е не были готовы грубо вмешиваться во внутреннюю проблему союзной державы, поэтому перед глазами украинцев Галиции и Буковины стояло два ориентира – с одной стороны, Австро-Венгрия, а с другой – Германия, на которую они в действительности возлагали надежды. Альтернатив этим ориентирам не было: мысли о сотрудничестве с Россией, ее западными союзницами или третьими странами витали в воздухе и обсуждались в кулуарах, но не более того.
Акт 5 ноября 1916 года в действительности не был шоком для украинских политиков – сама идея автономизации Галиции обсуждалась давно, а недавнее решение по Холмщине в пользу поляков не сулило оптимистичных прогнозов. Шаг Вены лишь ускорил процесс разочарования, набиравший обороты на протяжении всего 1916 года. Главным его итогом стало падение ВУС, который за полтора года работы не сумел преодолеть разобщенность в украинском политическом лагере, и переход статуса национального представительства к силам, готовым к более жесткой полемике с правительством.
Глава 4Украинское движение в империи на пути к независимости (декабрь 1916 – ноябрь 1918 года)
4.1. Украинцы Австро-Венгрии на волне «братской солидарности»
К началу 1917 года мысли украинских деятелей Австро-Венгрии были всецело заняты судьбой Галиции. Политики в унисон твердили, что в деле освобождения Украины народу стоит опираться на собственные силы. На страницах «Вісник СВУ» вчерашние оппоненты Л. Цегельский и В. Темницкий заявляли, что доверие Центральным державам было «национальной ошибкой» и «спасение Украины может прийти лишь от нее самой»[712]. Формально речь шла только о российской Украине, но между строк отчетливо читался австро-венгерский контекст. Путь к «спасению» Вена не преграждала: автономизация Галиции откладывалась на послевоенное время, и была надежда, что изменение политической конъюнктуры сыграет на руку украинцам.
Впервые шанс переломить ситуацию замаячил на горизонте после смены монарха. В «новогодней» статье К Левицкого «Нынешнее положение украинского вопроса», опубликованной в нескольких изданиях, постулировались прежние цели – украинская провинция в Австрии и «отдельная государственно-правовая организация» украинских земель России. Левицкий, как и прежде, призывал положиться на Австрию и нового монарха, особо отмечая, что если в решении польского вопроса на первом месте стоят интересы Берлина, то в решении украинского вопроса – именно Вены[713].
После смерти Франца Иосифа I ушел в отставку кабинет министров. В декабре 1916 года пост министра-президента перешел от Э. Кербера к Г. Клам-Мартиницу. Вместо ненавистного украинцам И. Буриана МИД возглавил бывший посланник в Бухаресте О. Чернин, старый приятель Василько[714]и, если верить Н. Зализняку, его креатура на пост главы ведомства[715]. На третий день после назначения Чернина буковинский политик пришел к нему на прием[716]. О своей беседе с новым министром он сразу сообщил в прессе, отметив, что «отставку барона Буриана мы должны считать счастьем, а назначение графа Чернина наполняет нас надеждой»[717]. Видимо, министр пообещал Василько добиться отмены решения об автономизации Галиции[718]. При этом с представителями УПП Чернин отказывался говорить на эту тему, поясняя, что судьба Галиции находится вне его компетенции[719]. Своему компаньону вторил К Левицкий – на съезде УНДП в феврале 1917 года он заметил, что Карл I благоволил украинцам еще в бытность наследником престола, а теперь смещением Кербера и Буриана он показал, что не допустит автономизации Галиции[720].
