ддержку в случае возникновения трудностей». Они настаивали также на публичном провозглашении гетманом того, что предлагавшаяся федерация с Россией не является его отказом от прежней украинской политики. Подобное заявление и отставка генерала Келлера, по их мнению, могли бы приободрить тех украинцев, которые не сталкивались с Петлюрой и, возможно, «примирились» бы с гетманом.
Во время подъема народного движения против гетмана, ведомого Директорией — новой революционной украинской властью, в которой ключевую роль играл Симон Петлюра, немцы вначале выглядели нейтральными. Они даже заключили 17 ноября в Белой Церкви с этими украинскими националистами соглашение о невмешательстве в дела друг друга. Соглашение, которое на практике не соблюдали ни немцы, ни Петлюра, было заключено представителями Большого совета немецких солдат со штаб-квартирой в Киеве. Однако через неделю немцы помогли гетману отбросить войска Петлюры от Киева. Они оправдывали свое вмешательство необходимостью сохранения закона и порядка в городе и обеспечением условий для беспрепятственной эвакуации германских войск из Украины. Лишь благодаря продолжавшейся германской поддержке и провалу восстания против гетмана в Киеве в конце ноября режим генерала Скоропадского смог продержаться до середины декабря.
28 ноября германское командование в Киеве заключило другое соглашение с войсками Петлюры, устанавливающее линию перемирия с немецкими войсками, дислоцированными в городе в 15 милях на юго-запад от Киева. Немцы установили эту сомнительную линию по нескольким причинам. Во-первых, они продолжали поддерживать гетмана и были готовы принять его тезис о Петлюре как деятеле, находящемся вне закона. Во-вторых, это преподносилось как пожелание Антанты. В-третьих, немцы хотели выиграть время для еще одной попытки добиться примирения между гетманом и умеренными украинскими националистами. Они пытались убедить Скоропадского, что альтернатива, оставшаяся для него на данном этапе, заключалась в отставке чисто русского кабинета и формировании нового украинского правительства.
Наконец, 5 декабря немецкий поверенный в делах в Киеве граф Берхем получил указание держаться в стороне от становящейся все более запутанной украинской политической ситуации. Ему предписывали ограничить свою деятельность ролью беспристрастного посредника между различными соперничающими группировками и фракциями. Через несколько дней немецкие представители открыто признали, что их войска на восточных территориях больше не могут рассматриваться как боеспособная сила. Они получили распоряжение немедленно уйти под защиту немногочисленных отрядов добровольцев, созданных для этой цели. Для облегчения оставления Украины 12 декабря было заключено новое соглашение с Петлюрой под обещание полного нейтралитета германской армии. Эти меры требовались для обеспечения беспрепятственной эвакуации остатков восточной армии рейха, которая к тому времени настолько разложилась, что многие ее подразделения больше не могли обеспечить самооборону. Немецким и австро-венгерским войскам пришлось продвигаться по обширной территории, снова охваченной хаосом, среди враждебных партизанских отрядов и вооруженных банд.
14 декабря, заручившись гарантией германского невмешательства, вооруженные силы новых революционных властей на Украине — Директории — вошли в Киев. Гетман решил прекратить борьбу. Таким образом, через семь с половиной месяцев после прихода к власти и ровно через месяц после заявления о союзе с Россией Скоропадский ушел в отставку. Гетманский режим прекратил существование. Заявление гетмана об отречении отличалось краткостью и достоинством. Он отметил, что руководствовался «наилучшими интересами» Украины, и назвал свое отречение окончательным. (Лишь через 15 лет, 16 мая 1933 года, гетман, остававшийся истинным украинским патриотом до конца своих дней и воспитавший в этом же духе своих детей, выразил, волю назначить сына Данилу наследником в руководстве гетманским движением после своей смерти.)
Между тем немецкий посланник в Киеве граф Берхем, хотя и утверждал, что соглашение с Директорией от 12 декабря являлось «чисто военной акцией», решил установить отношения де-факто с новым украинским режимом еще до отречения гетмана. Он надеялся, что Директория признает прежние германо-украинские соглашения и будет уважать экономические обязательства, взятые на себя ее предшественниками.
Строго говоря, немцы так и не сдали Скоропадского. Гетману удалось спастись от ареста, выйдя из города вместе с германскими войсками в одежде немецкого солдата. Остаток жизни он провел в Германии, обосновавшись в Ванзее неподалеку от Берлина. Здесь сохранялся центр гетманского движения вплоть до окончания Второй мировой войны. Союзники не простили ему дезертирства, а он сам никогда не сожалел о прогерманской ориентации. Конец этого мужественного, хотя и нередко обманывавшегося и еще чаще не находившего понимания украинского лидера был столь же непредсказуем и случаен, как и его правление. По иронии судьбы, если вообще чья-либо смерть может вызывать иронию, он погиб в Баварии в апреле 1945 года (буквально за несколько дней до окончания Второй мировой войны), попав под одну из последних воздушных бомбардировок союзников.
