Давайте отталкиваться от этого принципа, дорогой читатель: в пуке имеется особая польза, которая затрагивает каждого индивида, ведь вы уже убедились в той пользе, которую тот вам приносит, и вы еще более в том убедитесь из примеров, которые я хочу вам привести из жизни тех, что попадали в опасные ситуации по причине того, что они удерживали свои ветры при себе.
Одна дама, посреди многочисленного собрания, внезапно чувствует боль в боку и, испугавшись столь непредвиденной неприятности, покидает праздник, который был устроен только для нее и чьим украшением она являлась. Все приняли в этом деле самое горячее участие: все суетятся, волнуются, спешат ей помочь, вызванные срочно ученики Гиппократа собираются, консультируют, ищут причину заболевания, цитируют авторитетных авторов, наконец, они интересуются деталями поведения и режима дамы: больная задумывается, она удерживала внутри значительный пук, который давно просил у нее дозволения откланяться.
Еще одна дама, будучи подвержена пусканию ветров, удерживает в плену дюжину здоровенных ветров, которые последовательно пытаются увидеть свет: она мучается довольно долгое время, она оказывается за отлично сервированным столом, думая там занять видное положение: и что же случилось? Она пожирает глазами блюда, к которым не может притронуться: ее нутро переполнено, ее желудок полон ветрами и не способен принять пищу.
Щеголь, изысканный аббат и важный судейский чиновник – все трое в равной степени ужасны, ибо каждый на свой лад делает из своего тела подобие пещеры Эола, они впускают внутрь ветры – один своим блеском, другой в своих ученых беседах, ну а третий в своих долгих торжественных речах. Вскоре они чувствуют силу жестокой кишечной бури: они напряглись в борьбе с ее яростью, и ни один из них не выпустил ни малейшего пука. По возвращении к себе домой они стали жертвами безжалостных колик, которые вряд ли успокоились бы с помощью препаратов целой аптеки, и были всего лишь в двух шагах от смерти.
Напротив, сколь много добра, дорогой читатель, доставляет пук, выпущенный вовремя! Он рассеивает все симптомы серьезной болезни, он устраняет любой страх и успокаивает своим присутствием встревоженные разумы. Так, некто, полагая себя опасно больным, призывает на помощь последователей Галена[192], но, внезапно выпустив обильный пук, благодарит медицину, представ полностью выздоровевшим.
Другой восстает ото сна с ужасной тяжестью в желудке: он встает с постели весь раздутый, хотя избегал излишеств накануне. Он не чувствует вкуса, у него нет аппетита, он не принимает никакой пищи, он взволнован и встревожен: приходит ночь и не приносит ему никакого облегчения, кроме слабой надежды на беспокойный сон. В тот момент, когда он ложится в постель, в его нижней части тела поднимается буря: кажется, растревоженный кишечник жалуется, и, после жестоких сотрясений, огромный пук вырывается наружу, оставляя нашего больного в смятении от того, что он волновался по поводу такого пустяка.
Одна женщина, раба предрассудка, никогда не знала преимуществ пука. В течение двенадцати лет несчастная жертва своей болезни, а может быть, к тому же и медицины, она испробовала все средства. Наконец, узнав о пользе пуков, она свободно пускает ветры и часто пукает: больше никакой боли, никакой болезни, речи больше не идет ни о чем, кроме как чувствовать себя хорошо, она радуется тому, что отменно здорова.
Вот великие преимущества, которые предоставляет пук каждому из нас: кто сможет после всего оспаривать его пользу по меньшей мере для каждого конкретного случая? И если бздюх потрясает устройство общества своей зловредной природой, то пук является его противоядием, он его уничтожает и точно препятствует его появлению, поскольку у него самого довольно сил, чтобы найти себе путь. Это очевидно и несомненно, стоит лишь исследовать понятия, которые мы дали о пуке и о бздюхе, и станет понятно, что мы пускаем бздюх потому, что не пожелали пукнуть, и как следствие то, что повсюду, где обретаются пуки, там нет места бздюху.
Император Клавдий, трижды великий император, заботящийся только о здоровье своих подданных, однажды узнал о том, что некоторые из них дошли в своем почитании его персоны до того, что предпочитали погибнуть, но не пускать газы в его присутствии. Узнав о том (как это известно, со слов Светония, Диона[193] и многих прочих историков), что они сильно страдали перед смертью от ужасных колик, он велел издать указ, которым разрешал всем его подданным свободно пускать ветры, даже находясь за его столом, при условии, что это будет сделано чисто. И конечно, несправедливо то, что ему дали имя Клавдий, от латинского слова claudere, то есть закрывать, поскольку своим указом он скорее содействовал открытию органов пука, чем их закрытию. И не кстати ли было бы возобновить действие подобного указа, который, по мнению Кюжá[194], сохранился в древнем своде законов, тогда как множество других, входящих в него, были упразднены?
