– Для женщины… – протянул Василий и крикнул пасынку: – Коля, смотри за шлангом, – повернулся к своему боевому товарищу, впервые он видел Семена смущенным, словно школьник. – Ну-ка давай отойдем, покурим, расскажешь, кого это ты под крыло взял, голубь мой сизый.
Они отошли поодаль, замерли у раскидистого дуба. Привычными движениями Бабенко скручивал самокрутку из обрывка газетного листка и ароматного табака, рассказывая о своей встрече с Нэлей.
– Так что я не понял, Сема, ты жениться-то ей предложил?
– Ну какое предложение, она же молодая, учительница музыки, а я старый пень. Засмеют, Василий!
– Сема! – верный приятель вдруг приобнял за плечи скромного механика. – Мы на войне! Да через секунду «мессер» налетит и одной пулей наши с тобой жизни оборвет. Успевай жить, Семен. Если бы я мог, то на Любаше своей женился сию секунду. И ребеночка бы завели, пускай хоть сгину, так память обо мне останется. И ты не тушуйся, зови свою певицу. Откажет, посмеется, да и пускай! Все веселее, чем смерти каждый день бояться. Ей ведь приятно внимание твое, сам подумай! Ну что, стала бы она крем брать, гутарить с тобой. Прогнала бы взашей, и вся недолга. Женщины, брат, такие существа, у них все на лице написано, они сердцем живут.
– Прав ты, Василий, – Бабенко от волнения схватился за вторую самодельную сигарету, хотя всегда точно рассчитывал и соблюдал норму, экономил дефицитный табак. – Только смелость моя ну как бензин испаряется при виде нее. Только глянула, и как от снаряда тряхнуло, соображать перестаю совсем. Да и секретное задание ждет, за линию фронта идти. Ну зачем ей страдания причинять, если не вернусь. И не жена, и не невеста.
– Ох, Семен, деликатно ты все-таки устроен. У нас в деревне проще с этим, понравились, значит, в загс дорога.
– Спасибо, хоть выслушал меня, полегчало немного, – признался Бабенко товарищу.
Василию хотелось еще что-нибудь сказать, ободрить по-мужски робкого ухажера. Но зная характер друга, голубиный, отзывчивый как на доброе слово, так и на острую шутку, промолчал.
В штабе Любицкий рассматривал лист заявлений с чернильными строками:
– Ну что, товарищ лейтенант, желаю послужить партии достойно, – он протянул конверт Соколову. – Изучайте и помните: строго конфиденциально.
Но что в будущей миссии тайного, Алексей так и не понял. В конверте лежал отпечатанный листок с сухими строчками приказа: «Исполнителю отправить шифрованное радиосообщение с указанием даты и времени начала операции на волне 102.1. Шифрование осуществлять строго по инструкции. Через 3 часа с начала отправки шифрованного сигнала подготовленный экипаж должен ожидать объект в квадрате 36с30 в точке, обозначенной на топографической карте. Кодовое слово «Медведь в спячке». По отдельному приказу объект должен быть доставлен на территорию противника. Экипаж возвращается в месторасположение своего воинского соединения после выполнения задания. Связь поддерживать путем радиосообщений строго в шифрованном виде».
Алексей достал карту с обозначенным маршрутом и указанной конечной точкой, двухстраничную книжицу с сокращениями для шифрованных сообщений. В недоумении пожал плечами – ничего не понятно, что за объект, из-за которого такая таинственность. Но его дело теперь – выполнять боевой приказ, а не рассуждать. Есть приказ – отправить сообщение и за три часа по оккупированной территории добраться до нужного места. А дальше что будет – неизвестно.
Он дошел до библиотеки, но товарищей не было на месте. Алексей поискал место подальше от хохочущей компании танкистов, которые затеяли игру в карты, и нашел. Темный угол за двумя металлическими стеллажами, с чудом сохранившимися целыми книгами в твердых переплетах отлично подошел, чтобы за пару часов выстроить маршрут с учетом времени и рельефа местности. Карту из конверта он разложил рядом со своей из командирского планшета и заскользил карандашом над разноцветными пятнами и линиями. К составлению маршрута командир танка всегда относился ответственно, выбирая дороги, просеки, обходные пути так, чтобы маневренная, но при этом легкая «тридцатьчетверка» не напоролась на бревно или не застряла в трясине. Особенно сейчас, в распутицу, когда гусеницы часто беспомощно перемалывают жидкую грязь, что забивается в траки между пальцев, надсадно гудят раскаленными двигателями, при этом оставаясь на месте.
А им здесь громыхать нельзя, надо проскочить отрезок длиною в 30 километров. Из них лишь пара километров – это относительно безопасная нейтральная полоса, где ждет ценный груз. Все остальное заполнено блокпостами, пунктами немецкой обороны первой и второй линии. Идти осторожно, по лесам и балкам, выполнить задание – и назад, к своим. Никаких дорог, ни центральных, ни проселочных. Только в лесу можно укрыть такую махину, как танк, от немецкой разведки. Судя по карте, от своих они могут до нейтралки добраться дорогой рокадного направления либо вдоль железнодорожного полотна. Выбирай любой путь на вкус. Лучше автодорога, потому что рядом лес, где в случае опасности можно укрыться. Да и к железке всегда у воюющих сторон пристальное внимание. Но дальше снижение рельефа, и впереди раскинется большое поле, которое обойти можно лишь по топкой, густо заросшей пойме. Такие маневры в начале зимы могут оказаться для танка невыполнимыми.
