[245]. Украинский легион имел одно безусловное преимущество перед польскими прототипами: если формирования поляков могли появиться и в русской армии (что и произошло), то аналогов УСС там быть не могло, потому что власти России не признавали украинской национальности как таковой.
4 августа 1914 года во Львове был создан Союз освобождения Украины (СОУ) – организация политэмигрантов из России, выходцев из тамошних Революционной украинской партии и Украинской социал-демократической рабочей партии. Первым главой СОУ стал Дмитрий Донцов. О создании союза члены организации уведомили Андрея Шептицкого и К Левицкого, те пообещали оказать поддержку. СОУ получил представительство в ГУС – два места с совещательным голосом[246]. Объединение с поднепровскими украинцами, пусть и никем не уполномоченными, стало для украинского движения в Австро-Венгрии важным символическим шагом.
С самого начала войны прямые контакты с австрийскими правящими кругами и военными властями поддерживали только К Левицкий и Н. Василько. Главной темой обсуждения был украинский легион. По иронии судьбы, 6 августа его главный идейный вдохновитель К. Трилевский слег из-за внезапной болезни и на десять дней вышел из строя[247]. К. Левицкий весь август провел в разъездах. В первых числах месяца он посетил ряд закрытых совещаний во Львове с участием дипломатического агента Э. Урбаса, специально прибывшего из Вены для переговоров с украинцами. На совещаниях обсуждались перспективы украинской государственности и проблема создания национальных частей в австро-венгерской армии[248]. 14 августа Левицкий встречался в Вене с главой правительства, военным министром и главой МИД, а 15 и 16 августа – с братом митрополита Галицкого, полковником генштаба С. Шептицким, которому поручили курировать украинский легион. На некоторых встречах главу ГУС сопровождал Василько. 24 августа Левицкий приехал в столицу Германии, где обсуждал с высокопоставленными чиновниками проблемы взаимодействия украинских лидеров с австро-венгерскими властями. О результатах своих визитов в Вену и Берлин Левицкий отчитывался перед ГУС. Вечером 29 августа, после очередного отчета, он отправился из Львова в Вену на новые переговоры[249]. Возможности вернуться ему пришлось дожидаться почти год.
С самого начала войны Левицкий и Василько поставили украинскую политику под свой контроль. Этот тандем сулил выгоду обоим: Левицкий был украинским политиком номер один в Галиции, Василько – на Буковине. Никто из украинских деятелей Австро-Венгрии не имел таких обширных связей в Вене, какими располагал Василько. По выражению одного журналиста, буковинец провел Левицкого «в глубокие недра практической политики»[250]. 15 августа на заседании УПК в Вене сформировалась «парламентская комиссия», куда вошли, кроме главы УНДП, его однофамилец Е. Левицкий, Т. Окуневский и Е. Олесницкий. К ним присоединился и Василько на правах представителя буковинцев. Было решено, что члены комиссии останутся в Вене для взаимодействия с правительством, а остальные депутаты переедут во Львов[251]. Окуневский до Вены так и не доехал, попав в зону русской оккупации.
Пока Левицкий и Василько вели переговоры на высшем уровне, во Львове кипела работа по созданию УСС. Оправившийся после болезни Трилевский продолжал конфликтовать с Боберским. Во время визита в военное министерство Трилевский получил 15 тысяч крон, и некоторые политики поговаривали, что пять из них он вычел на расходы на «Сечи», а на остальные пригрозил самостоятельно организовать добровольцев, если его не изберут главой УБУ[252].
Военное министерство одобрило включение в состав легиона ста украинцев – офицеров запаса, некоторые из них уже участвовали в его формировании[253]. Трилевский пристально следил, чтобы «соколов» среди офицеров УСС не было больше, чем «сечевиков». Дискуссии по разным поводам перерастали в ссоры, во время которых Трилевский «с пеной на губах бросался на проф. Боберского»[254]. Целыми заседаниями УБУ обсуждала фасон головного убора стрельца, форму и цвета знамен и тому подобные вопросы[255]. Во Львов тем временем стекались добровольцы со всей Галиции. Некоторые украинские деятели возмущались медлительностью «генерального штаба» и готовились потребовать его отставки[256].
