Так работает мельница нашего наступления, беспощадно перетирающая своими жерновами одну дивизию Гитлера за другой…
Из штаба 53-й армии мы направились прямо в 116-ю стрелковую дивизию, которая ведет наступление в лесистой местности. Как я уже сообщал, она рвется вперед, стремясь еще более подрезать коммуникации, ведущие из Харькова на запад. Нам с большим трудом удалось разыскать ее штаб уже на закате в крохотной лесной деревушке Семеновке. Эта деревушка только вчера вечером была освобождена от гитлеровцев, и даже трупы убитых убраны пока не все. Полки дивизии углубились далеко в лес, а здесь мы застали только начальника штаба дивизии подполковника Демура, молодого офицера с тонкими усиками и испанскими бачками. На столе перед ним в хате с выбитыми стеклами стоял букет астр.
Подполковник был в прекрасном настроении. Он сообщил нам, что дивизия уже ведет бой за селение Куряжанка, довольно далеко отсюда. События развертываются быстрее и лучше, чем предполагалось. Когда начиналась вчерашняя наступательная операция, имелось в виду, что 22-я гвардейская и 116-я дивизии будут только сковывать противника, а главный удар нанесут другие части. Но, как это часто бывает в бою, обстановка сложилась по-иному. Оказалось, что в этом лесу немцы оставили лишь остатки своей 168-й пехотной и 3-й танковой дивизий; их подразделения, часто Меняя позиции, создавали видимость сильной обороны. Ведь в лесу очень трудно ориентироваться, и когда огонь возникает то слева, то справа, то впереди, может создаться впечатление, что противник действительно силен.
— Нам была отведена полоса в пять километров, — сказал подполковник Демура. — Задача: тревожить гитлеровцев, оттягивать их на себя. Но наши командиры решили пойти дальше. Первым в атаку бросился полк подполковника Ивана Андреевича Ищенко. Это старый вояка, он прошел всю гражданскую войну, а до войны был Начальником отдела боевой подготовки Саратовского областного совета Осоавиахима. В боях под Сталинградом за участие в штурме Тракторного завода он получил орден Красного Знамени… Нажали на немцев — они отступают! Значит, надо теснить их!
Выскочив из вездехода по лесной дороге в глубь рощи, мы разыскали уже поздно вечером командира дивизии генерала Макарова. Он рассказал нам, что удар по правому флангу деморализовал гитлеровцев. Опасаясь окружения, они бросили свой рубеж и бежали по лесным тропам на юг, поставив тем самым в тяжелое положение свои части, упорно обороняющиеся на станции Северный пост и у Зайчика, о чем я так подробно писал вчера.
Сейчас, когда я пишу эти строки, уже темнеет. Посоветовавшись с генералом, мы решили вернуться в Семеновку, чтобы переночевать там, а как только рассветет, помчимся вдогонку за его дивизией, чтобы подробнее описать и ее сегодняшний бой в лесу, и то, что произойдет завтра утром, По последним сведениям с переднего края, полк дивизии уже прорвался сквозь лес и сейчас окружает Куряжанку.
Лесными тропами
20. VIII, 18 ч. 20 м.
Неширокий проселок, то карабкаясь на лесистые холмы, то опускаясь в низины, ведет в крохотную, едва заметную на карте деревушку Семеновку. Она притаилась на опушке большого дубового леса, который тянется на десятки километров — от голых, выжженных солнцем и артиллерией белгородских холмов до тихой степной реки Уды, обнимая зеленым кольцом харьковские предместья.
Именно здесь, у Семеновки, пролегал вчера передний край немецкой обороны. Гитлеровцы изо всех сил держались за опушку, боясь впустить русских в глубину леса. Вчера нам довелось наблюдать с командного пункта, как на этом крохотном клочке земли разыгрывалась ожесточеннейшая борьба. Сотни мин и снарядов рвались буквально рядом, четко обозначая передний край. Стена разрывов медленно двигалась вперед — сначала по холмам, где чернели бугорки немецких окопов, потом по лощине, по опушке, и, наконец, в глубине леса.
Когда снаряды начали рваться в лесу, один из командиров облегченно вздохнул и сказал: «Ну, теперь дело сделано, люди в этой дивизии боевые, в лесу они, как у себя дома…»
И вот Семеновка, лесная деревушка. Из ее 52 домов осталось меньше половины. Еще дымятся пожарища, еще не убраны убитые немцы, еще не собрано трофейное оружие. Заборы, словно кружево, — так иссечены они мелкими осколками мин, иные пробоины диаметром в миллиметр, а глубиной в палец. Взрывные волны разметали по огородам соломенные крыши хат.
Ворота одного двора распахнуты. У крыльца большая воронка. Рядом четыре мертвых фашиста, и тут же туловище и руки пятого. Куски мяса прилипли к забору. Хозяйка дома Матрена Дмитриевна Завгородняя роет заступом яму, чтобы закопать гитлеровцев.