Можно, конечно, проскочить поле… Соколов замерил расстояние курвиметром: за полчаса управятся, если все пройдет без происшествий, либо на полтора часа больше займет дорога через лес. И в болотистой местности точно ждут приключения. Ну а после поля сплошное редколесье, где начинается территория фашистов. Здесь, по песчаной сухой почве сосняка, машина спокойно пройдет. Неизвестно, сколько в глубину придется пробираться. Главное при этом – внимательно за дорогой смотреть, чтобы не напороться на пни и крупные сучки, – вывернут пальцы, а то и весь трак, в одно движение. Значит, скорость будет на протяжении всего маршрута километров 30 в час максимум.
Алексей пересчитал километраж – три часа на марш-бросок. Если выдвинуться сейчас, то к девяти вечера будут в заданной точке. И ночью на обратной дороге можно двигаться без осветительных приборов по знакомым меткам, чтобы не напороться на немецкие патрули.
За спиной раздались знакомые голоса: пахнущие машинным маслом, соляркой, вернулись члены его экипажа.
– Руслан, радиостанцию проверял, все действует? – Алексей внутри уже был собран, готов выдвигаться в путь.
– Так точно, товарищ командир! И весь боезапас загрузили, орудийные снаряды и диски для пулемета, – бодро откликнулся радист.
– Тогда идем проверять. – Алексей сунул под куртку конверт с шифровальными картами. Кивнул остальным: – На сборы даю полчаса, и выдвигаемся на задание.
Время перед началом операции пролетело быстро. Пока Соколов с помощью Омаева отправляли шифрованное радиопослание, Логунов укладывал вещмешок. За ним хвостом ходил Коля, то и дело давая советы:
– Возьми мою куртку, она потеплее. Под голову сунешь, если заночевать придется. И фляжку вот мою бери, дядь Вась, ты свою же в немцев бросил. Тут фронтовые, я накопил. Пускай лежит, ты брось туда, в ноги возле чемоданов.
Он еще что-то предлагал, советовал, никак не в силах справиться с беспокойством за Василия. Внутри так и глодало чувство вины, что сам Николай остается здесь, в теплой безопасности. Бабенко же весь ушел в свои мысли. Он вертел химический карандаш, прикусывал губы, с огромным трудом написав несколько строк на четвертинке чистого листа. После мучительных раздумий мужчина свернул свою записку в тугой квадратик, отвел Бочкина подальше от чужих ушей:
– Николай, просьба личная у меня будет. На боковой улице, перпендикулярно нашей, как от штаба идти, работает прачечный отряд. Ты занеси туда записку для одной женщины, для Нэли.
– Сделаю, сегодня побегу. Вас провожу и туда, они до самой ночи песни там поют, – отозвался Николай, которому хотелось ну хоть как-то помочь товарищам.
– Нет-нет, сегодня не надо ее беспокоить, – заволновался Семен Михайлович. – Утром. Я если вернусь, то сам успею отнести.
В дверях застыл Логунов со своими вещами и вещмешком Руслана:
– Ну все, Колька, бывай. Не провожай. Ты не майся тут, найди работу, и время быстро пробежит. Хоть в санчасти спроси, чем помочь, им руки нужны свободные. И матери письмо напиши, да не две строчки. Пиши подробно, что питаешься хорошо и в бане что был. Ну ты понял.
– Ладно. – Парень стиснул зубы, чтобы сдержать слезы, которые уже вскипали на глазах. Так и остался он стоять на крыльце, у приоткрытой двери. До последнего провожал взглядом Логунова и Бабенко, пока не скрылись их фигуры за углом крайней хаты.
Возле танка Алексей, уже в шлемофоне, кивнул:
– Трогаем, товарищи, средним ходом по автодороге на запад 10 километров. Наблюдение за периметром ведем по очереди через верхний люк.
Все расселись по своим местам, приникли к перископам и прицелам. Мехвод Бабенко смотрел на дорогу через приоткрытый лючок, как впереди по дороге ветер закручивал поземку из мелкого снежка, одевая весь мир в зимние белые одежды. Машина постепенно набирала обороты, уходила все дальше от места расположения танковой бригады. Поля бывшего колхоза становились с каждым километром реже, их сменили редкие лесочки с просветами полян. В тишине украшенные белой крупой пространства казались совсем мирными. Снежное одеяло скрыло под собой страшные воронки в истерзанной боями земле, сделав природу снова красивой без военных уродств.
Соколова на посту через час сменил Омаев, чтобы зорко отслеживать любое движение вокруг на земле или в воздухе. Сам командир спустился пониже и снова развернул карту, размышляя, как же им преодолеть узкое поле, где темный квадрат танка на белой полосе снега мгновенно заметит любой немецкий самолет-разведчик. Тридцать минут риска или полтора часа в объезд, только и там можно застрять в глинистом грунте. Алексей прижал ларингофон к горлу, по внутренней связи спросил у механика: