– Ах, Стэнли, – сказала миссис Укридж жалобно. – Вот уж нет. Он просто прелесть, мистер Гарнет. Персидский чистопородный красавец. Он брал призы.
– Он все время чего-нибудь да брал. Вот почему он не приехал с нами.
– Огромный страшный МЕРЗКИЙ пес укусил его, мистер Гарнет. – Глаза миссис Укридж округлились и засияли. – И бедному Эдвину пришлось лечь в кошачью больницу.
– И я надеюсь, – сказал Укридж, – что это пошло ему на пользу. Упер у пса обед. Под самым его носом, Гарнет, что ты на это скажешь? Естественно, собака запротестовала.
– Я так боюсь, что он испугается Боба. Он же, наверное, стал очень робким, а Боб такой буйный. Ведь правда, мистер Гарнет?
– Ничего, – сказал Укридж. – Боб его не тронет, если только он не примерится слямзить его обед. В таком случае нам придется заказать из Эдвина коврик.
– Стэнли Эдвин не нравится, – грустно констатировала миссис Укридж.
Эдвин прибыл на исходе утра и был заперт на кухне. Мне он показался красивым котом, но нервозным.
Деррики прибыли спустя два часа. Мистер Чейз их не сопровождал.
– Ему пришлось уехать в Лондон, – объяснил профессор, – не то он был бы в восторге. Мальчик очень огорчился. Ему так хотелось осмотреть ферму.
– Ну, так ждем его в следующий раз, – сказал Укридж. – Мы всегда приветствуем осмотры. Послушайте, – внезапно перебил он сам себя (мы приближались к куриному выгулу), – вы когда-нибудь бывали в Бристоле?
– Никогда, сэр, – ответил профессор.
– Дело в том, что я там несколько лет назад знавал одного точно такого же недотепистого пузанчика. Редкий весельчак! Он…
– Вот куриный выгул, профессор, – вмешался я, а мой лоб словно бы защипало, и это ощущение поползло вниз по позвоночнику. Я заметил, что походка профессора слегка одеревенела, а цвет лица у него усугубился. Непринужденная манера Укриджа изъясняться нередко действует на людей, с ним не знакомых, как удар электрического тока.
– Обратите внимание на искусность – ха-ха! – с какой натянута проволочная сетка, – лихорадочно продолжал я. – Потребовало немалых усилий. Да уж! Жаркая была работка. Прекрасные образчики куриных пород, не правда ли? Хотя и в некотором переизбытке. Ха! Ха! Впрочем, вина лежит на поставщике. Теперь мы получаем яйца в избытке. Куры вначале не желали нестись. Невозможно было их принудить.
Я продолжал говорить что подвертывалось на язык, пока не заметил, что багровость сошла с лица профессора, а его спина прямизной уже не напоминала кочергу. На данный момент положение было спасено, но невозможно было предвидеть, какие еще эксцессы позволит себе Укридж. Пока мы шли через выгул, я сумел отвести его в сторону и воззвать к его тактичности.
– Бога ради, остерегись, – зашептал я. – Ты понятия не имеешь, до чего он обидчив.
– Но я ведь вообще ничего не говорил, – ответил он изумленно.
– Черт подери, ты знаешь, что никому не понравится, чтобы его в лицо обзывали недотепистым пузанчиком.
– Как! Мой дорогой старик, да кто обращает внимание на подобные пустяки? Чопорности и официальности между нами места нет. Куда более радушно позволить себе расслабиться в тесном дружеском кругу.
Тут мы присоединились к остальным, и мной овладело свинцовое предчувствие надвигающихся бедствий. Я знал, каким становится Укридж, когда расслабляется в тесном дружеском кругу. Многие многолетние дружбы не выдерживали этого испытания.
Однако некоторое время все шло отлично. В своей роли лектора он не переходил на личности, а Филлис и ее отец держались безупречно. Они выслушивали самые залихватские его теории, и ни единый мускул не вздрагивал возле их ртов.
– А! – говорил профессор. – Неужели? Очень-очень интересно.
Всего лишь раз, когда Укридж начал описывать особенно оригинальное приспособление для повышения усердности своих кур, легонькая судорога на миг нарушила выражение благоговейной почтительности на лице Филлис.
– И вы правда не имеете никакого предыдущего опыта в куроводстве? – спросила она.
– Ни малейшего, – ответил Укридж, сияя на нее сквозь пенсне. – Ни на атом. Но я, знаете ли, способен браться за что угодно. Все получается как-то само собой.
– Понимаю, – сказала Филлис.
И все шло вот так гладко, пока я не заметил приближающуюся квадратную фигуру Наемного Служителя. Почему-то – не могу объяснить почему – у меня возникло ощущение, что он пришел сообщить дурные вести. Возможно, выражение тихого удовольствия на его физиономии показалось мне зловещим.
– Прошу прощения, мистер Укридж, сэр.
Укридж как раз достиг апогея крайне красноречивого экскурса в область куриных чувств, на которые придерживался собственных взглядов, столь же оригинальных, как и хитроумных. И был раздражен, что его перебили.
– Ну, Бийл, – сказал он, – в чем дело?
– Так кот, сэр, которого привезли нынче.
– Ах, Бийл, – взволнованно вскричала миссис Укридж, – что случилось?
– Надо было потолковать с моей хозяйкой…
– Но что случилось? Ах, Бийл, только не говорите, что Эдвин пострадал! Где он? Мой бедняжечка Эдвин!