Заключение
Исследование планов и политики Германии на восточных территориях в годы Первой мировой войны является исследованием в основном политических, дипломатических, экономических и военных провалов. Хотя отчасти это не совсем верно в отношении действий Германии в 1918 году в Украине и в Крыму по сравнению с ее действиями на других восточных территориях. Немецкие планы в Украине в конечном счете оказались столь же непродуманными и нереалистичными, сколь грубой и неэффективной была германская оккупационная политика.
Итоги такого сумбурного предприятия, каким была германская оккупация Украины, подвести нелегко. Она породила массу неясных и поспешно сымпровизированных планов, целый ряд нереализованных амбиций и серию упущенных возможностей. Поскольку проекты пришлось бросать до их полного осуществления, последствия и результаты деятельности проявились в основном частично.
Трения и соперничество между Верховным командованием армии и министерством иностранных дел, достигшие в 1918 году апогея, еще больше осложнили обстановку в Украине. Противостояние между компромиссным подходом Кюльмана и жесткой позицией Людендорфа, рассчитанной либо на полную победу, либо на полное поражение, создало проблемы на переговорах в Брест-Литовске. Вскоре их противоречия еще более обострились. Кюльману вслед за своим поражением на конференции 13 февраля 1918 года в Хомбурге приходилось все более и более удаляться из сфер, где происходили процессы, имеющие решающее значение. Этим постепенным удалением объясняется его пребывание в течение нескольких недель в феврале-марте 1918 года в Бухаресте, где он вел переговоры о договоре с Румынией или просто развлекался в этой очаровательной столице балканского государства. Этим же объясняется его молчаливое присутствие на конференции 11–13 мая в Спа и отсутствие на другом аналогичном имперском совещании там 2 июля, хотя в то время он еще оставался в должности. Между тем влияние генерала Людендорфа стало проникать повсюду. Очень немногие события на восточных территориях происходили без его ведома. Сотни документов за подписью генерала и столь же впечатляющее количество нот, меморандумов и прочих официальных бумаг, появлявшихся в результате его запросов или стремления ускорить дело, не оставляли сомнений в том, кому принадлежит политическая власть и ответственность. Разумеется, было бы несправедливо возлагать всю ответственность за то, что произошло или не случилось на оккупированных территориях, на одного лишь Людендорфа. Сколь бы ни велико было его влияние, украинское предприятие рейха представляло собой коллективную игру. Его следует считать коллективным провалом. Тем не менее основная доля ответственности за провал лежит на генерале. И она состоит, возможно, не столько в его вмешательстве в дела МИД на уровне фактической узурпации функций внешнеполитического ведомства, сколько в узости кругозора и отсутствии гибкости, в которых можно было бы обвинить генерала. Ирония судьбы заключается в том, что политика Кюльмана, направленная на свертывание обязательств на восточных территориях, могла бы высвободить большие силы для использования на Западном фронте в ходе весеннего наступления. В этом случае, возможно, исход войны сложился бы иначе. В конце марта 1918 года германская армия на Востоке все еще насчитывала 1 млн солдат. И никто больше Людендорфа не несет за это ответственность.
Австро-германское соперничество на Востоке острее всего проявлялось на Украине. И особенно на первоначальном этапе наступления германских и австрийских войск. Оно продолжалось весь период оккупации. Однако этот фактор больше принес раздражения, чем вреда. Сомнительно, чтобы при его отсутствии использование ресурсов Украины стало бы более эффективным или что высвободилось бы больше германских войск для использования на Западном фронте.
Перед Первой мировой войной немцы, особенно их эксперты по восточным территориям, имели некоторое представление об украинской проблеме. Творцы же германской политики в начале войны не располагали конкретными планами на Востоке. Вначале Австро-Венгрия и, в меньшей степени, Германия пытались воспользоваться украинским национальным движением в своих военных целях. Это не означает, что их целью был развал и окончательный распад Российской империи. После первого разочаровывающего «флирта» с украинскими националистами и последующей стабилизацией военной обстановки на Востоке центральные державы утратили энтузиазм в налаживании отношений с украинским движением, но не отказались от него совсем. Активность Союза за освобождение Украины можно рассматривать как верный показатель неопределенного отношения в этот период Германии и Австрии к украинскому вопросу.
В том, что немцы, упоенные ранними и легкими победами на Восточном фронте, разработали на начальных этапах войны некоторые довольно амбициозные, экспансионистские планы для восточных территорий, сомневаться не приходится. Тем не менее утверждение Фрица Фишера (выдвинутое в его хорошо известном исследовании о военных целях рейха в Первой мировой войне) о том, что эти радикальные планы продолжали доминировать в мышлении германских руководителей весь период войны, просто не находит подтверждения в архивных документах. Внимательное изучение немецких и австрийских архивов не находит в этом выводе последовательности и логичности, в которые профессор Фишер стремится заставить нас поверить. Более того, профессор Фишер, подобно советским историкам, преувеличивает значение различных неофициальных планов и программ, зовущих к «откату от России» и распространенных в Германии в тот период. Он забывает, что даже официальные планы и концепции подвергались постоянному пересмотру, что многие из них так и не воплотились в жизнь полностью.