– Мне казалось, вы сказали, что Клуб Пера и Чернил насчитывает только сто членов.
Секретарь нащупывал свое пенсне. У него была почти укриджская манера терять пенсне в эмоциональные минуты.
– Так… так и есть, – промямлил он.
– Ну, читая слева направо, я бы сказал, что их тут почти семьсот.
– Ничего не понимаю.
– Может быть, они устроили новые выборы и приняли малую толику писателей, лишенных прозорливости, – предположил я.
Я увидел, что на нас надвигается ощетиненная мисс Укридж.
– Мистер Праут!
Талантливый молодой создатель «Серых миртов» судорожно подпрыгнул:
– Да, мисс Укридж?
– Что это за люди?
– Я… я не знаю, – сказал талантливый молодой человек.
– Вы не знаете! Но знать – ваша обязанность! Вы – секретарь клуба. Рекомендую вам как можно быстрее выяснить, кто они такие и что, по их мнению, они делают здесь.
Подстегнутый таким напоминанием, секретарь клуба обрел вид человека, обломившего последнюю соломинку, уши у него стали пунцово-розовыми, но он мужественно приступил к исполнению своей обязанности. Мимо проходил безмятежного вида мужчина с пшеничными усами, в галстуке, купленном вместе с готовым узлом, и секретарь прыгнул на него, как дородный леопард:
– Извините меня, сэр.
– А?
– Не будете ли вы столь любезны… не могли бы вы… извините мой вопрос…
– Что вы тут делаете? – резко осведомилась мисс Укридж, отметая все эти вокруг да около. – Каким образом вы оказались на нашем балу?
Усатый как будто удивился.
– Кто, я? – сказал он. – Приехал с ними всеми.
– Как это с ними всеми?
– Так с членами Клуба Общения и Пикников Универмагов Уорнера.
– Но это же бал Клуба Пера и Чернил, – проблеял мистер Праут.
– Какая-то ошибка, – твердо сказал усатый. – Ляп, как говорится. А! – добавил он, кивая на толстого джентльмена средних лет, который протискивался мимо нас. – Вам лучше потолковать с нашим почетным секретарем. Он-то знает. Мистер Биггс, этот джентльмен вроде бы думает, что с этими танцами вышла какая-то накладка.
Мистер Биггс остановился, посмотрел и прислушался. С близкого расстояния он выглядел энергичным и решительным. Это мне в нем очень понравилось.
– Могу я представить вам мистера Чарльтона Праута? – сказал я. – Автор «Серых миртов». Мистер Праут, – продолжал я, так как имя не произвело особого, если не сказать никакого, впечатления, – состоит секретарем Клуба Пера и Чернил.
– Я – секретарь Клуба Общения и Пикников Универмагов Уорнера, – сказал мистер Биггс.
Два секретаря настороженно оглядели друг друга, будто два пса.
– Что вы тут делаете? – простонал мистер Праут шепотом, точно шелест ветра в древесных верхушках. – Это частный бал.
– Ничего подобного, – категорично отрезал мистер Биггс. – Я лично купил билеты на всех наших членов.
– Но билетов в продаже не было. Бал был для эксклюзивных…
– Совершенно очевидно, что вы приехали не туда или спутали число, – рявкнула мисс Укридж, резко отобрав верховное командование у мистера Праута. Я не винил ее за некоторое нетерпение. Ее секретарь вел кампанию из рук вон плохо.
Человек, представлявший интересы Клуба Общения и Пикников Универмагов Уорнера, устремил вежливый, но воинственный взгляд на нового противника. Он нравился мне все больше и больше. Такой человек будет оборонять занятую позицию хоть все лето.
– Не имею чести быть знакомым с этой дамой, – сказал он вкрадчиво, но его глаза все заметнее наливались кровью. Биггсы, казалось, говорили эти глаза, по-рыцарски избегают воевать с женщинами, но если женщины сами напрашиваются, они найдут в них железных и беспощадных мужчин. – Могу я спросить, кто эта дама?
– Наша председательница.
– Счастлив познакомиться с вами, сударыня.
– Мисс Укридж, – договорил мистер Праут.
– Укридж, вы сказали?
– Мисс Джулия Укридж.
– Тогда все в порядке, – деловито сказал мистер Биггс. – Никакой ошибки. Я купил эти билеты у джентльмена по фамилии Укридж. Я взял семьсот по пять шиллингов штука, скидка за количество и десять процентов за уплату наличными. Если мистер Укридж действовал вопреки инструкциям, исправить что-нибудь уже поздно. Вам следовало яснее объяснить ему, что он был должен сделать, прежде чем он отправился это делать.
И, высказав свое весьма здравое суждение, почетный секретарь Клуба Общения и Пикников Универмагов Уорнера повернулся на каблуках лакированных танцевальных туфель и удалился. А я отправился побродить по залу. Меня там ничего не удерживало. Отходя, я взглянул через плечо. Автор «Серых миртов» словно бы находился на первой стадии пренеприятнейшего тет-а-тет. Мое сердце облилось кровью от жалости к нему. Если на свете существовал человек ни в чем не повинный, то им был мистер Праут, но председательница Клуба Пера и Чернил была не из тех женщин, которые замечают подобные пустяки.
