.
Украинские лидеры принялись за консолидацию национальных политических сил в новых условиях. Соседи-поляки сделали это раньше, уже в последних числах июля создав во Львове Центральный национальный комитет. 1 августа К Левицкий собрал группу представителей УНДП, УРП и УСДП и предложил учредить межпартийный орган для определения вектора украинской политики во время войны[219]. После недолгой дискуссии собравшиеся создали политическое представительство галицийских украинцев – по четыре делегата от каждой из трех партий. Так появился Главный украинский совет (ГУС; по-украински – «Головна українська рада», ГУР), его председателем предсказуемо стал К. Левицкий.
3 августа 1914 года ГУС издал воззвание к украинскому народу, в котором говорилось, что на Европу надвигается «буря войны» и Российская империя грозит украинцам Австро-Венгрии тем же «ярмом», под которым находятся 30 миллионов поднепровских украинцев. Поэтому члены ГУС призывали соотечественников поддержать монархию Габсбургов в борьбе с «историческим врагом Украины»: «Победа австро-венгерской монархии будет нашей победой. И чем большим будет поражение России, тем скорее пробьет час освобождения Украины»[220]. По справедливому замечанию польского историка Ю. Скшипека, текст создавал впечатление, что ГУС выступает и от лица Поднепровской Украины[221]. О разделе Галиции в воззвании ГУС ничего не говорилось – чтобы не провоцировать поляков. Украинские политики Буковины во главе с Н. Василько адресовали землякам похожее воззвание с призывом пойти на любые жертвы ради императора и монархии[222]. Как отмечал годы спустя С. Баран, заявление буковинцев было более верноподданническим по сравнению с «боевым текстом» галичан[223].
Состав ГУС не отражал реальной расстановки сил на галицийско-украинской политической арене: УНДП была представлена наравне с партиями, многократно уступавшими ей по влиянию. Из 13 членов ГУС лишь пятеро были депутатами сейма последнего созыва, четверо из этих пяти также были действующими депутатами рейхсрата. К. Левицкий понимал это: накануне создания ГУС он сказал однопартийцу, что считал необходимым сформировать орган пропорционально числу мандатов партий в сейме и парламенте, но уступил во избежание споров[224]. Пожертвовать удалось лишь ХОС А. Барвинского: представителей этой непопулярной и малочисленной партии в ГУС вообще не пригласили. Еще одной причиной слабости состава ГУС было то, что создавался он в пору каникул, когда многих украинских политиков не было во Львове[225]. К Левицкий даже обратился через «Діло» к коллегам, которые находились за пределами Галиции, с просьбой срочно вернуться и связаться с ним[226].
Больше всех от создания ГУС выиграли социал-демократы, до войны провалившиеся на парламентских и сеймовых выборах и пережившие раскол. Трое из четверых членов УСДП, вошедших в ГУС, потерпели полное фиаско на упомянутых выборах в рейхсрат: первые двое в своих округах заняли пятые места, уступив русофилам, а Темницкий и вовсе показал худший результат. Тогда, в 1911 году, «Діло» насмехалось над Темницким, который два месяца агитировал в селах и в итоге набрал меньше всего голосов[227]. Теперь вчерашний аутсайдер заседал в ГУС наравне с маститыми политиками. Впрочем, у деятелей УСДП были свои сильные стороны: они превосходили коллег в широте кругозора и интеллектуальной подкованности и лучше ориентировались в российской ситуации, поскольку сотрудничали с тамошними украинскими социал – демократами[228].
В августе внимание ГУС было приковано к организации украинского национального формирования в составе австровенгерской армии – аналога польского легиона. Решение о его создании приняли на первом же заседании совета. Весь август члены ГУС собирались часто и засиживались допоздна[229]. С первого дня работы над созданием украинского формирования дала о себе знать взаимная неприязнь основателя «Сечей» К. Трилевского и лидера «Сокола-Батька» И. Боберского. Последняя ссора между ними случилась перед самой войной, во время подготовки слета к столетию Шевченко. Трилевский и Боберский спорили, кто возглавит торжественное шествие, потом договорились пойти рядом, но стали выяснять, кто будет справа, а кто – слева. За день до мероприятия Боберскому сказали, что Трилевский планирует появиться на мероприятии верхом в костюме гетмана. Боберский не находил себе места и даже задумал похитить костюм, но, к его счастью, известие оказалась слухом[230]. Этот комичный эпизод показывает, что трудности при создании украинского формирования во многом были предопределены заранее.
