– Ошибки быть не может! – убежденно сказал Горецкий, желая этой своей убежденностью заразить своего собеседника, потому что без согласия Глеба помочь все это предприятие теряло какой-либо смысл. – После того, как мы этого обеспамятевшего полковника взяли в оборот, многое что удалось установить. Была какая-то схема, единая схема вывода денег за рубеж. Где-то на Западе организовывались подставные фирмы, и на счета этих фирм перекачивались деньги. Мы пока не знаем, сколько людей числятся владельцами этих фирм, а значит, и распорядителями этих денег, мы пока не знаем имен этих людей, но одно имя я уже знаю стопроцентно.
– Женя? – спросил Глеб.
– Да.
– Ошибки быть не может?
– Нет. Я своими глазами видел ее фамилию в списке лиц, владеющих фирмами на Кипре.
– На Кипре?!
– Та-а-ак! – протянул Горецкий, обнаружив, как нервно отреагировал на его слова собеседник. – Вспомнилось что-то? Давай-давай, рассказывай!
– Совпадает! – сказал потрясенно Глеб. – Илья, ведь совпадает! Она мне говорила, что ей приснился Кипр!
– Что именно приснилось? – быстро спросил Горецкий.
– Да ничего особенного. Солнечно, монастырь какой-то… Но она уверенно сказала, что это был Кипр! И еще этот сыр! – продолжал вспоминать факт за фактом Глеб.
– Какой сыр?
– Полосатый сыр. Она запекает сыр в духовке на решетке.
– Точно! – вспомнилось наконец и Горецкому. – Кипрский сыр халлуми!
– Это не халлуми, Илья. Это чечил. А ты в тот раз сказал у нас в гостях: халлуми, так, мол, на Кипре делают. Правильно! Только халлуми в Москве не купишь, и Женька запекает внешне похожий чечил! Но запекает-то по-кипрски! Ты сам сказал!
– А ты говоришь – ошибка! – усмехнулся Горецкий. – Ты посмотри: все одно к одному!
– И что теперь? – занервничал Глеб.
– С нею надо заниматься, – подсказал Горецкий. – Надо думать, как эту ситуацию себе на пользу обратить.
– Не понял.
– У нее большие деньги, – сказал Горецкий. – Она, может быть, и не миллиардерша… Хотя и это не исключено… Но миллионов у нее очень много.
Глеб все еще ничего не понимал. Не то что он не понимал, а поверить не смел.
– Глеб! Нам с тобой так повезло, как мало кому везет! – сказал Горецкий, сверля собеседника взглядом. – Ты хотя бы раз в жизни деньги на улице находил? Ну вот идешь ты по улице, и лежит кошелек…
– Было!
– Кошелек?
– Да!
– С деньгами?
– Рублей десять там было. Мелочью.
– Так вот в этом кошельке, который мы вместе с тобой нашли, десятки или даже сотни миллионов долларов!
И все равно невозможно было поверить. Глеб молчал, не зная, что от него хочет услышать Горецкий.
– Мы случайно наткнулись на эту девицу, – сказал Горецкий. – Про нее не знает никто. Или знает, но не в курсе, что мы обо всем догадались. И эти деньги, которые на нее записаны, – они могут стать нашими, Глеб!
– Каким образом? – спросил Глеб растерянно.
– У тебя есть сестра, которая тебе верит, – сказал Горецкий, снова желая заразить своей уверенностью собеседника. – И если ты этой своей сестре предложишь поехать на Кипр – она поедет с тобой без сомнений. Мне известно название фирмы, владельцем которой числится Евгения Николаевна Нефедова, но я пока не знаю, в каком банке или в каких банках открыты счета этой фирмы. Если мы сможем их установить, мы обнулим эти счета. Как тебе перспектива стать миллионером?
– Ты это серьезно?
– А такими вещами можно шутить? – вопросом на вопрос ответил Горецкий.
– Ты просто возьмешь эти деньги… И что?
– И буду жить в свое удовольствие, – ответил Горецкий, намеренно демонстрируя беспечность.
– Ты хочешь эти деньги присвоить…
– Скажи еще – украсть!
– Украсть, – эхом повторил Глеб.
– Эти страшные слова придуманы для недоумков, – сказал Горецкий. – На меня они уже давно не производят никакого впечатления. Я дипломированный врач, Глеб. Если бы не перестройка, демократия и гласность, я бы уже защитил кандидатскую и приступил к написанию докторской. Я был бы уважаемым человеком, у меня был бы статус. А сейчас я никто. И я никогда уже не напишу докторскую, я даже кандидатскую не напишу, потому что это уже никому не нужно. У меня нет никаких перспектив, Глеб. Но в то же самое время, когда я собирался писать свою кандидатскую, рядом со мной жили такие же, как я, ребята, и жили они на сторублевую аспирантскую зарплату, как и я. И вот почему-то их выбрали, а меня не выбрали, и их жизнь волшебно изменилась, а моя – нет. Они стали биржевиками, потом банкирами, потом олигархами. Они теперь миллиардеры, Глеб, их фамилии в списке пятисот самых богатых людей мира. Откуда у них миллиарды, Глеб? Я жил на сто рублей зарплаты, Глеб, и они жили на сто рублей. Как же им удалось скопить столько миллиардов со своей зарплаты? Экономили, да?
Горецкий желчно засмеялся.
– Мне говорят, что они эти миллиарды честно заработали, что они просто гениальные бизнесмены. Но за короткий срок сейчас заработать миллиарды можно только в том случае, если твой бизнес необычен, если ты совершил прорыв, если твой бизнес перевернул жизнь всего человечества, как это сделал Билл Гейтс. Но кого из наших можно поставить рядом с Гейтсом? Никого! Ты на их лица посмотри! Либо бывшие комсомольские активисты-карьеристы, либо фарцовщики, мелкое жулье и шушера. Ну не Гейтсы они! Одних миллиардерами просто назначили, другие эти миллиарды вульгарно украли.
– Ты хочешь к ним присоединиться? – с хмурым видом осведомился Глеб.
– Осуждаешь? – не поверил Горецкий.
– Боюсь.
– Слишком неожиданное предложение, я понимаю, – сказал Горецкий. – С этой мыслью еще надо сжиться. Но постарайся как можно быстрее понять, что такой шанс дается одному человеку из десятков миллионов. Из сотен миллионов людей. Оплошаешь – все, прощай! Право хода переходит к другому. Дважды в жизни так не повезет.
– Если это все правда, – пробормотал Глеб, – если никакой ошибки нет – это ведь очень страшно, Илья!
– Что страшно?
– Нам голову открутят!
– Это правда, – неожиданно для Глеба согласился Горецкий. – Я тебе хочу еще один довод привести, чтобы ты понял, почему я никаких сомнений не испытываю и про порядочность и честность в твоем понимании даже слышать не хочу. Вот ты, к примеру, сейчас на свои интересы наплюешь, а будешь радеть о государственной пользе. Вот побеги ты сейчас куда следует, настучи там на Женьку, сообщи, что деньги отыскались. Что с тобой будет?
– Не знаю, – пробормотал Глеб.
– В качестве подсказки могу рассказать о судьбе двух людей, которые в разной степени, но оказались причастны к истории с пропавшими миллиардами. Одному что-то подправили в мозгах и приговорили к пожизненному заключению, про него ты знаешь, – взмахнул фотографией Ведьмакина Горецкий. – А про второго… Понимаешь, мой коллега, который сейчас находится на Кипре как раз по этим самым делам, не так давно обмолвился о том, что там, на Кипре, ему мешает присутствие одного человека. И сразу после этого я паспорт того бедолаги случайно вижу на столе у своего шефа.
Глеб смотрел непонимающе, потому что о страшной правде самостоятельно он догадаться не смог бы.
– Его наверняка убили – того, который мешал, – подсказал Горецкий. – Кормит рыб где-нибудь в море. Его ведь даже не найдут.
– Попугать меня решил, – нервно улыбнулся Глеб.
– Нет, я просто хочу, чтобы ты знал правду. Из этого дела нельзя выйти, не замаравшись и без потерь для себя. Это я сейчас не о себе, а о тебе говорю. Я на службе, Глеб. Я новости буду узнавать вместе со всеми, у нас своя работа, нам поручили, мы действуем. Мы в системе, Глеб. А вот ты случайно, сам о том не подозревая, оказался рядом с Женькой. И если на Женьку выйдут…
– А еще не вышли? – все больше нервничал Глеб.
– Нет, но никаких гарантий, что не выйдут. А если выйдут… А ты рядом с ней… А кому такой свидетель нужен…
И снова Глеб спросил:
– Пугаешь меня?
– Ты пойми, – сказал ему Горецкий, – у тебя на самом деле теперь только один выход: прятаться. А к этому выходу ведут два пути. Первый: ты выбрасываешь свой паспорт, полностью меняешь свою внешность и до конца своих дней живешь в какой-нибудь глухой деревне за Уралом. Второй путь: ты получаешь свою долю, на эти деньги делаешь новые документы, покупаешь дом на островах Карибского бассейна и живешь жизнью американского миллионера, отошедшего от дел. Первый вариант с деревней за Уралом я тебе очень не советую. Все равно тебя найдут.
– Кому я буду нужен! – нервно дернул плечом Глеб.
– Цена вопроса – двадцать пять миллиардов долларов, – напомнил Горецкий. – За такие деньги, если понадобится, проверят каждую деревню. Мы полковника этого, – взмахнул фотографией, – нашли в далекой тюрьме, хотя этот человек был якобы давно мертв и даже кремирован. Тут не спасешься, Глеб. Я же тебе сказал: выход есть только один. Схватить и убежать. Если попадемся, нас не пощадят.
Когда Корнышев и Алла Михайловна подъехали к отделению банка, Ведьмакина проявила нерешительность. Сидела в машине, теребила застежку своей сумки и явно не торопилась выйти.
– Вы все равно ведь будете настаивать, – сказала она со смущением и досадой. – Захотите пойти вместе со мной. Но там нет ничего, кроме сугубо личных вещей.
– Сейчас убедимся, – не дал уговорить себя Корнышев и демонстративно взглянул на часы.
– Мы торопимся? – спросила Ведьмакина.
– Нам необходимо до полудня вернуться в ваш дом.
– Почему?
– Нам будут звонить. Это важный звонок.
Алла Михайловна вышла из машины с видом обреченного человека.
– Алла Михайловна! Дорогая! Улыбнитесь! – с укором сказал ей Корнышев, и женщина ответила ему вымученной улыбкой.
В банке на все необходимые формальности у них ушло тридцать минут. Ведьмакина все это время нервничала, покусывала губы, и у нее был вид человека, готового в любое мгновение развернуться и уйти, но рядом был Корнышев, и Алла Михайловна не посмела спастись бегством. Лишь когда к ней обращался служащий банка, она улыбалась ему неуверенной улыбкой, и Корнышев тихо страдал, наблюдая за ней.