Она резко повернулась, горя нетерпением ринуться в битву, но Клейтон молча смотрел на нее, непроницаемо-хладнокровный, невозмутимый, отказываясь поднять брошенную перчатку.
Рассерженная Уитни в отчаянии рухнула на стул и подняла несколько карт.
– Это солитер, – объявила она, вновь начиная игру. – Последняя мода во Франции, но предназначается лишь для одного человека.
Клейтон внимательно присмотрелся к разложенным картам.
– Кажется, миледи, на этом этапе потребуется двое.
Наклонившись, он сделал четыре хода, которые просмотрела Уитни, потому что Катберт постоянно заглядывал через плечо, мешая думать.
– Спасибо, – поблагодарила Уитни, – но я предпочла бы играть одна.
Клейтон направился к двери, и Уитни облегченно вздохнула, решив, что он наконец уходит. Но вместо этого он подозвал слугу и что-то тихо сказал. Минуту спустя герцог вернулся и поставил на стол красивую резную шкатулку из розового дерева, принадлежавшую ее отцу. Откинув крышку, он вынул оттуда стопку деревянных фишек, похожих на те, которыми пользовались дядя Эдвард и его друзья, когда садились играть в карты на деньги.
Дрожь возбуждения прошла по телу Уитни. Неужели Клейтон намеревается научить и ее этому запретному занятию? Совершенно шокирующая, скандальная мысль… но при этом настолько интригующая, что Уитни и не подумала протестовать. Клейтон сбросил фрак, небрежно швырнул его на письменный стол и, усевшись напротив Уитни, расстегнул серый жилет, а потом откинулся на спинку кресла и кивком показал на колоду карт:
– Сдавайте.
Уитни так разнервничалась из-за ужасного нарушения приличий, совершавшегося в эту минуту, что даже не смогла как следует перетасовать карты и потому просто сложила их и подтолкнула к Клейтону, зачарованно наблюдая, как карты, словно ожив в его руках, растягивались в длинную ленту и тут же вновь собирались в колоду.
– Готова поклясться, вы знакомы со всеми игорными домами в Лондоне, – с невольным восхищением прошептала она.
– И очень близко, – кивнул Клейтон. Положив колоду на стол рубашками вверх, он с вызовом поднял темные брови: – Снимите!
Уитни поколебалась, безуспешно пытаясь сохранить прежнее холодно-надменное отношение к нему, но как можно сдержать себя, когда он так неотразимо красив.
Он сидел, небрежно развалившись в кресле, в расстегнутом жилете, и тем не менее весь его облик дышал аристократизмом. Но его принадлежность к высшему свету отнюдь не довлела над ним, и он не видел ничего зазорного в том, чтобы обучить женщину азартной игре. В глубине души Уитни понимала, что он всячески пытается отвлечь ее от тяжелых мыслей.
– Надеюсь, вы сознаете, – пробормотала она, наклоняясь вперед и нерешительно протягивая руку к колоде, – что, если кто-нибудь увидит меня за подобным занятием, моя репутация будет навеки погублена.
Клейтон окинул ее долгим многозначительным взглядом:
– Герцогиня может делать все, что пожелает.
– Я не герцогиня, – парировала Уитни.
– Но будете ею, – категорично заявил он.
Уитни открыла было рот, чтобы вступить в спор, но он кивнул на колоду:
– Снимите.
Азартная игра, думала Уитни два часа спустя, убирая фишки, заставляет человека ощущать себя восхитительно порочным и испорченным.
Несмотря на то что она была новичком, все же оказалась способной ученицей и проиграла очень небольшую сумму. Она чувствовала, что Клейтон гордится ее умом и сообразительностью, однако любой другой знакомый ей джентльмен, даже Ники, пришел бы в ужас, узнав, что она обладает столь неприличной склонностью. Почему, рассеянно гадала она, наблюдая, как Клейтон застегивает жилет и надевает фрак, он восхищается теми вещами, которые шокировали и неприятно поразили бы других ее поклонников? Всякий раз, оставаясь наедине с Полом, она была вынуждена строго следить за тем, чтобы не переступить границ приличия, установленных для женщин, но Клейтону, казалось, больше всего нравилось, когда она пускалась во все тяжкие и выкидывала очередную проделку. Стань Полу известно, что она играла на деньги, он, несомненно, был бы крайне недоволен и зол, однако Клейтон научил Уитни играть и открыто радовался ее победам.
Уитни вернулась к реальности лишь в ту минуту, когда Клейтон наклонился над ней и прикоснулся губами ко лбу.
– Завтра в одиннадцать мы едем кататься, если погода позволит, – объявил он и пошел к двери.
Вернувшись домой, Клейтон застал доктора Хьюга Уиткома в кресле перед камином за бокалом превосходного бренди.
– Как поживает моя молодая пациентка? – притворно-небрежно поинтересовался он, пока Клейтон наливал себе янтарную жидкость.
Герцог, усевшись, закинул ноги на стол и бесстрастно воззрился на врача.
– Я нашел ее в том же состоянии, в каком, вероятно, и вы сегодня утром. Во всяком случае, незаметно, чтобы больная нога сильно досаждала ей.
Доктор Уитком сделал вид, что поперхнулся бренди, и, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица, кивнул:
– Могу понять, как это, должно быть, удивило вас.
– Я давно уже прошел тот этап, когда Уитни была способна чем-то удивить меня, – бросил он, хотя раздраженный тон полностью противоречил философскому заявлению.
– Я всего лишь сторонний наблюдатель и обладаю весьма малым опытом понимания женской логики, – немного поколебавшись, сказал доктор Уитком. – Прошу извинить бесцеремонность старого друга семьи, но, возможно, я могу быть вам полезен хотя бы советом? – И, приняв молчание герцога за согласие, продолжал: – Насколько я понял, мисс Стоун добивается чего-то такого, что вы не желаете ей дать. Чего же она хочет?
– Она желает, – сардонически бросил Клейтон, – освободиться от брачного контракта!
На этот раз доктор не удержался от взрыва искреннего смеха.
– Господи! Неудивительно, что она так злобно уставилась на меня, когда я попытался объяснить, каким образом ей следует вести себя, чтобы вас удержать.
Противоречивые эмоции одолевали доктора: искреннее удивление по поводу того, что молодая девушка способна отвергнуть предложение руки и сердца одного из самых завидных, красивых и богатых женихов Англии, восхищение Клейтоном, терпеливо сносившим проделки и выходки невесты, и искреннее непонимание того, почему объявление о самой блестящей помолвке за десятилетие до сих пор не обнародовано.
– И какие же возражения приводит эта прелестная пташка? – осведомился он наконец.
Откинув голову на спинку кресла, Клейтон прикрыл глаза и вздохнул:
– Я, видите ли, не посчитал нужным спросить ее.
– Не могу понять, почему она осуждает вас за это. Однако почему, зная ее независимый характер, вы действительно вначале не посоветовались с ней?
Клейтон немедленно встрепенулся:
– Поскольку в то время она даже не знала моего имени, мне казалось, что обсуждать подобные вопросы с ней неуместно.
– Она не знала вашего… Хотите сказать, что в то время, как половина дам в Европе готовы броситься вам на шею, вы делаете предложение женщине, которую даже не знаете?
– Я-то знал ее. Она меня не знала.
– И вы, несомненно, предположили, что, узнав о вашем богатстве и титуле, юная леди, естественно, согласится, – предположил доктор Уитком, весело блестя глазами, однако при виде нахмуренного лица герцога счел за лучшее замолчать.
– Кто этот Пол Севарин? – внезапно осведомился он после долгой паузы.
– Почему вы спрашиваете? – резко бросил Клейтон.
– Потому что днем, после визита к мисс Стоун, я зашел в местную аптеку и разговорился с владельцем. Весьма болтливый тип – из тех, кто сам расскажет вам все, о чем вы не спрашивали, прежде чем ответит на простой вопрос и сопроводит ответ дюжиной собственных. Случайно узнав, как зовут мою пациентку, он поведал мне множество вещей, от которых я отмахнулся, как от полнейшего вздора.
– Что же именно он вам поведал?
– Ну например, что Севарин ухаживает за мисс Стоун с серьезными намерениями и что весь городок вне себя от волнения в ожидании, когда будет объявлено о помолвке. Кроме того, все убеждены, что брачный контракт уже составлен, и очень рады за Севарина и его будущую жену.
– Откровенно говоря, – процедил Клейтон, – мне в высшей степени плевать на это.
– На сплетни? – осторожно допытывался доктор. – На Севарина? Или на девушку?
Клейтон не ответил, и Хьюг, наклонившись вперед, без обиняков спросил:
– Скажите честно, вы влюблены в эту молодую женщину или нет?
– Я собираюсь на ней жениться, – хмуро объявил Клейтон. – Что еще тут можно сказать?
Он встал, пожелал гостю спокойной ночи, четырьмя шагами пересек комнату и скрылся, оставив Хьюга в тревожном изумлении смотреть на огонь. Однако через несколько мгновений лицо врача просветлело. Раздался смешок, потом громкий хохот.
– Боже, помоги ему, – захлебываясь, выговорил доктор. – Он даже не понимает, как сильно любит ее. А если и понимает, все равно не пожелает признать это.
Оставшись один в маленькой спальне, Клейтон рывком сдернул с себя фрак и швырнул его на стул. За фраком последовал жилет. Расстегнув верхние пуговки сорочки, Клейтон подошел к окну, сунул руки в карманы и уставился во тьму.
Он пришел в ярость, узнав, что местные жители убеждены, будто о помолвке вот-вот будет объявлено. Верно, он хотел, чтобы Уитни взяла наконец верх, показав им, что может заставить Севарина влюбиться в нее, но не предполагал, что все это может зайти так далеко. Уитни ни с кем не была помолвлена, кроме Клейтона, и он никому не позволит считать иначе. Она не любит Севарина, это как бы всего-навсего дурацкое упорство, девические мечты, надежда увести его у Элизабет Аштон.
Она и Клейтона не любит, но это его не беспокоило. Любовь и все крайности, с ней связанные, – абсурдное чувство. Он был поражен, когда Хьюг Уитком упомянул при нем это слово. Никто в его кругу не испытывал ничего сильнее нежности или прочной привязанности к своим супругам. Любовь – глупое, романтическое понятие, которому нет места в его жизни.