Долгое время эта повестка сохранялась в органах руководства культурой, которые и являлись создателями заказа на школьные фильмы. Так, например, незадолго до широкой премьеры «Доживем до понедельника» в Комитете по кинематографии проходит заседание «О некоторых вопросах развития детского кино», где обсуждается довольно плачевная ситуация в детском кинематографе, которая характеризуется жанровым однообразием, «невезением с пионерской темой»[684] и становится особенно заметна при беспрецедентном успехе «безыдейных» приключенческих картин. «Прошел фильм „Фантомас“ и наделал много бед»[685], – отмечает выступающий с докладом сценарист и драматург, член сценарно-редакционной коллегии Госкино С. Д. Листов. Из существующих проблем делается вывод, что главная детская киностудия не справляется со своими функциями: «Вот студия им. М. Горького. Она сменила вывеску. Это сделать не трудно, труднее заставить людей работать над теми проблемами, над которыми они должны работать»[686]. В качестве основной причины провалов была названа сценарная[687]. Возможно, дипломный сценарий Георгия Полонского, в котором ставились и решались проблемы воспитания, и стал осознанным ответом на сформировавшийся в эти годы запрос на «серьезное» школьное и молодежное кино.
Риторика кризиса в детском кинематографе использовалась не только государственными идеологами, но и самими учителями, писавшими рецензии на «Доживем до понедельника». Именно учителя были первыми официальными зрителями картины – «Доживем до понедельника» демонстрировался на Всесоюзном съезде учителей в июле 1968 года. Первое упоминание «Доживем до понедельника» в связи со съездом мы находим в номере «Учительской газеты» от 9 июля. Даже название статьи – «Это наш фильм» – с самого начала позволяет учительской аудитории символически присвоить новую ленту, сделав ее основным участником дискуссии. В статье собраны отзывы девяти работников сферы образования, все – положительные. Помимо того что часто «Доживем до понедельника» противопоставляется предшествующей ситуации в кинематографе («Мы боялись смотреть этот фильм… В последнее время стало модным показывать на экране шаржированный образ учителя», «Наконец-то вышел настоящий фильм, где все правдиво, жизненно»[688]), важно отметить, что в высказываниях учителей сразу прослеживается интенция не только позиционировать себя как целевую аудиторию картины, но и заранее отделить себя как лидеров мнений, в частности, от зрителей-детей: «…думается, этот фильм больше для взрослых, чем для ребят», «…если эту картину будут смотреть школьники, в их среде могут возникнуть и какие-то превратные представления»[689]. Тогда же возникает позиционирование «Доживем до понедельника» как новаторской ленты, разительно отличающейся от предыдущих «школьных» картин. Подобная риторика закрепилась за фильмом сразу после Всесоюзного съезда учителей и служила особого рода легитимизации фильма, осуществлявшейся через тезис о его оригинальности и даже экстраординарности. Многие рецензенты-учителя описывают кризисную ситуацию в «школьном» кино, будто специально забывая про школьные фильмы оттепели, некоторые из которых мы уже упоминали выше. В большинстве рецензий эти фильмы игнорируются, и единственными картинами для сопоставления с «Доживем до понедельника» становятся сталинские «Учитель» и «Сельская учительница», которых от «Доживем до понедельника» отделяло в одном случае два, а в другом – три десятилетия («Учитель» вышел в 1939‐м, а «Сельская учительница» – в 1947 году). Можно предположить, что эта «отредактированная» генеалогия и порождает сперва культовый, а затем классический статус «Доживем до понедельника»: легитимизация через экстраординарность выводила его из общего ряда оттепельного кино, делала это кино как бы несуществующим. Порой сравнения с «Учителем» и «Сельской учительницей» приводились, чтобы подчеркнуть современность «Доживем до понедельника»: «…прежних учеников воспитывала Варвара Васильевна из „Сельской учительницы“, сегодняшних – Мельников»[690]. Таким образом, уже на первом этапе учительская аудитория картины, заинтересованная в ее сохранении в пространстве общественной дискуссии, позиционирует «Доживем до понедельника» как нечто исключительное для жанра «школьного» кино, порой заведомо принижая выходившие незадолго до него картины («Почему так мало хороших фильмов о школе?»[691]) или просто игнорируя их.
Таким образом, «Доживем до понедельника» появился на экранах в период активного формирования государством запроса на «школьное» кино и борьбы с «безыдейными» приключенческими картинами. Важно отметить, что критерий «идейности» специально никак не расшифровывался ни в публицистике, ни на заседаниях в Госкино, что давало авторам фильмов, в том числе авторам «Доживем до понедельника», возможность представлять советскому зрителю формально «серьезные» картины, которые тем не менее по содержанию могли быть достаточно далеки от того, что требовали от «школьного» кино руководители киноиндустрии и партийные идеологи. Одновременно с этим идея кризиса в «школьном» кино, который якобы предшествовал появлению «Доживем до понедельника», была использована учительской аудиторией в собственных целях. О том, какие цели позволяло достигать обсуждение этой картины, мы поговорим далее.
Период создания и выхода в широкий прокат «Доживем до понедельника» совпал со временем реформирования советской школы и сопровождавших этот процесс дискуссий. После отставки Н. С. Хрущева начинает сворачиваться начатая по его инициативе школьная реформа. Еще 10 августа 1964 года, за два месяца до ухода генсека, возвращается десятилетний срок обучения, установленный Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об изменении срока обучения в средних общеобразовательных трудовых политехнических школах с производственным обучением»[692].
23 февраля 1966 года выходит Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О частичном изменении трудовой подготовки в средней общеобразовательной школе»[693], а 14 марта – указ Президиума Верховного Совета СССР «О внесении частичных изменений в статью 4 Закона «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР»[694]. Хрущевские нововведения были, таким образом, фактически или упразднены, или минимизированы.
Все более различимыми становятся голоса о кризисе школьной системы. В качестве меры его преодоления реформируется система управления образованием и возникает новый орган – Министерство просвещения СССР (до 1966 года существовали только республиканские министерства). Таким образом, школьно-образовательный контекст 1960‐х годов, в котором возник «Доживем до понедельника», указывает на то, что от фильма, с одной стороны, ждали отражения изменчивых школьных реалий, а с другой – ответов на актуальные проблемы современной школы. Вместе с тем мы можем предположить, что в подобных условиях «Доживем до понедельника» отвечал не только государственному запросу на «серьезное» молодежное кино, но и запросу учительской аудитории, способной воспринимать «школьное» кино как площадку для публичного высказывания.
В 1998 году в интервью к тридцатилетию «Доживем до понедельника» Ростоцкий вспоминал слова министра, сочувствовавшего судьбе картины: «Фильм уже был готов. Его успел посмотреть министр культуры, и когда я пришел к нему, он сказал: „Ростоцкий, что ты со мной делаешь! Ты снял хороший фильм, но я даже радоваться не могу, потому что у меня четыре телефона, и по каждому из них мне могут позвонить“. Потом фильм долго не выпускали, до тех пор пока в Москве не случился Съезд учителей…»[695].
У нас есть основания предполагать, что спустя тридцать лет после происходивших событий режиссер перепутал название министерства, поскольку с 1960 по 1974 год в должности министра культуры СССР состояла Екатерина Фурцева. По словам же Ростоцкого заметно, что героем его рассказа является мужчина. Мы не можем с уверенностью утверждать, что министр просвещения Михаил Прокофьев способствовал продвижению ленты, однако премьерный показ «Доживем до понедельника» на Всесоюзном съезде учителей, проходившем в Москве со 2 по 4 июля 1968 года, вряд ли бы мог состояться без его санкции.
Доклад Прокофьева «О состоянии и мерах дальнейшего улучшения работы средней общеобразовательной школы» открывал первый день заседаний съезда, на котором присутствовали четыре тысячи работников образования. Министр не ссылается конкретно на новую картину о школе, которая будет демонстрироваться учителям через два дня, однако артикулирует необходимость отразить школьные проблемы в новых произведениях искусства. Из некоторых фрагментов речи Прокофьева становится ясно, что он выдвигает явно «антихрущевскую» программу образования и воспитания – прежде всего это демонстрирует его идея выстраивания семьи по модели школы. В свое время Хрущев стремился вовсе исключить семью в качестве воспитательного института, создавая систему школ-интернатов – «своеобразных «институтов коммунизма», в которых бы действовали и реализовывались принципы нового коммунистического общества»[696]. Прокофьев, напротив, говорит о том, что все родители – и в пределе – общество в целом должны стать педагогами. В этом им требуется помощь: «…родителям, в особенности молодым, надо помочь прежде всего добрым советом»