В новых обстоятельствах значение Трилевского как лидера массовой военизированной организации существенно возросло. В июле 1914 года именно он поехал в Вену договариваться с военным министерством о создании украинского легиона[231]. Теперь Трилевский настаивал, чтобы в названии подразделения непременно фигурировало слово «сечевой». Боберский возражал, что оно будет непонятно иностранцам, и предлагал альтернативы типа «украинских стрельцов» и «украинских добровольцев», а также компромиссные «Сокольские сечи» или «сечевые соколы»[232]. В итоге Трилевский добился своего – выбор пал на вариант «Украинские сечевые стрельцы» (УСС; «Українські січові стрільці»). Назвать руководство УСС «генеральным штабом» австрийские власти не разрешили, так появилась «Украинская боевая управа» (УБУ; «Українська бойова управа»). Трилевский сопротивлялся тому, чтобы в УБУ вошел Боберский, но в итоге уступил[233].
7 августа «Діло» опубликовало совместное воззвание ГУС и УБУ к украинскому народу. Организации призывали украинцев, не подлежавших призыву на военную службу, – «молодых и старших, интеллигенцию, крестьян, мещан и рабочих», вступать в ряды УСС. На местах в Галиции должны были появиться общественные комитеты для информирования населения и набора добровольцев[234]. Галицийско-украинская общественность поначалу прохладно отнеслась к идее УСС – добровольцев считали романтиками и утопистами. Как вспоминал один из пионеров стрелецкого движения, «безразличием к этому делу веяло на каждом шагу»[235]. 46-летний преподаватель гимназии, записавшийся в УСС, был раскритикован старшими родственниками как «вечный фантаст, ради мечтаний оставляющий на произвол химерной судьбы семью и маленького ребенка»[236]. В некоторых местах добровольцев почти не собирали: депутат рейхсрата от УНДП М. Петрицкий впоследствии писал, что считал организацию УСС «национальным преступлением», и в его Гусятинском повете «вообще никто украинских стрельцов не организовывал»[237]. Эти настроения описал Н. Голубец в художественном очерке, посвященном первым шагам УСС. В нем приходской священник разговаривает с молодым абитуриентом и скептически отзывается о стрельцах:
«– Много бы чего я хотел, но в ваших „стрельцов“ не верю.
– Почему, если можно узнать?
– Потому что они если и будут, то будут не украинские, а австрийские стрельцы, потому что никто их за день-два не научит стрелять, а о том, что сечевые, нечего и говорить. Может, вы думаете иначе, но „сечевая“ традиция – это не традиция. И та, с Днепрового Луга, и та „сечь“ Трилевского, что только и умеет, что не сбросить шапки перед церковью»[238].
Молодые люди, которые записывались добровольцами, придерживалась иной позиции. «Счастливыми были тогдашние мечты. Мерещились просторы Украины, степи, могилы, дороги Хмельницкого, Мазепы, Выговского, Черное море. Одним словом – романтика», – описывал свои впечатления бывший стрелец[239]. Вчерашний выпускник гимназии М. Хроновят после объявления войны попрощался с родителями и уехал на велосипеде в Перемышль, чтобы присоединиться к войскам[240]. Отцы несовершеннолетних добровольцев писали прошения о разрешении сыновьям на вступление в легион[241]. Итоги призыва удивили скептиков и недоброжелателей: во второй половине августа сборные пункты зарегистрировали около 28 тысяч добровольцев[242]. А. Чайковский, руководивший процессом в Самборском повете и поначалу не веривший в успех, был поражен результатами: «Молодежи вызывалось все больше, приходили даже хромые и такие мальчишки, которые на первый взгляд не годились в армию»[243]. Местные комитеты привлекали гимназистов к сбору средств на нужды украинских добровольцев[244].
Больше всего желающих вступить в легион собралось во Львове. К концу августа там было сформировано несколько сотен УСС, и их объединили в два куреня. Взгляды новоиспеченных стрельцов на будущее были неопределенными: «Хотели прежде всего разбить Россию, а потом будет видно, что делать»