— Вставай! Ты арестован!
Костя поднялся:
— Почему? Я тележурналист!
— Разберемся, — с трудом выговорил сержант.
Рой Чишолм уже докладывал по связи. Костя уловил знакомое звукосочетание: Билл Реброфф. Лейтенант! — вспомнил Костя. Кто же еще?!
Рядом стояли Сашка, Завета и Игорь. Свой АКМ Игорь предусмотрительно забросил в кусты. И конечно же, «сонька» уже была в руках неприятеля. Сашка сделал круглые глаза, и Костя понял, что он ничего не стер и стирать не собирался. Вот мы и попались, понял Костя, вот чего я боялся. Все его плохие предчувствия всплыли, как дурной сон. Он вспомнил, как не хотел ехать в Петрополь. Если бы не Игорь со своими заморочками, они бы давно вернулись к Маркову Александру Илларионовичу и сняли бы, например, штурм аэропорта или подались бы в ночную разведку с Сарайкиным. Эх, хорошие были времена! — подумал он с тоской.
Совсем рядом возобновилась такая плотная стрельба, что американцы в спешке, пригнувшись, потащили их с собой, а двоих раненых они несли последними. Вначале двигались между холмами, а потом — окопами, в которых лежали убитые, в том числе и американцы.
— Быстрей! Быстрей! — понукал сержант и тыкал, и тыкал стволом автомата в спины.
Капрал Рой Чишолм только улыбался Косте, как старому знакомому, и даже пытался приободрить, но автоматом в качестве дубинки орудовал не хуже других.
— Зачем? Куда мы бежим? — спрашивал Костя. — Оставьте женщину здесь, она вам не нужна!
Но на его просьбу никто не реагировал. А из всего того, что перевел сержант, стало ясно, что, быть может, их отпустят еще до рассвета. Странная логика: арестовать, чтобы потом опустить. Врут, наверное, думал Костя с равнодушием смертника, жаль только Завету — она-то здесь ни при чем.
— Отпустите ее! — снова завел он свою песню, но в ответ его просто ударили в спину, и он понял, что солдатам лишь бы задание выполнить, а там хоть трава не расти.
Через полчаса быстрого и нервного бега, в течение которого то и дело приходилось замирать и ждать команды «гоу», они спустились к реке и очутились на катере. Похоже, их все-таки преследовали, потому что стреляли все ближе и ближе, а в следующее мгновение — уже со всех сторон, а потом снова — в отдалении, а потом снова — где-то совсем рядом, за кустами, где американцы прикрывали отход. Появились раненые. Все ужасно нервничали и то и дело покрикивали на пленных. А у одного чернокожего случилась истерика. Несмотря на грозные окрики он бросился в быструю реку и поплыл по-собачьи. Естественно, его затянуло под коряги и он утонул на глазах соотечественников. Да, это вам не тульские пряники, почему-то гордо подумал Костя.
Их спешно затолкали в трюм, под брезентовый тент, чтобы они не видели, куда плывут. Но и так было ясно, что на противоположный берег, куда еще? С ними поплыл переводчик, капрал Рой Чишолм и двое раненых с санитаром, который принялся ставить капельницы и делать обезболивающие уколы. Завета робко помогала ему, потому что санитар страшно нервничал и, судя по всему, готов был выпрыгнуть за борт при малейшем намеке на то, что катер начнет тонуть.
Позади коротко взорвались гранаты из подствольников: «Бах! Бах! Бах! Бах!» Зазвучало громкое «ура», потом раздались одиночные выстрелы, еще пара взрывов «Бах! Бах!», и все стихло, словно ничего и не было, и лес снова встал неприступной стеной.
Судя по шуму винтов, еще не менее трех катеров двигалось по реке. Внезапно со стороны правого берега в сторону ближнего катера протянулся белый след от РПГ. Раздался взрыв. Закричало сразу несколько человек. Сашка, который сидел ближе к корме, приподнялся:
— Катер взорвался! — Голос у него был испуганный.
Они снова услышали характерный звук выстрела гранатомета и сразу еще, и еще, и еще. Над ними, жужжа, как веретено, пролетела граната: «Шу-х-х…» И — новый взрыв. И сразу — еще один. Катер бросило на волну и так накренило, что он едва не перевернулся. Фонтан воды ударил по брезентовому тенту. Американцы на палубе орали как оглашенные. Кто-то из экипажа упал за борт и барахтался в воде, крича:
— Хелп ми! Хелп ми!
Его быстро унесло течением. Истошнее всех вопил переводчик. Похоже, они спорили или дрались. Единственное, чего они не делали, — не отстреливались, хотя на носу катера торчал крупнокалиберный пулемет.
— Бросили своих, — сказала Завета, прислушиваясь. — Не стали вылавливать… Боятся, что и нас накроют…
Скорее бы, подумал Костя в надежде, что все закончится в одно мгновение.
«Шу-х-х…» — пролетела граната. За ней — рой пуль. В брезенте появилась сразу куча дырок. Пули свистели, как шмели, идущие на посадку. У санитара дрожали руки. Он упал на раненого и все чаще поглядывал в сторону выхода. Наверное, прикидывает, как будет выбираться? — равнодушно подумал Костя. Глухой удар слева возвестил, что попали в корпус. Катер сбросил обороты и теперь плелся, как пьяный мул. На полу уже плескалась вода. Раненых стало заливать. Внезапно под тент заглянул Рой Чишолм с перекошенным лицом, прокричал что-то нервное и так же внезапно исчез.