– Надо было потолковать с моей хозяйкой…
– Если Боб его укусил, надеюсь, нос у него расцарапан, – сказала миссис Укридж мстительно.
– Надо было потолковать с моей хозяйкой, – невозмутимо повторил свой зачин Наемный Служитель, – ну, я и зашел на кухню десять минут назад. Этот кот лизал свой живот.
Повествовательный стиль Бийла привел мне на память некую книжечку, которую я читал в нежном детстве. Жаль, заголовок я напрочь забыл. Отлично написанная книжечка.
– Ну, Бийл, ну? – настаивала миссис Укридж. – Ах, да продолжайте же!
– «Привет, киса, – говорю я ему, – как живете, сэр?» – «Ты поосторожней, – говорит моя хозяйка. – Он такой робкий, ты не поверишь, – говорит она. – Можно сказать, только сейчас освоился», – говорит она. «Будь спок, – говорю я ей, – мы с ним друг друга понимаем. Мы с ним, – говорю я, – старые приятели. Он мой милый старый друг капрал Бэнкс». Она на это ухмыляется, мэм: в добрые старые дни много мы с ней смеялись из-за капрала Бэнкса. Он был, так сказать, нашей с ней шуткой.
– Ах, ну… пожалуйста… Бийл! Что случилось с Эдвином?
Наемный Служитель продолжал ровным невозмутимым голосом:
– Вот, значит, мы с ней толкуем, а тут забегает Боб, который тишком следовал за мной. Чуть кот увидел, как он нюхает туда-сюда, такое поднялось шипение да ругань, каких вы в жизни не слыхивали; и, провалиться мне, – продолжал мистер Бийл благодушно, – провалиться мне, старый котище как прыгнет и в одну секунду удрал в трубу, где теперь и пребывает и внимания не обращает на мою хозяйку, как она ни старается сманить его вниз.
Сенсация, как пишут в газетных заметках.
– Но он же там изжарится! – вскричала Филлис, широко раскрыв глаза.
– Да не изжарится. И наш обед тоже. Миссис Бийл всегда после завтрака гасит огонь в очаге. А вот как она сумеет разжечь его, пока этот…
Наступила пауза в три секунды: было заметно, что оратор старается овладеть собой.
– …этот кот, – благополучно договорил он, – сидит в трубе? Так что придется нам пообедать всухомятку, раз этот котяра не вылезает из трубы.
Лицо профессора вытянулось. Сидя за его столом, я подметил в нем явное пристрастие к гастрономическим радостям. Обеды всухомятку его явно не прельщали.
Всем скопом мы отправились на кухню. Миссис Бийл стояла перед пустой решеткой, посылая в трубу соблазнительные кошачьи звуки.
– Что такое, миссис Бийл? – сказал Укридж.
– Он не хочет спуститься, сэр, думает, Боб где-то поблизости. А как я могу приготовить обед на пять персон, пока он сидит в трубе, ума не приложу.
– Ткните его рукоятью метлы, – распорядился Укридж.
– Ах, не делайте больно бедняжке Эдвину, – сказала миссис Укридж.
– Я пробовала, сэр, да разве до него дотянешься? А он только еще выше залез. Чему быть, – философски добавила миссис Бийл, – того не миновать. Может, он сам спустится к ночи. Когда есть захочет.
– Ну, так мы сделаем вот что, – объявил Укридж с веселым благодушием, которое казалось (во всяком случае, мне) несколько неуместным, – устроим настоящий обед-пикник, а? Соберем все, что ни есть в кладовой, и съедим.
– Настоящий обед-пикник, – мрачно повторил профессор, и я без труда прочитал его мысли: раскаяние, что он вообще принял приглашение, и робкая надежда, что еще не поздно вывернуться.
– Это будет чудесно, – сказала Филлис.
– Э… мне кажется, дорогой сэр, – сказал ее отец, – нам никак не стоит причинять миссис Укридж и вам новые затруднения. И, если вы мне разрешите, я бы…
Укридж впал в паточное радушие. Он и слышать не хотел о том, чтобы отпустить своих гостей на голодный желудок. Он что-нибудь да состряпает, заверил он их. Окорок почти не почат, бесспорно, так. Он воззвал ко мне за подтверждением наличия банки сардин, половины холодной курицы и обильных запасов хлеба и сыра.
– В конце-то концов, – объявил он от имени всего общества с великодушной щедростью истинного энтузиаста, – что еще нам нужно в такую погоду? Прекрасный легкий холодный обед куда полезнее для нас, чем всякие горячие блюда.
Мы снова прошествовали в сад, но все словно бы пошло как-то не так. Разговор не поддерживался – то есть если исключить Укриджа, который продолжал непринужденно рассуждать на первые попавшиеся темы, не замечая того, что настроение остального общества отнюдь не солнечное и что один из его гостей все больше исполняется раздражением. Пока Укридж распространялся, я исподтишка следил за профессором, и в моей памяти замаячило зловещее предупреждение мистера Чейза о залпе из всех орудий. Что, если Укридж наступит на какую-нибудь его любимую мозоль – а этого можно было ожидать в любую секунду? Последует ужасающий взрыв. У него же, так сказать, прямо изо рта вырвали обещанный обед, подменив его меню из сардин и хлеба с сыром, что явно привело его в состояние, когда люди набрасываются на самых своих любимых и близких, раздирая их в клочья.