Левицкий и Василько быстро оправились от ноябрьской неприятности. Председатель главной украинской партии Галиции и безоговорочный лидер украинцев Буковины продолжали публично встречаться с представителями власти, показывая, что их положение далеко от маргинального. Так, 22 февраля 1917 года в Вене оба они выступали в ходе публичной дискуссии об автономизации Галиции с участием высокопоставленных сотрудников разных ведомств, в том числе двух министров[721]. Левицкий, наряду с главой УПП Ю. Романчуком, был одним из первых украинцев, принятых новым императором[722]. Освободившись от статуса главы национального представительства, он постепенно перенимал риторику вчерашних оппонентов. «Діло» после акта 5 ноября 1916 года заняло бескомпромиссную позицию по отношению к полякам: пока они не откажутся от претензий на Восточную Галицию и не научатся уважать соседей, дискутировать с ними никто не будет[723]. Аргумент, что противоречия между народами должны решаться не в Вене, а в самой Галиции, то есть в краевом сейме, издание отвергало: «На той части земли, которая образует часть австрийского коронного края Галиции, польская государственность закончилась с падением польского государства. С тех пор украинский народ является частью австрийского государства и только его признает»[724]. В некотором смысле «Діло» и «Українське слово» поменялись ролями: орган УПП, которое теперь руководило украинской политикой, убеждал читателей, что парламентарии держат ситуацию под контролем: «Непосредственная угроза опасности, которая нависала над нашим народом, миновала, и вопрос обособления Галиции перешел в долгую фазу парламентских переговоров»[725]; «Діло», напротив, критиковало УПП за избыточный оптимизм: «Напряжение наше должно расти, потому что не произошло до сих пор ничего такого, что позволило бы нам расплываться в самодовольстве»[726].
Февральская революция в России стала для украинцев по ту сторону линии фронта неожиданностью. Сведения о происходящем поступали в украинские газеты с четырех-пяти-дневным запозданием, так как они черпали информацию из австрийской и немецкой прессы, а та – из нейтральной Швеции. Разумеется, украинцев Австро-Венгрии в этой революции прежде всего интересовали их соплеменники. УПП выражало «особенное удовлетворение», что в революционных событиях приняли участие и украинцы[727], а газета «Діло» писала, что перед австрийскими украинцами «новое положение вещей поставит новые задачи, которые потребуют много разума и работы»[728].
Пока новые российские власти не обозначили намерение продолжать войну и не отказали украинским автономистам, украинская печать Австро-Венгрии отзывалась о них одобрительно, отмечая, что они «способны найти государственную формулу, которая – способствуя борьбе стран и наций за децентрализацию – могла бы спасти Россию от разложения и распада»[729]. Реагируя на назначение главой МИД России П.Н. Милюкова, знакомый с ним журналист М. Лозинский называл его «человеком, для которого основой политической деятельности является идея, принцип» и выражал уверенность, что Милюков не будет препятствовать борьбе украинцев за их чаяния[730].
Появление украинской автономии в составе России играло на руку украинцам Австро-Венгрии – на этом фоне было проще убеждать Вену дать им отдельную провинцию. Пресса считала, что революция в России ускорит подписание мирного договора и приблизит освобождение украинцев от «абсолютистского своеволия»[731]. У западноукраинских политиков было два аргумента в пользу отмены решения об автономизации Галиции. Первый касался перспектив украинской автономии в России: улучшив положение своих славянских народов, в том числе украинцев, новая Россия станет «притягательной силой для австрийских славян», и тогда Вене придется идти на симметричные уступки[732]. Вторым и более существенным аргументом была солидарность украинцев по обе стороны границы. «Діло» писало, что украинская общественность в России не останется равнодушной к «сдаче» соплеменников под власть поляков[733], а УПП в приветствии поднепровским «братьям» предрекало, что украинский народ «всеми силами всех своих частей достигнет общеукраинского идеала полной национальной свободы»[734].
Последний довод в Вене воспринимали всерьез[735]. Опасаясь роста ирредентистских настроений среди своих украинцев, власти задумались об уступках. В апреле 1917 года кабинет удовлетворил одно из давних требований УПП – ликвидировать лагерь Талергоф[736]. Но украинским кругам этого было недостаточно: как выражался Василько, «Австрия уже просто не успевает за событиями»[737]. Впрочем, украинские политики, несмотря на единство в лозунгах, не могли выработать единую тактику взаимодействия с правительством: как писал один из них в дневнике, лидеры УПП «только среди нас такие резкие, а перед властями даже не знают, чего хотят»[738]