— Как бы не пристрелили сгоряча, — шепнул Сашка и в знак презрения поджал губы.
— Слушайте, — зашептал Костя, косясь на санитара, который склонился над умирающим. — Мы должны сказать, что мы журналисты из Москвы. Завета, ты держала микрофон и задавала мне вопросы. Если попросят повторить, главное — не тушуйся. Задавай мне любые вопросы, я отвечу. Сашка — оператор. Ты, Игорь, техник по наладке оборудования. Если будут спрашивать документы, мы их потеряли. Сашка, дай! — Он забрал у него редакционное удостоверение и вместе со своим незаметно выбросил за борт.
Санитар ничего не заметил.
— А что это даст? — спросил Игорь, нянча раненую руку.
Американцы, пока тащили его по окопам, роняли безжалостно и, как показалось Косте, целенаправленно, как самого мощного из них. Возможно, это была просто солдатская месть за неудачи и страх.
— Пока мы журналисты, с нами ничего не сделают. Стращать будут, но мы должны стоять на своем. Мол, у нас задание, мы его выполняем и знать ничего не знаем. Твердите как заклинание, что вы из «Рен-тиви».
— А если к бандеровцам попадем? — спросил Сашка.
— Вот этого я и боюсь, — признался Костя, — но если попадем, надо соглашаться на все, лишь бы остаться в живых. И помните, мы все из Москвы, все одна команда.
— Интересно, что они у нас могут потребовать? — иронично спросила Завета.
Ей никто не ответил. Тяжелораненый американец умер. Санитар в спешке сорвал с него систему, накрыл лицо углом брезента и, повернувшись, произнес что-то печальное и слезное. Мертвый плавал в воде, которой все больше поступало в катер, и казался еще живым.
— Чего он хочет? — грубо спросил Игорь.
— Говорит, — перевела Завета, — что он не желает воевать на краю света, и что пошел сюда санитаром, и что боится.
— Ну да, конечно… — зло отозвался Игорь. — А мы не боимся! Пусть молится своему американскому богу, легче будет!
Санитар глядел на них с непонятной надеждой, потом встретился взглядом с Игорем, все понял и отвернулся.
Костя решил, что Игорь сейчас бросится на санитара, у которого, кстати, не было никакого оружия, и уже приготовился прыгать за борт, но в этот момент капрал Рой Чишолм снова заглянул под тент и выпалил:
— Гоу, гоу… Бистро, бистро…
Катер мягко ткнулся в берег. Завета прижалась к Косте.
— Ничего не бойся, — шепнул он и сделал шаг по деревянным ступеням наверх.
Катер находился в мелкой бухте. Его качало. Волны с плеском бились о берег. Пули посвистывали на излете. На импровизированной пристани из старых рыбацких лодок с очень серьезным лицом стоял лейтенант Билл Реброфф.
— Быстрей! Быстрей! — торопил он их, с опаской поглядывая на противоположный берег. — Из-за вас погибло очень много наших людей.
— Надеюсь, хоть за дело? — спросил Костя, выскакивая на пристань и помогая Завете.
— У нас строгий приказ найти вас любой ценой, невзирая на человеческие потери. Чертова война. Погиб весь отряд. Если кто-то выплыл, это случайность.
С правого берега стреляли из крупнокалиберных винтовок В-94. Их легко можно было отличить от СВД[42] по громкому хлопку и грозному свисту тяжелой пули. Должно быть, снайперы добивали катера.
— Почему такая честь? — с вызовом спросил Игорь, все еще нянча свою руку.
На плече у него проступило пятно крови.
— Не знаю, — ответил Билл Реброфф, кисло поморщившись и крутя головой как заведенный. — Похоже, вы попали в переплет. Вами заинтересовалось высшее командование на уровне бригадного генерала.
— Да, действительно, — согласилась Завета, — это уж чересчур. Кому нужны простые тележурналисты?
— Вот именно, что теле, — с непонятной укоризной отозвался лейтенант, посмотрел на нее и снова стал испуганно озираться. — Хотим разобраться, что вы там снимали и не повлияло ли это на наши потери и потери союзников.
«Неужели он нам сочувствует? — удивился Костя. — Может, в нем заговорили русские корни?»
— Что-то вы вдруг стали жалостливыми, — сказал он, намекая, что совсем недавно американцы с удовольствием бомбили своих и не стеснялись.
— Что же вы такое сняли, — спросил лейтенант, — что теперь вами заинтересовалась разведка?
— Но это же глупо! — возмутился Костя. — Так нас могут обвинить в чем угодно!
— Ничего не знаю. — Лейтенант сделал безразличное лицо. — Таков приказ. — И совершенно по-русски потыкал большим пальцем в небо.
Несомненно, он что-то знал, но не имел права говорить. Последним на берег сошел Сашка Тулупов. Лицо у него от волнения стало красным, хотя струпьев уже почти не было видно, а новая кожа стала гладкой, как у девушки, — бриться не надо. Американцы вынесли умершего и раненого. Катер, пятясь, развернулся и отошел от берега. Лейтенант Билл Реброфф совсем по-русски незаметно перекрестил их. Этот жест поразил Костю больше всего. А я-то воображал, что они безжалостные, как роботы, подумал он. Со стороны правого берега снова раздались выстрелы из В-94, а потом заговорили гранатометы. Столбы воды взметнулись над рекой.