{45}.
16(29) января вечером заместитель председателя ЦИК Украины Артамонов телеграфировал Затонскому в Петроград: «Киев. Новая власть не выбрана. Это авантюра мелкобуржуазных партий эсеров и меньшевиков. Протестуйте и заявите о их самозванстве. Наше наступление идет успешно. Войска вблизи Киева. Наша политика – никаких соглашений. Все за нас. Деревня спешно организуется и вооружается. Отчетливое понимание происходящего. Советы власть осуществляют. Настоящая революция в деревне поставит Украину впереди Великороссии. Колебания народных комиссаров не в наших интересах. Эсеры-центровики и украинские эсеры не имеют сил. Все дутое. Серго (Орджоникидзе. – И. М.). в Екатеринославе успел познакомиться с положением на Украине и вот его мнение: „Целиком согласен с вашей, т. е. позицией ЦИК Украины относительно Центральной рады. Было бы преступлением перед революцией спасать разлагающийся труп“…» {46}.
Но Ленин, как видно, не хотел жечь мосты с Киевом и, напротив, все еще разными способами пробовал их навести. Может быть, потому и оставил непримиримого Затонского в Петрограде после подробного разговора с харьковскими делегатами? Зато с интересом выслушал рассуждения Е. Г. Медведева, одного из очень немногих украинских социал-демократов, переехавших с большевиками в Харьков (Затонский относился к нему критически и свысока).
И вот харьковские представители Медведев и Шахрай в одной из первых своих телеграмм из Бреста 9(22) января среди уничтожающей критики «великодержавной делегации Центральной рады» сообщили: «Мы, ознакомившись на месте, какую фатальную роль сыграли эти политики, попытались было сговориться, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить невероятно трудное положение. Но, увы, было уже поздно. Вчера они вечером выехали в Киев» {47}.
Однако в Бресте остался член киевской делегации, украинский социал-демократ Н. Г. Левицкий. 15(28) января (датировка – по содержанию) он сообщил в Киев Поршу о своем разговоре с товарищем по партии Медведевым. Тот предложил, чтобы харьковское и киевское правительства через свои брестские делегации сейчас же вступили в переговоры, чтобы, как передавал Левицкий, «наша делегация получила от секретарей указания и условия заключения мира с Харьковом и, приехав сюда, в Брест, могла с ним и с Шахраем вести переговоры. У них есть полномочия и они рассчитывают смягчить это дело, а главное остановить эту братоубийственную войну. Он говорит, что может выгнать из Харькова всех большевиков-русских, на что он имеет согласие самого Ленина». Медведев, сообщал Левицкий, хотел взять на себя посредничество в замирении Киева с Петроградом, предлагал, чтобы для этого в составе киевской делегации в Брест приехал Порш, к которому он лично относится серьезно, и обещал, что «в этом вопросе будет непосредственно говорить с Лениным, минуя Иоффе и всю российскую делегацию» {48}.
Левицкий, правда, вынес впечатление о собеседнике как о неуравновешенном, переменчивом человеке, восприимчивом к разным влияниям, но искренне озабоченном случившимся расколом Украины на две части. Киевский делегат просил, чтобы Порш успел переговорить на эту тему с отбывавшей в ночь на 16(29) января брестской делегацией {49}.
Нет данных о том, обсуждалась ли в Киеве эта информация по существу. В обстановке нервозности и неуверенности тех дней делегатам перед выездом, по воспоминаниям Севрюка, невозможно было добиться никаких инструкций или серьезного совещания {50}. Известно только, что когда в пути их как представителей Центральной рады задержал большевистский кордон, то обманное заявление, будто они едут для переговоров с делегатами харьковского Народного секретариата Украины, открыло им беспрепятственный путь в Брест.
Содержание вышеприведенных речей Медведева, переданное Левицким по прямому проводу в Киев, тотчас же стало известно Кюльману. 17(30) января он сообщил рейхсканцлеру: «По-видимому, установились связи между делегатами Харьковской рады… и делегатами Киевской рады, так как при определенных обстоятельствах и Харьковская рада, кажется, согласна придавать особое значение национальным украинским интересам и оказывать сопротивление великороссам» {51}. При этом статс-секретарь был встревожен первыми сведениями о правительственном кризисе в Киеве, опасаясь «радикализации кабинета и… некоторого приближения к позиции большевиков». Вместе с тем он полагал, что «Киевской раде из-за ее неудач… следовало бы быть более уступчивой и согласиться на скорейшее заключение мира», но сомневался, получится ли так, как он находил лучшим {52}.
