесли Киеву мало пользы, но потенциально они имели значение для развития украинской государственности в будущем. Присутствие германских и австрийских войск в стране и политическая гегемония рейха на восточных территориях в целом оставались решающими факторами внешней и внутренней политики Украины весь 1918 год.
Глава 9 Экономическая эксплуатация Украины: баланс
Установление гетманского режима не внесло непосредственных кардинальных изменений в экономическую политику. Германии в Украине. Новое украинское правительство торжественно обещало уважать все экономические обязательства, взятые на себя его предшественником, как бы они ни были велики. Немцы же не вымогали дополнительных уступок, они просто рассчитывали, что новый режим в Киеве будет более податливым и покорным, чем Рада.