– Да не смотрите волками такими, свой я, русский. Смерш, слыхали о таком? Немцы совсем оборзели, тащат на советскую территорию диверсантов и разведчиков – парашютистов. Вот и приходится хитрее их быть, чтобы не выискивать иголку в стоге сена, а прямо в штабе немецком все данные по вражеской агентуре собирать.
Танкисты притихли в шоке от того, что наш русский офицер контрразведки, двойной агент, собирает сведения прямо под носом у врага. Теперь Омаев посматривал на спутника с уважением, это какие ему стальные нервы надо иметь, чтобы каждый день действовать в тылу врага. У мужчины тем временем залегла жесткая складка на лбу:
– Там в одном из ящиков списки дезертиров и местных, кто в немецкие гауляйтеры переметнулся, полицаями прислуживают. Со всех деревень и поселков собирали три месяца, чтобы ни один гад не ушел, когда Красная армия вытурит немчуру. Хуже нету их. Среди немцев тоже много кто Гитлера ненавидит и хочет, чтобы война закончилась. А эти… тьфу… падальщики, за кусок хлеба сапоги эсэсовцам лижут, своих же земляков расстреливают, – огляделся на танкистов, что замерли в молчании, и вдруг снова заулыбался. В этот раз улыбка была искренней, чуть виноватой. – Устал я язык за зубами держать, каждый шаг, слово контролировать. Хоть со своими фрицев поганых покостерить от души.
От его примирительного тона у Соколова словно камень с плеч упал. До этого лейтенант про себя мучился в сомнениях, а все ли правильно понял и действительно взял на борт танка разведчика.
– А как вы так терпите? – воскликнул простодушно Руслан. – Я бы не смог и минуты на немецкие рожи смотреть, голыми руками бы душил!
– Эх, сержант, когда от тебя жизни человеческие зависят, нет ничего невозможного, – разведчик снял фуражку с кокардой-орлом. Под ней показалась полностью седая голова.
Броня танка вдруг загудела от ударов, в левый борт со звоном ударились пули.
– Обстрел! Орудие к бою! – взвился на своем месте Соколов и приник к визиру.
Но спутник его резко оборвал, остановив привычные действия экипажа.
– Отставить! Никакой стрельбы! Вы в немецком тылу! Здесь кругом военные соединения вермахта! – Разведчик приподнялся со своего места, вслушиваясь в звуки снаружи. Омаев, что уже искал прицелом, откуда летят пули, и Соколов, который ухватился за тяжелый снаряд, послушно подчинились.
Военный уверенно распахнул люк, вытянул сначала на руке свою фуражку, а потом выкрикнул на немецком:
– Эй, какого черта, это офицер Веллер. Я сопровождаю пленных танкистов, прекратить стрельбу.
И по его приказу автомат затих. Веллер уже целиком вылез из люка, резко спросил:
– Так-так, ефрейтор и шутце, что вы тут устроили за цирк с выстрелами?
– Мы увидели незнакомый танк, герр офицер, и открыли стрельбу! – Молодой белесый парень с автоматом на груди шагнул вперед.
– Ты держишь меня за идиота? Я понимаю, почему вы устроили пальбу из автомата по танку. Какого черта вы болтаетесь в лесу, а? На мотоцикле, с оружием! Ваш капитан в курсе? Звание и номер части!
– Простите, герр офицер, мы… – начал оправдываться рядовой.
Но ефрейтор с черной щетиной на впалых щеках прервал паренька:
– Да, герр офицер, давайте доедем до деревни и доложим нашему начальству. Доедем на вашем танке, наш мотоцикл сломался. Мы всего лишь решили пострелять птиц, а вы катаетесь на русском танке по лесу.
Узкие прорези серых глаз ефрейтора так и шарили по бортам тридцатьчетверки.
– Вам нельзя в танк, – холодно процедил Веллер. – У меня там русская девка, и я один с ней хочу развлечься. Нечего путаться под ногами.
– Помогите отбуксировать наш мотоцикл в деревню. Пускай русский водитель прицепит его к танку, – не унимался настойчивый ефрейтор из вредности или от любопытства.
В танке Соколов вслушивался в немецкую речь, почти не дыша. Язык он знал еще со школы благодаря учительнице Марте Карловне, которая сбежала из Германии из-за своих антифашистских убеждений со всей семьей. Помимо школьных уроков он все детство провел в мальчишеских играх с Максом, сыном преподавательницы, от которого нахватался не только академических знаний, но и беглого говорения практически без акцента. Танковая школа знание языка укрепила, добавив в его лексикон военные термины.
От напряжения он не выдержал и прошептал спутникам:
– Вот прицепились, просят мотоцикл взять на буксир до поста.
– Я могу отремонтировать, Алексей Иванович, у них просто от удара заклинило руль или колесо в ступице застряло, – зашептал Бабенко.