ГУС и УБУ действовали разобщенно. В самом начале августа, когда добровольцы только стягивались к местам сбора, лидеры ГУС уже заверяли Э. Урбаса, что легион готов к походу на Поднепровскую Украину. Этого же требовали невоенные члены УБУ, беспокоясь, что конкурирующий польский легион уже вторгся в русскую Польшу. Многие искренне верили в успех – М. Павлик в письме однопартийцу предсказывал встречу через два-три месяца в «освобожденном Киеве»[257]. Военные же понимали опасность затеи: командир УСС Т. Рожанковский доказывал, что из-за нехватки обмундирования, оружия и дисциплины его бойцов быстро разобьют. Из-за противоречий с ГУС Рожанковский оставил легион, и ему на смену пришел директор гимназии в Рогатине М. Галущинский[258]. В довершение ко всему в середине августа во Львов пришло известие, что общая численность легиона УСС ограничена 3 тысячами добровольцев[259].
В начале войны по городам Галиции прокатилась волна украинских манифестаций. В Коломые они шли два дня подряд – 31 июля и 1 августа, причем на манифестации 1 августа звучали антироссийские лозунги и призывы уничтожить «извечного врага»[260]. Во многих городах демонстрации были направлены и против местных русофилов: в Перемышле манифестанты пришли к зданию, где находились арестованные представители этого движения, а в Войнилове Калушского повета – к домам русофилов[261]. Аналогичные манифестации прошли в Самборе, Бучаче, Радехове, Залещиках, Бережанах[262]. Крупнейший русофильский политик Владимир Дудыкевич еще в конце июля уехал в Россию. 3 августа в его доме прошел обыск[263].
Еще до начала войны с Россией Галицию и Буковину захлестнули шпиономания и массовые аресты, главной жертвой которых были русины. В первые дни войны в одной только Галиции было задержано около 10 тысяч «политически подозрительных» лиц, более 70 % из них – крестьяне.[264] Многих казнили прямо на улицах городов и сел. Командование активно использовало тезис о «русинском предательстве», оправдывая военные просчеты нелояльностью населения. Основной удар закономерно пришелся по русофильской интеллигенции, которая в предвоенные годы не скрывала пророссийских симпатий. В дальнейшем русофильские деятели, а следом и некоторые историки будут показывать жертвами преследований исключительно тех, кто считал себя русскими, а украинцев преподносить как соучастников репрессий. На деле польские чиновники и военные не всегда разбирались, где «москвофил», а где нет. Как признавал еще во время войны один из русофилов, «взбешенные немцы и мадьяры начали преследовать вообще весь славянский народ[,] где только услышали на улице славянский разговор»[265]. Одну из активисток стрелецкого движения чуть не линчевала толпа в самом центре Львова, приняв за шпионку, – лишь военные спасли женщину от расправы[266]. Едва удалось остаться на свободе лидерам УРП И. Макуху и Н. Лагодинскому[267]. Их однопартийцу О. Назаруку повезло меньше: три месяца он содержался в разных тюрьмах и в результате попал в лагерь для интернированных Талергоф[268]. Таких историй было множество – в один только Украинский краевой комитет помощи переселенцам приходили десятки писем от бывших узников Талергофа, чье преследование затем было прекращено как безосновательное, и от их родственников[269].
За лояльных Вене соплеменников заступалась греко-католическая церковь. В письме руководству галицийского наместничества от 8 августа митрополит Галицкий Андрей Шептицкий отметил, что административные органы на местах «представляют военной власти как опасных русофилов людей, которых нельзя ни в чем обвинить», и потребовал защитить их от преследований[270]. В конце августа Шептицкий и К Левицкий вновь попросили наместника и военные власти оградить «лояльных граждан» от «судьбы, предназначенной для тех, кто заслужил ее своей нелояльностью»[271].
В связи с наступлением русской армии в Восточной Галиции украинцы стали покидать Львов. 30 августа около двух тысяч стрельцов эвакуировались в Стрый. Из Львова уезжали украинские политики, члены ГУС и УБУ – в основном в Вену[272]. Начался период «эмиграции» – так время отсутствия на родных землях называлось в западноукраинской прессе и публицистике