Брат князя В. В. Голицына князь Б. А. Голицын писал ему: «по сем един от убогих Бориско челом бью»[374]. Сам же князь В. В. Голицын подписывается в письме к думному дьяку Семенову «Васка Голицын»[375]. В переписке знатных женщин встречаем такую самоидентификацию: «…нищая и безпомощная, на свете ненадобная и в конец разоренная Матвеева женишка Осиповича Кровкова Агашка челом бьет»[376]. В семейной переписке старший брат упрекал младшего, что тот его бесчестит, называя себя к нему в письме «брат твой», а не «братишка твой», и разъяснял ему: ты «братом писался еси величия ради, мниши себе равна; негли несть тако (это совсем не так. – О. К.)»[377].
Множество примеров вежливого уничижительного обращения в частной эпистолярной практике приводит и Д. Г. Полонский, рассмотревший изменение этих обращений под влиянием петровского указа, запрещавшего употребление «полуимен» в деловой письменности[378]. Изменение этого эпистолярного этикета вызвало к жизни и появление обучающей ему литературы: «Приклады (то есть примеры. – О. К.) како пишутся комплименты разные на немецком языке…» (М., 1708), издание было инициировано Петром. Д. Г. Полонский так определил результат петровской реформы эпистолярного этикета: «сфера выражения самоуничижения, бывшего в XVII в. непременной особенностью письменного общения между людьми, к середине первой трети XVIII века постепенно сужается, и само уничижение перестает быть непременным атрибутом частного светского письма, отделяясь от вежливости»[379].
Осознавая определенные этикетные различия в письменной и устной речи, мы все же можем предположить, что и в последней использовалось самоуничижение в качестве вежливости. К персоне не равной по возрасту или положению, то есть честью ниже себя, обычно вежливости не проявляли, она была бы поставлена самому говорящему «в бесчестье».
На оказание «чести» в разных ее формах чувствительно реагировали не только в дворянской, но и в крестьянской среде. Так, некий убийца, крестьянин Гороховецкого уезда, оклеветал своего односельчанина в процессе следствия, а затем признался, что сделал это, так как тот, принимая его в гостях, «не поднес ему пива и сослал со двора нечестно (т. е. невежливо. – О. К.)»[380].
«Завещание отеческое к сыну своему, со нравоучением, за подтверждением Божественных писаний» Ивана Посошкова – сочинение, современное «Юности честному зерцалу» (1717), но это источник, отразивший именно традиционные взгляды на речевую вежливость. Его автор, подмосковный крестьянин по происхождению, человек, воспитанный и образованный в духе допетровской православной традиции, транслировал ее своему сыну в объемном сочинении, наставляя его во всевозможных жизненных ситуациях. Все поучения он обосновывал, как это и отражено в названии, цитатами из Священного Писания, полагая, что «самоумне» (то есть своим умом) что-либо сочинять греховно. В «Завещании» есть главы «О мирском житии» (то есть о семейной жизни) и «О гражданском житии» (то есть об общественной жизни), однако наставлений о вежливом светском галантном поведении здесь нет, а о традиционном речевом поведении они есть, но в небольшом объеме и носят характер случайных замечаний. Иначе говоря, проблему воспитания вежливой речи как самостоятельную Посошков не видел. Основная мысль его «Завещания» такова, что в любом случае надо поступать «по правде», благочестиво, согласно нормам Священного Писания. Первый совет – думай о том, что хочешь сказать, дабы никого словом не обидеть и себя дураком не выставить («Чадо мое любезное, тако себя остерегай, дабы ти никаковым словом себя не одурачити: но что ни будеши глаголати, глаголи вымысля, чтобы ни старому, ни малому, ни богатому, ни убогому не досадити»[381]). Далее – не говори сурово и грубо (то есть невежливо), этим можешь вызвать на себя гнев, и не обзывай никого ругательными словами («Тако жить навыкай, еже бы тебе никого, старого или малого, или богатаго или убогаго человека, ничим же бы оскорбити. Но ко всем буди любителен и всякому человеку отвещай и глаголи кротосно; а сурово никаковому человеку, кроме причины, не глаголи, понеже сурово слово воздвизает гнев. Сам бо Господь о сем нам ясно изъяви, глаголя: аще речеши брату своему „ракА“[382] [то есть аще невежливо кому речеши], то повинен будеши суду; а аще кого наречеши юродом [то есть дураком], то повинен будеши геене огненной (Матф. Гл. 5, ст. 22). И сего ради ты, сыне мой, никакова человека дураком не называй, но пред всеми себя смиряй»[383]). Если же словесно оскорбят тебя – не обращай внимания («Кто тебя будет злоречить, или чем тебя ругати, ты же на всех злые словеса и досадительная буди глух; аще кто тя сквернословно и ругательно избранит, буди яко не слышай, и ничему тому не внимай, но вся та гнилыя словеса мимо ушей своих пускай и впердь о них отнюдь не памятствуй. И не токмо тому, кто тя ругал, но и иному никакову человеку не вспоминай о том; буди ты якобы ничего не слыхал»[384]). Иначе говоря, всегда надо действовать, исходя из смирения («В словесах и в делесах, и во всяких поступках смирение твори без всякаго притвора»[385]). В речах необходимо избегать лжи («И лжи во уста своя ни малыя не влагай, понеже лжи началник и отец есть диавол»[386]). Посошков кратко писал и о том, как следует вежливо вести себя в гостях, отмечая лишь одну сторону этого поведения, не речевую, а поведенческую, – стараться быть «ниже» всех присутствующих («И егда будеши зван на каковую либо вечерю, то не ищи себе места вышшаго и между равенников своих, но ищи нижшаго. О сем бо и сам Господь заповедал нам, да не ищем вышшаго себе места (Лук., глава 14, стих 10)»). Как уже отмечалось, этот подход вежливого самоуничижения, очевидно, рекомендовался и в речи.
Итак, если русская вежливость была «эгоцентрична», то западная вежливость ориентировалась на партнера якобы равного себе, даже если он таковым не являлся. Ее целью было создание для визави комфортности в общении, но при этом исключало панибратство[387]. Этот тип вежливости являлся, по словам С. Н. Зенкина, «кодексом благожелательности к ближнему»[388]. Русским людям, попадавшим в сферу подобного общения, оно представлялось необычным. Два примера: дипломат во Франции Андрей Матвеев в 1705 году записывал для себя явления, показавшиеся ему удивительными: «Больше же всего тот порядок в том народе хвален есть, что дети их никакой косности, ни ожесточения от своих родителей, ни от учителей не имеют, но от добраго и остраго наказания словеснаго (курсив мой. — О. К.), паче нежели от побоев в прямой воли и смелости воспитываются и без всяких трудностей вышеозначенным своим обучаются наукам»[389].
Сын небогатого помещика Андрей Болотов, попав для обучения в немецкую семью, также почувствовал уважительное отношение к себе и к другим младшим членам этой семьи – это было разительно иное отношение по сравнению с тем, к чему он привык на родине. И в учении ему было «так хорошо, весело и приятно», что он вскоре позабыл родительский дом[390]. Такая реакция удивления этих россиян связана с тем, что в их Отечестве дети считались низкой в отношении «чести» категорией людей, и никакой вежливости по отношению к ним просто не могло существовать.
Итак, русские в общении были прямолинейны, эмоциональны, считали важным говорить «правду в лицо», а самоуничижение являлось принятой формой вежливости. С точки зрения иноземцев, все это было неучтиво, русскими же поведение, основанное на правилах галантности, politesse и civilité, воспринималось как лицемерие и кривляние.
Западноевропейские коды вежливого поведения, привнесенные в общество Петром Великим, являлись новшеством, и он личным примером пытался их вводить в жизнь: «та область, которая обычно отводится бессознательному, „естественному“ поведению, сделалась сферой обучения»[391]. Сам Петр I шокировал современников несоблюдением придворного этикета, простецким стилем поведения, нетипичным для российского царя. Он время от времени запросто общался с простыми людьми, мог вдруг нагрянуть к кому-нибудь из подданных в гости, открыто водил дружбу с «пирожником» Меншиковым и сыном холопа Шафировым, взял в жены пленную немку, то есть нарушал основы чиновной иерархии самым грубым образом. Истоки его поведения, видимо, восходили к юношескому общению в Немецкой слободе, где манеры отличались от московских, и они нравились царевичу. Решение изменить этикетное поведение придворных и ввести так называемый «политес» он принял после впечатлений от посещения Франции в 1717 году. Петр пытался смоделировать схожее с принятым в парижских салонах (как назовут их позже)[392] «дружеское» общение, вводя ассамблеи. По мнению Сюзанны Неккер, известной держательницы салонов, вежливость (политес) нужна для организации в общество людей, которые не схожи между собой и обладают разной властью по отношению друг к другу. Политес устанавливает баланс сил между слабым и сильным, женщинами и мужчинами, взрослыми и детьми[393]