Троцкий, напротив, перед возобновлением переговоров находился в приподнятом настроении. «Мы едем сегодня глубокой ночью в Брест-Литовск в гораздо лучших условиях, чем мы оттуда уезжали, – сказал он 14(27) января в заключительном слове по своему докладу на Третьем съезде Советов. – Мы получаем возможность сказать Кюльману, что его милитаристический карантин… недействителен, чему доказательством являются Вена и Будапешт. Мы не встретим также там представителей Рады, т. к. Центральный исполнительный комитет Советов Украины признал единственными полномочными вести переговоры о мире Совет народных комиссаров. Мы сумеем также опираться на события в Киеве» {53}.
На тему забастовочного движения в Австро-Венгрии читаем в воспоминаниях Троцкого: «Без надежды на успех я сделал в конце января попытку получить согласие австро-венгерского правительства на мою поездку в Вену для переговоров с представителями австрийского пролетариата… Я получил, разумеется, отказ, мотивированный, как это ни невероятно, отсутствием у меня полномочий для такого рода переговоров. Я ответил письмом на имя Чернина». Далее следует полный текст письма, приведенный также в публикации документов Троцкого {54}. Однако в публикации {55} вся эта переписка представлена за подписью Иоффе. А среди архивных документов имеются не только копии телеграмм Иоффе Чернину, в том числе та, которую Троцкий приписал себе, подлинник ответа за подписью легационного секретаря графа Чаки на имя Иоффе, но и переданная по прямому проводу его записка Троцкому с просьбой дать ему, Иоффе, «возможность поехать на несколько дней в Вену для переговоров с представителями австрийского пролетариата» и для этого направить запрос Чернину, а также ответ Троцкого: «Ваше предложение о телеграмме Чернину с требованием пропуска в Вену считаю целесообразным» {56}.
Все это в очередной раз показывает, как мало пригодны мемуары Троцкого в качестве источника по истории брестских переговоров. В них до обидного мало конкретного и фактологически точного материала, зато с избытком сбивающих с толку подтасовок и даже лжи, которая открывается по мере выявления архивных документов.
Но что означало – «опираться на события в Киеве»? С действующим киевским руководством Петрограду не удалось наладить диалог по проблемам размежевания и дальнейших взаимоотношений на бывшем внутрироссийском пространстве. С легализацией в Бресте факта отдельных украинских переговоров выяснилось, что они ведутся в ущерб интересам Советской России. Печать центральных держав, широко публикуя информацию о них, стала открыто рассуждать о том, что украинские переговоры отодвигают на задний план переговоры с петроградской делегацией «и вообще направлены против русских». Хоть как-то восстановить подорванные в Бресте позиции советской делегации мог уход с политической сцены киевского правительства, что по внутриукраинской ситуации было вполне реально и представлялось лишь делом времени. Но в Петрограде не могли ждать и решили действовать наверняка. Такой выход, похоже, предложил Троцкий на совещании ЦК совместно с большевистской фракцией Третьего съезда Советов 8(21) января 1918 года. Сохранились заметки Ленина, сделанные на этом совещании: «а) Троцкий… на юг против Рады? б) соглашение Рады (с герм[анским] имп[ериали]змом) на мази» {57}.
К середине января наступление на Киев стало одной из самостоятельных целей советских войск под командованием Владимира Антонова-Овсеенко. До тех пор советские отряды на территориях, объявленных Центральной радой принадлежащими Украине, действовали из стратегической необходимости создать «заслон» для продвижения войск и проведения операций против донской контрреволюции. Они вытеснили украинские части из района Курска и Орла, где те почему-то считали дозволенным размещаться, вели борьбу за овладение железнодорожными узлами на южной магистрали, чтобы перерезать сторонникам Каледина путь с фронта на Дон, вмешивались в борьбу в отдельных городах, где приверженцы советской власти поднимались против украинской администрации, тем более что в составе советских войск уже были украинские части, сформированные под эгидой харьковского правительства, – полки Червоного казачества.
Острая ситуация, в частности, возникла в Полтаве, где назначенный Центральной радой начальник гарнизона из-за его попытки разоружить и выслать авиационный полк был предан суду солдатской секции Совета и тогда на подмогу себе вызвал из Киева бронепоезд и украинский Богдановский полк. Богдановцы освободили начальника гарнизона, но заявили о себе бесчинствами и повальным пьянством. После выстрела анархиста в их командира они пулеметным огнем разгромили Совет, арестовали его руководство и разоружили местную Красную гвардию