— Когда немецкий «тигр» перевалил через окоп, в котором сидели автоматчики под командованием лейтенанта Новощекова, помощник командира взвода Бекусов приподнялся и швырнул гранату. Гусеница была поражена, и «тигр» начал вертеться на месте. Тогда Бекусов вслед за гранатой метнул в «тигра» бутылку с горючей жидкостью и угодил прямо в моторное отделение. «Тигр» вспыхнул.
В сущности говоря, о каждом из этих фактов следовало бы написать отдельный подробный рассказ, но разве угонишься за событиями, которые развиваются так бурно и так стремительно, и разве расскажешь обо всем, когда буквально каждый час приносит сообщения о поистине небывалых подвигах? Ярость, целеустремленная и оправданная, могучая ярость вдохновляет наших солдат и делает каждого из них богатырем.
…Два с лишним года назад, начиная войну с нами, гитлеровцы бахвалились тем, что в их армии якобы собраны непобедимые солдаты, которым не страшны русские. Постепенно они начали соображать, с кем имеют дело на Восточном фронте. Сейчас, когда им снова крепко дали по морде, они еще сильнее заскулили.
Только что я вернулся с допроса очередной партии пленных— вчера на одном из участков перед нашим танком подняли руки сразу 13 немцев во главе с лейтенантом Дорфелем. Теперь они бормочут комплименты русскому оружию, и ефрейтор Рудольф Хильча, лысеющее и хитрое небритое существо в зеленом мундире, говорит на ломаном русском языке: «Когда наших десять, а ваш один — побеждает ваш».
Вчерашний бой, когда наши танки обрушили на врага неожиданный мощный фланговый удар, о котором сообщалось в сводке Совинформбюро, так ужаснул Хильчу, что страх до сих пор живет в его взоре и он дрожит при одном воспоминании об этом бое. Он долго говорил о том, что Гитлер плох, твердил, что даже офицеры его батальона мечтают о мире, а его командир майор Густав Ниш недавно так нализался с горя коньяку, что свалился с лошади. Хильча даже сказал, оглянувшись по сторонам, что пора начать бить фашистов. Когда же я спросил расхрабрившегося штабс-ефрейтора, почему бы ему не внести свой вклад в борьбу с фашизмом, присоединившись к национальному комитету «Свободная Германия», он испуганно сказал, что стоит вне политики, что воевать ему больше не хочется и что он предпочитает подождать в лагере военнопленных, пока русские не перебьют фашистов.
Рудольфа Хильчу сделал разговорчивым вчерашний бой, он стал антимилитаристом после того, как наши танки обработали немецкий передний край и отправили к праотцам две трети батальона, в котором он служил, — в нем было 450 штыков, а к тому моменту, когда Хильча сдался в плен, оставалось только полтораста. Такая действенная «пропаганда» металлом принимает все более широкие масштабы. Только за неделю боев соединение танкистов, о боевых делах которого я рассказываю, уничтожило сотни вражеских танков, из них немало «тигров», более 50 самолетов, свыше
1100 орудий и минометов разного калибра, а также свыше 6 тысяч вражеских солдат и офицеров. К исходу сегодняшнего дня эти цифры значительно возросли. Достаточно сказать, что только сегодня утром, когда немцы на одном участке предприняли контратаку силами 60 танков, наши танкисты обрушили на них такой удар, что тут же 40 машин было уничтожено, а остальные едва унесли гусеницы.
Бои идут, жестокие, трудные бои… Здесь еще много немцев и много немецкой техники. Немецкие танки мощны, а их экипажи злобны и хитры, и их придется еще долго обрабатывать металлом, прежде чем они превратятся в сторонников мира. Наши бойцы знают это. Тем неукротимее их благородная ярость, творящая чудеса военного героизма.
Таковы некоторые впечатления от сегодняшнего, девятого по счету, дня боев. Они относятся прежде всего к внутреннему, психологическому строю нашего фронта. Если же говорить на языке строгих и четких военных сводок, то, в сущности, за эти сутки в ходе ожесточеннейших боев никаких существенных перемен не произошло. Черта фронта лежит на карте той же напряженкой красной линией цвета свежей крови, и все попытки гитлеровцев хотя бы на отдельных участках изменить соотношение в свою пользу терпят неизменно крах.
ПЕРЕЛОМ
Битва у Прохоровки
14. VII, 20 ч. 10 м.
К сведению редакции. Эту корреспонденцию можно опубликовать лишь некоторое время спустя, когда будет опубликовано соответствующее официальное сообщение. Привет.
Теперь, когда обнародованы итоги великой битвы на Курской дуге, можно с большей определенностью рассказать нашим читателям о некоторых ее деталях, которые, конечно, войдут в историю второй мировой войны как важнейшие ее страницы. До сих пор, по понятным причинам, мы не могли приводить (за редким исключением) ни названий населенных пунктов, где шли бои, ни наименований частей, которые в них участвовали, ни других важных данных.
Но вот уже официально сообщено, что успешными действиями наших войск окончательно ликвидировано июльское немецкое наступление из районов южнее Орла и севернее Белгорода в сторону Курска.