Ту непристойность, что приписывают пуку, можно в принципе объяснить людскими прихотями и капризами. Он вовсе не противоречит правилам хорошего поведения, и, как следствие, совсем не опасно будет разрешить его, впрочем, мы видим, что люди свободно пукают во многих местах и даже в обществе учтивых людей, и слишком жестоко сохранять малейшую щепетильность в этом деле.
В некоем приходе, отдаленном на четыре или пять лье от города Кан, одно частное лицо, в силу феодального права, долгое время требовало и, может, еще требует и сегодня, полтора пука в год от каждого.
Египтяне сделали из пука божество, изображение которого до сих пор можно найти в некоторых кабинетах[195].
Древние судили о предзнаменованиях относительно хорошей или плохой погоды по тому, насколько шумно пук выходил наружу.
Жители Пелузо[196] обожали пук. Если не опасаться напрасно потерять время на избыточные доказательства, нельзя ли заключить, что пук вовсе лишен неприличия, но заключает в себе самую величественную благопристойность, поскольку он является внешним признаком проявления уважения подданного по отношению к своему суверену, податью вассала своему сеньору, знаком внимания со стороны Цезаря, предвестником перемены погоды, и, чтобы уж все сказать начистоту, объектом культа и почитания великого народа?
Однако продолжим же доказательства, с помощью других примеров, того, что пук полезен для общества.
Существуют враги общества, чьим усилиям пук противодействует.
Например, в одном многочисленном обществе щеголь находит секрет, как всем наскучить: в течение часа он распускает свой хвост, болтает и говорит неуместности, которыми сильно досаждает слушателям. Внезапно короткий пук прерывает его на полуслове и оказывается очень кстати, ибо вырывает души из плена, отстранив их от убийственной болтовни их совместного врага. Но это не всё, пук приносит еще и реальную пользу. Беседа – самое очаровательное единение общества, и пук способствует ей чудесным образом.
Одно блестящее собрание хранило молчание в течение двух часов, и молчание это было более мрачным, чем то, что царит в Гранд Шартрез[197]; одни молчали из‐за церемонности, другие из робости, наконец, прочие из‐за невежества: уже все готовы были разойтись, так и не произнеся ни слова. И вдруг раздается звук пущенного пука, как из корзинки, и тотчас же возникший глухой шепот оказывается прелюдией к долгой беседе, сдобренной критическими руководствами и шутками. Именно этому пуку общество обязано прерыванием вычурного молчания и самой темой беседы: таким образом, пук полезен для общества в целом. Можно было бы добавить, что он ему еще и приятен.
Смех и взрывы хохота, которые сопровождают пук сразу же, как он оказывается услышан, сами являются достаточными доказательствами его привлекательности и шарма: самый серьезный персонаж сразу же теряет свою важность, как только его услышит, и это не вредит его безукоризненности; гармоничное и непредвиденное звучание, которое составляет всю его сущность, рассеивает летаргию, в которую погрузился разум. В группе философов, внимающих помпезным максимам, которые один из них методично выдает, вдруг инкогнито пускается пук, и тотчас же улетучивается сбитая с толку мораль, все смеются, все млеют, и природа проявляет себя тем охотнее, чем в обыкновенные часы, когда она в сих выдающихся людях подавлена.
И пусть не говорят в качестве последней капли несправедливости, что смех в результате пука часто является скорее признаком жалости и пренебрежения, чем признаком подлинной радости, пук содержит в себе основное удовольствие, независимое от места и обстоятельств.
Возле больного семья в слезах ожидает момента смерти, которая должна забрать у них главу семейства, сына, брата; пук, пущенный с треском с кровати умирающего, смягчает боль присутствующих, дает лучик надежды и вызывает по меньшей мере улыбку.
Если даже подле умирающего, где все дышит грустью, пук может развеселить умы и радовать сердца, то какие еще сомнения в его очаровании? В самом деле, поскольку он способен на различные модификации, то он варьирует доставляемые удовольствия, и посредством этого он и должен нравиться всем. То он устремляется к выходу, неудержимый в своем движении, воспроизводит грохот стреляющей пушки и посему нравится военному человеку, то, будучи сдерживаем в своем стремлении, сжатый в проходе двумя напряженными полушариями, имитирует звучание музыкальных инструментов. Иногда шумный в своих аккордах, часто гибкий и бархатистый в своих модуляциях, он приятен и чувствительным душам, да и почти всем остальным, поскольку мало тех, кто не любит музыку. И поскольку