а, скажем, в Латвии и Венгрии, имевший одно время немецкий характер, стал потом латышизироваться и мадьяризироваться. Но это процесс длительный, стихийный, естественный. Пытаться заменить этот стихийный процесс насильственной украинизацией пролетариата сверху — значит проводить утопическую и вредную политику, способную вызвать в неукраинских слоях пролетариата на Украине антиукра-инский шовинизм. Мне кажется, что Шумский неправильно понимает украинизацию и не считается с этой последней опасностью.
Во-вторых. Совершенно правильно подчеркивая положительный характер нового движения на Украине за украинскую культуру и общественность, Шумский не видит, однако, теневых сторон этого движения. Шумский не видит, что при слабости коренных коммунистических кадров на Украине это движение, возглавляемое сплошь и рядом некоммунистической интеллигенцией, может принять местами характер борьбы за отчужденность украинской культуры и украинской общественности от культуры и общественности общесоветской, характер борьбы против «Москвы» вообще, против русских вообще, против русской культуры и ее высшего достижения — ленинизма. Я не буду доказывать, что такая опасность становится все более и более реальной на Украине. Я хотел бы только сказать, что от таких дефектов не свободны даже некоторые украинские коммунисты. Я имею в виду такой, всем известный факт, как статью известного коммуниста Хвилевого в украинской печати. Требования Хвилевого о «немедленной деруссификации пролетариата» на Украине, его мнение о том, что «от русской литературы, от ее стиля украинская поэзия должна убегать как можно скорее», его заявление о том, что «идеи пролетариата нам известны и без московского искусства», его увлечение какой-то мессианской ролью украинской «молодой» интеллигенции, его смешная и немарксистская попытка оторвать культуру от политики, — все это и многое подобное в устах украинского коммуниста звучит теперь (не может не звучать!) более чем странно. В то время как западноевропейские пролетарии и их коммунистические партии полны симпатий к «Москве», к этой цитадели международного революционного движения и ленинизма, в то время как западноевропейские пролетарии с восхищением смотрят на знамя, развевающееся в Москве, украинский коммунист Хвилевой не имеет сказать в пользу «Москвы» ничего другого, кроме как призвать украинских деятелей бежать от «Москвы» «как можно скорее». И это называется интернационализмом! Что сказать о других украинских интеллигентах некоммунистического лагеря, если коммунисты начинают говорить, и не только говорить, но и писать в нашей советской печати языком Хвилевого? Шумский не понимает, что овладеть новым движением на Украине за украинскую культуру возможно лишь борясь с крайностями Хвилевого в рядах коммунистов. Шумский не понимает, что только в борьбе с такими крайностями можно превратить подымающуюся украинскую культуру и украинскую общественность в культуру и общественность советскую»[375].
Был ли геноцид?
Одной из наиболее острых тем в дискуссии с украинскими националистами по отношению к советскому периоду истории является тема голода на Украине 1932–1933 годов, соотносимого обвинителями с большевистской политикой коллективизации. В рамках современного украинского национального мифа она раскрывается как «голодомор» — геноцид украинского народа (рис. 38).
Обвинения в геноциде направляются и в адрес России. Предпринимаются попытки обоснования геноцида едва ли не каждого народа бывшего СССР. Репрессии действительно обрушивались на представителей различных этнических групп Российской империи и СССР. Но было ли это геноцидом? Как геноцид принятая в 1948 году ООН Конвенция трактует действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую. Такие задачи ни в Российской империи, ни в СССР никогда не ставились. Репрессиям подвергались люди всех национальностей, включая русских. Наибольший политический резонанс вызвала кампания по представлению голода 1932–1933 годов на Украине («голодомора») в качестве политики геноцида, направленной против украинцев. Еще в 1985 году администрацией Р. Рейгана была санкционирована деятельность Комиссии США по голоду на Украине. Через три года работы Комиссия доложила Конгрессу о полученных результатах. Одно из предъявленных положений состояло в том, что «Иосиф Сталин и его окружение совершили геноцид в отношении этнических украинцев». Фальсификация была столь очевидна, что ее признали даже сами американские историки. Руководитель Комиссии Джеймс Мейс в научных кругах США подвергся негласному бойкоту.
Рис. 38. Миф о «голодоморе» как геноциде украинского народа
Но политическая кампания набирала обороты. «Голодомор» был официально определен как акт геноцида целой группой государств мира (в хронологическом порядке): США, Эстонией, Австралией, Украиной, Канадой, Венгрией, Италией, Ватиканом, Литвой, Грузией, Польшей, Перу, Бразилией, Парагваем, Эквадором, Колумбией, Мексикой, Латвией, Европейским союзом. Кроме того, еще в ряде стран Запада соответствующие определения давались на региональном уровне. Фигурантами проходившего в 2009–2010 годах на Украине судебного процесса выступали Сталин (Джугашвили), Молотов (Скрябин), Каганович, Постышев, Косиор, Чубарь и Ха-таевич. Суд признал, что предпринятые ими действия имели характер геноцида. Показательно, что судебный процесс состоялся уже после того, как вывод о геноциде был официально сформулирован и на Украине, и в других государствах.