И теперь можно сказать, что всего со стороны противника действовало 14 танковых, 2 моторизованные и 34 пехотные немецкие дивизии, что ценою огромных потерь противнику удалось вклиниться и нашу оборону на Орловско-Курском направлении на глубину до 10–12 километров, а на Белгородско-Курском — от 15 до 35 и что в дальнейшем наши войска, измотав и обескровив отборные дивизии немцев, отбросили врага на его исходные рубежи.
Гитлеровцы понесли огромный урон: они потеряли только убитыми десятки тысяч солдат и офицеров, потеряли тысячи танков, многие сотни орудий, свыше тысячи самолетов и тысячи автомашин.
На протяжении всех этих дней наша печать широко информировала народ о том, с каким исключительным героизмом и самоотверженностью вели наши воины эти бои. Читатели «Комсомольской правды», вероятно, не забыли о том, как танкист Бессарабов в одном бою уничтожил три «тигра», о славных действиях нашей геройской пехоты в этих боях, о подвигах артиллеристов, летчиков. И опубликованные сегодня итоговые данные новым светом озаряют то, что они сделали.
Сейчас мне хотелось бы лишь дополнить все то, что было описано до сих пор, сообщением еще об одной важнейшей битве, сведения о которой до сих пор по соображениям военной тайны не публиковались в печати, — я имею в виду геройские действия Пятой танковой армии под командованием генерал-лейтенанта танковых войск Ротмистрова на плацдарме у селения Прохоровка.
Читатели, быть может, помнят переданный нами в свое время рассказ о боевых буднях Тацинского танкового корпуса, который, действуя в труднейшей обстановке, настойчиво атаковал с фланга мощную немецкую танковую группировку, упрямо пытавшуюся прорваться на север, правее шоссе Белгород — Курск, где атака гитлеровцев была остановлена самоотверженными усилиями пехотинцев-гвардейцев и Первой танковой армии под командованием генерал-лейтенанта танковых войск Катукова. Гитлеровцы пытались в те дни — 9, 10, 11 июля — обойти с фланга расположение наших войск, выйти на их дальние тылы и поставить их тем самым под угрозу окружения. И как ни велики были потери гитлеровцев, они настойчиво рвались вперед: слишком высока была ставка, поставленная штабом Гитлера в этой игре, чтобы они могли жалеть свои танки и своих людей.
Это было решающее испытание сил, и, скажу по совести, в ту ночь, когда мы возвращались от героев-тацинцев по узенькой ниточке дороги, связывавшей их с главными силами, у нас было тревожно на душе: слева и справа был слышен грохот боя, черный горизонт то и дело освещался багровыми вспышками, в воздухе висели люстры ослепительных ракет, земля сотрясалась от взрывов авиационных бомб.
И вдруг ранним утром мы встретили на шоссе абсолютно свежий, в полном комплекте, располагающий первоклассной техникой Первый краснознаменный мотострелковый полк, следовавший в походном порядке с развевающимся знаменем. Бойцы в новом, аккуратно подогнанном обмундировании дружно пели:
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим командармом
Не приходится тужить…
Это была песня Пятой танковой армии. Новая танковая армия внезапно появилась в этом районе, как снег на голову гитлеровцам, вовсе не ожидавшим такого сюрприза. Сам по себе факт, что наше командование на третьем году войны располагает такими могучими резервами, что может с ходу вводить в бой целые танковые армии, должен был подействовать на них убийственно. Но еще большее значение, конечно, имело то обстоятельство, что эта новая для данного участка фронта танковая армия была оснащена новейшей боевой техникой, и притом в большом количестве, и укомплектована кадрами, прошедшими большую школу войны.
11 июля нас принял член Военного совета фронта Н. С. Хрущев. При всей своей занятости в эти напряженные, ответственные дни он нашел время, чтобы побеседовать с корреспондентами «Комсомольской правды». Принимал он нас в глубоком, заросшем орешником овраге за Обоянью, где располагались вырытые в откосах блиндажи штаба одного из авиационных соединений.
Нам пришлось подождать, пока Н. С. Хрущев беседовал с пленным немецким летчиком. Чернявый, лысеющий, в обтрепанном фиолетовом мундирчике из бумажной материи, с двумя золотыми звездочками на узких полосатых погончиках, немецкий пилот выглядел весьма подавленным. Его руки были забинтованы: он выбросился с парашютом со своего бомбардировщика «Ю-87», когда наши истребители уже зажгли его своими очередями. Летчик малость обгорел. Зовут его Блюменталь, успел он сделать всего 16 боевых вылетов. Последний вылет оказался роковым. Вез он одну бомбу весом в 250 килограммов и две весом по 50, но сбросить не успел ни одной. Наши «Лавочкины-5» подстрелили его мгновенно, как только встретились.
Блюменталь проклинает войну: его брат погиб во Франции, сам он чуть не отдал богу душу в России, что будет с семьей — неизвестно. Говорят, что Германию все сильнее бомбят… Он изъявляет желание написать листовку, обращенную к своим соотечественникам с призывом кончать войну и сдаваться в плен.