Немцев выбили отсюда лишь несколько часов назад, но население уже вернулось из лесу и пытается найти в хаосе развалин свои очаги. Старик, склонившийся над обгорелым сундуком, вертит в руках уже бесполезную мембрану патефона, искалеченного осколком. Дети подбирают изорванные фашистами учебники. Колхозница рассматривает ведро, рассеченное пулеметной очередью. Маруся Гливко плачет над убитым длинноухим кроликом. У входа в погреб санитарки бережно перевязывают окровавленную старушку. Ей шестьдесят лет. Зовут ее Матрена Васильевна Завгородняя — в Семеновне почти все носят эту фамилию. Она вдвоем с такой же престарелой Еленой Ивановной Завгородней пряталась в часы боя в погребе. Вдруг туда ввалились двое гитлеровцев и приказали старухам убираться вон:
— Отсюда мы будем стрелять по русским!
Старушки выползли из погреба.
— Русс шпион! — крикнул вдруг гитлеровец и послал им вдогонку очередь из автомата.
— Елену Ивановну насмерть, а меня вот в спину и в ногу… Ползу я, кровь хлещет, сил моих нету. Ну, тут господь смилостивился, послал в наш погреб снаряд, и тех фашистов насмерть. Как увидела я это, стало мне легче… Доползла до соседей… А потом вскорости и вовсе прогнали супостатов. — Матрена Васильевна говорит глухо, отрывисто. Ей очень тяжело, но в глазах ее живет огонек надежды: может быть, вылечат наши, может быть, доведется дожить до мирных времен.
Бой идет неподалеку, в глубине леса. Раскатистое эхо многократно повторяет разрывы снарядов, очереди автоматов, щелканье разрывных пуль. Но командир 116-й дивизии, взявшей эту деревню, снова перенес свой командный пункт вперед, почти вплотную к переднему краю: в лесном бою особенно важно иметь крепкую, надежную связь с каждым, даже небольшим, подразделением.
Чтобы догнать командира, надо было проехать еще несколько километров по узкой лесной тропе, по обеим сторонам которой слышался грохот боя — там добивали остатки разбитых и полуокруженных немецких частей.
Генерала Макарова мы нашли, наконец, в гуще леса, на склоне холма, поросшего дубняком. Он полулежал на плащ-палатке, и казалось, что, кроме него, здесь никого нет — все большое и сложное штабное хозяйство было скрыто в густом кустарнике, в наскоро отрытых окопчиках под искусно замаскированными палатками. Тоненькие шпили антенн радиостанций прятались в ветвях кустарника, телефонные провода скрывались в траве.
Бывалый командир, сражающийся уже третью войну, командует этим соединением полтора года. Ему достаточно перекинуться несколькими словами с командирами своих частей, вместе с которыми он дрался под Москвой и под Сталинградом, чтобы они поняли и выполнили его замысел. По интонации, по случайно оброненному словечку генерал угадывает настроение своих офицеров. Он отлично знает, кого и когда надо поощрить, кого и когда пожурить.
Бой шел третьи сутки, генерал сильно устал, но то особое, труднопередаваемое ощущение воинской удачи, которое рождается у солдата, безостановочно идущего вперед, бодрило его, и он сохранял остроту и свежесть суждений.
Перекликаясь по радио с командирами частей, генерал пристально вглядывался в лежавшую перед ним карту, исчерченную стрелами, и тут же отдавал боевые распоряжения, подчас менявшие первоначальный замысел, но зато определявшие кратчайший путь к успеху.
— Сибирский стрелок в лесу хозяин, а не гость, — сказал генерал, закончив переговоры по радио. — Среди наших солдат много знаменитых таежных охотников; здесь они чувствуют себя, словно рыбы в воде. Случится вам побывать в полку у Ищенко, обязательно повстречайтесь со снайпером Пашкевичем, Замечательный стрелок, доложу я вам! Он из Забайкалья, есть там станция Хилок, — ну вот, он оттуда. Завзятый охотник, лес знает и любит. Он перебил уже сто восемьдесят шесть гитлеровцев, два ордена ему дали, думаю, что и третий заработает. А сколько у нас таких!..
Макаров прислушался к нарастающему гулкому рокоту автоматов, глянул на часы и сказал:
— Ищенко опять пошел в атаку! Он опережает график боя уже на два часа. Ну что ж, за это мы не наказываем…
В густом лесу невидимые и грозные своей неуловимостью сибирские стрелки с золотистыми медалями Сталинграда на груди продолжали вести бой. Короткие донесения, рассказы связных, прибывших на командный пункт из частей, сводки давали возможность составить представление о ходе этого сложного, трудного боя. Вклинившись в расположение немцев, наши полки смело уходили вперед, не оглядываясь на фланги, помня, что в лесном бою побеждает дерзкий и решительный. Четкая связь обеспечивала бесперебойное управление и маневр.
После того как наши части сбили немцев с основного рубежа, пролегавшего по берегу реки и опушке леса, полки 167-й и 168-й немецких дивизий начали откатываться в глубь лесной чащи. Они были в значительной степени деморализованы нашим мощным ударом и обескровлены, но все еще цеплялись за рубежи. На каждой опушке немецкие солдаты наспех отрывали окопы; в траве располагались автоматчики и пулеметчики; в кустах устанавливались пушки и минометы, поддерживавшие их; тут же вползали в ямы танки и самоходные пушки — их теперь уже немного. Действующая здесь 6-я немецкая танковая дивизия понесла огромные потери, и боевые машины в ней насчитываются единицами. Поэтому немцы их очень берегут, применяют лишь в критические моменты боя.