– Меня просто осенило, малышок, – скромно сказал несколько позже Стэнли Фиверстоунхо Укридж, когда его интервьюировал наш представитель. – Ты ж меня знаешь. Вот сейчас в голове пусто, и тут – бац! – налицо чертовски колоссальная идея. Толчком к размышлениям послужил пригласительный билет, который ты мне показал. А я как раз познакомился в пивной с типусом, который подвизается в Универмагах Уорнера. Милый малый с честной долей прыщей. Рассказал мне, что их Клуб Общений и Пикников готовится к полугодовому гулянью. То да се, и он устроил мне знакомство с почетным секретарем, и мы договорились об условиях. Большое удовольствие встретить типуса с отлично уравновешенным деловым мышлением. Мы покончили со всеми частностями в одну минуту. Ну, не скрою от тебя, Корки, мой мальчик, что наконец-то впервые за много лет передо мной открывается прямой и ясный путь. Теперь у меня есть небольшой исходный капитал. Когда я вручу бедняжке Доре ее сто фунтов, у меня их останется по меньшей мере пятьдесят. Пятьдесят фунтов! Мой милый малышок, поверь мне: не существует предела, ну абсолютно никакого предела тому, что я могу сотворить с пятьюдесятью старыми чертенятами у меня в суме. С этой минуты мне ясно виден мой путь. Мои ноги стоят на твердой земле. И устрицей мне будет этот мир, его мечом я вскрою, как сказано у старичка Шекспира, малышок. Ничто не сможет встать между мной и колоссальным богатством. Я не преувеличиваю, старый конь, – колоссальным богатством. Да через год в этот самый день по самым скромным подсчетам.
Тут наш представитель удалился.
Не зазвонят ему свадебные колокола
Укриджу, как и следует ожидать от человека с его солнечным оптимизмом, эта история давным-давно представляется еще одним свидетельством того, как все случающееся в этом нашем мире непременно оборачивается во благо. В ней от старта и до финиша он зрит перст провидения, и, излагая доказательства в поддержку своей теории, что праведным и достойным обязательно будет ниспослан тот или иной способ спасения от самой внушительной опасности, первым он приводит в пример именно ее.
Можно сказать, что началась указанная история в Хеймаркете как-то днем в начале лета. Мы перекусывали на мой счет в ресторане «Пэлл-Мэлл», и, когда мы выходили из него, у дверей остановился большой сверкающий автомобиль. Шофер открыл капот и принялся орудовать в его нутре с помощью кусачек. Будь я один, то удовлетворился бы мимолетным взглядом, проходя мимо, но зрелище кого-то другого, трудящегося в поте лица, всегда неотразимо притягивало Укриджа, и, сжав мое плечо, он потащил меня оказывать труженику моральную поддержку. Примерно две минуты он жарко дышал ему в затылок, а затем шофер, видимо, осознав, что волосы над его шеей ерошит отнюдь не заблудившийся июньский ветерок, повернул голову с некоторой досадой.
– Э-эй! – запротестовал он, но тут же его раздражение уступило место тому, что – для шофера – приближалось к сердечности. – Приветик! – произнес он.
– Фредерик! Привет, – сказал Укридж. – А я вас не узнал. Так это – новая машина?
– Угу, – кивнул шофер.
– Мой приятель, – кратко объяснил Укридж, адресуясь ко мне. – Познакомился с ним в пивной. (Лондон просто задыхается от приятелей, с которыми Укридж знакомится в пивной.) Так в чем беда?
– Заело, – сказал Фредерик, шофер. – Сейчас налажу.
Вера в свой талант его не обманула. Вскоре он выпрямился, закрыл капот и вытер руки.
– Приятный денек, – сказал он.
– Потрясенц, – согласился Укридж. – Куда это вы собрались?
– Да в Аддингтон. Забрать хозяина, он там в гольф играет. – Он словно заколебался, но умягчающее воздействие летнего солнца сделало свое дело. – Хотите прокатиться до Ист-Кройдона? Вернетесь оттуда поездом.
Заманчивейшее великодушное предложение, и ни Укридж, ни я не ответили на него отказом. Мы забрались внутрь, Фредерик нажал на самодействующий стартер, и мы покатили – два светских джентльмена, совершающие свой утренний моцион. Что до меня, я был исполнен безмятежности и добродушия, и у меня нет оснований полагать, будто Укридж пребывал в другом расположении духа. А потому подстерегавшее нас прискорбное происшествие было вдвойне удручающим. На углу мы остановились, давая возможность проехать транспорту, двигавшемуся в северном направлении, и тут нашу приятную послезакусочную дремоту разогнал внезапный и оглушительный вопль:
– Эй!
В том, что вопленник обращался к нам, сомнения быть не могло. Он стоял на тротуаре всего в двух шагах от нас, устремляя свирепый взгляд внутрь нашего дорогостоящего кузова – дородный бородач средних лет, одетый в полном несоответствии с погодой и с предрассудками светского общества в сюртук и котелок.
– Эй! Вы там! – взревел он, к возмущению всех добропорядочных прохожих.
Фредерик, шофер, взглянув левым уголком глаза с богоподобной брезгливостью на этого представителя низших классов, утратил всякий интерес к его плебейской выходке, но я с удивлением заметил, что Укридж словно бы испытывает всю остроту отчаяния дикого зверька, угодившего в капкан. Его лицо стало пунцовым и словно опухло, он смотрел прямо перед собой в жалостной попытке игнорировать то, что со всей очевидностью игнорированию не поддавалось.