В 2000-х годах миф о «голодоморе» как геноциде украинцев совершил политическую реинкарнацию. Активную пропагандистскую кампанию по его признанию развернул в бытность своего президентства на Украине В. В. Ющенко. При этом в ход зачастую шли подложные фотографии и документы. Так, к примеру, в качестве доказательств привлекались фотоматериалы по голоду в Поволжье в 1921–1922 годах.
Если геноцид имел место и реализовывался как политика, то должны были быть субъекты его практической реализации. Признавая геноцид, подразумевали, что один народ целенаправленно уничтожал другой: русские — украинцев.
Однако нет веских оснований утверждать ни то, что голод имел искусственный характер, ни то, что он целевым образом направлялся против украинского населения. Причиной голода стала сильная засуха, а вовсе не политические мероприятия. Такие голодные годы периодически случались в России и прежде, охватывая, в том числе, и украинские регионы. Власти могли быть обвинены в этой связи в том, что оперативно не предотвратили голод, а вовсе не в том, что его организовали. Голодала в 1932–1933 годах не только Украина. Голодали и другие регионы: Казахстан, Северный Кавказ, Западная Сибирь, Урал, Средняя и Нижняя Волга, Центрально-Черноземный округ. Перебои с продовольствием были даже в Москве, Ленинграде и в частях РККА. Преподносить в качестве жертв общегосударственной трагедии исключительно одних украинцев кощунственно по отношению к другим народам Советского Союза. Так, в Казахстане удельный вес жертв голода был выше, чем на Украине. В Украинской ССР к тому же проживало, наряду с украинцами, значительное число русских. Не имеется ни одного свидетельства о каких-либо преференциях, действовавших в их отношении во время голода.
Нельзя сказать, что государство со Сталиным во главе не делало ничего для организации борьбы с голодом. СССР минимизировал экспорт зерна, нарушая взятые на себя ранее торговые обязательства. В 1933 году постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) продажа зерна за границу и вовсе была прекращена. Одновременно организуется импорт зерновых. Неоднократно снижались заготовительные нормы для украинского крестьянства. Организуется специальная продовольственная, семенная и фуражная помощь. Осуществляется переброска ресурсов хлеба из других регионов страны. Жесткие меры проводятся против спекулянтов и расхитителей продовольствия.
Валовой сбор зерна на Украине в рассматриваемый период действительно сократился. Это указывает на то, что причина продовольственного кризиса состояла именно в сельскохозяйственном сбое, а не в практике реквизиций: 1930 г. — 1431,3 млн пудов, 1931 г. — 1100 млн пудов, 1932 г. — 918,8 млн пудов, 1933 г. — 1412,5 млн пудов. Соответственно снижаются и объемы зерна, сданного государству: 1930 г. — 487,5 млн пудов, 1931 г. — 431,3 млн пудов, 1932 г. — 255 млн пудов, 1933 г. — 317 млн пудов. Процент сдачи государству снижается, таким образом, с 39,2 % в 1931 году до 22,4 % в 1933 году. Никакого провоцирования властями голода из этих цифр не следует. При учете того, что на Украине в этот период проживало менее 30 млн чел., на душу населения из оставшегося в хозяйствах зерна приходилось в 1932 г. — 21,1 пуда, а в 1933 г. — 36,5 пуда. Научно обоснованная норма потребления на человека составляет 20–25 пудов (или 320–400 кг.). Следовательно, власти тут ни при чем.
Причина заключалась в другом — в значительных социальных диспропорциях среди украинского крестьянства. Продукция аграрного сектора оказалась сосредоточена в руках относительно узкой группы «кулачества», пытавшегося ввиду возникших для него угроз в связи с коллективизацией парализовать деятельность советских органов власти. Кулацкие диверсии и саботаж не были, как это часто преподносится, исключительно выдумкой большевистской пропаганды, а представляли реальный вызов утверждающейся модели государственности[376].
Разгром националистов
Победившая сталинская установка на построение социализма в одной стране объективно усиливала позиции тех, кто полагал, что опираться следует на русское ядро советского государства. Разгром троцкистской оппозиции ослабил позиции левых интернационалистов — сторонников линии сдерживания шовинистических устремлений большой нации. В июле 1927 года Совнарком предписал, что делопроизводство в вооруженных силах может вестись только на русском языке. Были отражены попытки руководства Украины ведения переписки с Москвой на украинском языке. Украинизация по факту не отменялась, но ее реальное проведение притормаживалось. 24 мая 1928 года Политбюро ЦК ВКП (б), признавая правильность самого курса на украинизацию, отменяло ускоренные темпы перевода делопроизводства на украинский язык. Признавалась неправильной трактовка закона об обязательности изучения украинского языка для занятия административных должностей. При необязательности изучения украинского языка для вхождения в партийную и советскую элиту украинизация оказывалась больше декларацией, чем реальной практикой.