Снаружи тем временем офицер Веллер решил не ухудшать общение. Он с неохотой пообещал:
– Посмотрю, есть ли у них веревка или трос. Это же захваченный танк, я повыкинул все русское барахло, – он склонился над люком. Никто не успел ничего сказать, как мехвод уже выбрался со своего места и подтянулся поближе к люку:
– Я смогу починить.
Бабенко понимал, что их миссия на грани провала. Если случайные встречные решат поднять тревогу, что-то заподозрят, то всему экипажу несдобровать.
Веллер едва заметно кивнул головой и тут же прикрикнул на немецком:
– Эй, иди сюда, давай. Ремонт, понимаешь, ремонт! Чинить.
Бабенко неловко сполз по броне, прошагал несколько шагов к немцам. Внутри все сжималось от ужаса, руки дрожали мелко, хорошо, что от тяжести чемодана с инструментами этого не видно. Сейчас направят дуло и в один миг прошьют его очередью из автомата.
– Товарищ командир, давайте я их из ТТ пристрелю. Никто не услышит! – Руслан места себе не находил от беспокойства, что немецкие солдаты с оружием стоят в нескольких метрах от танка. Но Логунов одним взглядом приказал – тихо.
Неверными шагами пожилой мужчина шел к мотоциклу, сжимая ручку ящика, старясь не выдать свой страх косым взглядом. Но тело не слушалось. Под хохот фрицев он запнулся и чуть не упал, ноги так и норовили неловко зацепиться за сучки и корни. Возле мотоцикла механик опустился на колени у переднего колеса, ловко ощупал пальцами детали, подвигал колесо и принялся за ремонт. В два счета раскрутил гайку под кожухом, выправил заклинивший карданный шарнир на ощупь, чувствуя, как деталь садится в нужный паз, кончиками пальцев. Собрал все обратно, покрутил руль, чтобы убедиться в плавном ходе, и повернулся к наблюдающим немцам:
– Готово.
И рухнул от удара в челюсть, заливая белый снег кровью из разбитых губ. И тут же закричал от боли после второго удара, теперь тяжелым сапогом по ребрам. И еще один в живот, так что он согнулся пополам, корчась от боли. Ефрейтор со злорадством поставил сапог на голову с проседью, надавил так, что Семен Михайлович снова не удержал крик. В танке теперь уже и Логунов взвился, щелкнул курком пистолета и придвинулся к смотровой щели, услышав крик товарища. Соколову буквально пришлось ухватить его за плечи и вдавить в сиденье:
– Не надо, тише, нельзя выдавать себя.
За мехвода вступился Веллер:
– Эй, оставьте ему глаза и руки, мне нужен водитель. Я не поведу чертову колымагу.
– Но, герр офицер, вы же видели, как он дерзко посмотрел мне в глаза, – худое лицо перекосило от ненависти, глаза налились кровью. – Эта русская свинья не смеет поднимать взгляд на настоящего арийца, он должен быть наказан. Вы же знаете законы! Его надо заставить выкопать себе могилу, а потом пристрелить.
– Когда я вернусь в деревню, то привезу этого русского тебе лично. Сможешь научить его вежливости или повесить, сам решишь. А сейчас меня ждет сельская девка и награда за русский танк, так что он мне нужен. Ну, давай его сюда.
Ефрейтор ухватил пожилого мужчину за воротник и проволок к танку, оставляя кровавый след на снегу. Перед тем как отпустить Бабенко, фашист вцепился пятерней ему в волосы, ткнул лицом в окровавленный носок своего сапога и прошипел:
– Ты языком вычистишь мне сапоги, обещаю тебе, старикашка.
В ответ Веллер захохотал:
– Отличная задумка, ефрейтор, а мне по старинке чистят сельские дети гуталином.
Дрожащий окровавленный Бабенко с трудом поднялся на борт и буквально рухнул вниз к товарищам, еле сдержав стон от боли в боку. Следом в танк опустился Веллер:
– Трогаем быстрее, ну же.
– Сейчас, – засуетился Логунов. – Я сяду за рычаги, я умею.
– Нет, нет, я смогу. Дайте только тряпку обтереть лицо, ничего не вижу, – просипел водитель. – Аккуратно надо вести, встанем, если гусеницу в лесу порвем.
Весь экипаж с уважением смотрел на избитого сержанта, что, превозмогая боль, снова уселся за рычаги. Танк тронулся, мягко пополз мимо раздосадованных ушедшей добычей фрицев.
– Простите, так было надо, – мягко проговорил Веллер.
Но Алексей не выдержал, не удержал злость, забыв об армейской дисциплине:
– Они могли его убить, они хотели его убить! А вы стояли и смотрели! И что, смотрели бы и смеялись, даже если бы этот ефрейтор расстрелял? Это… это бесчеловечно, жестоко!
– Так надо, лейтенант, запомни! Мы на войне, в тылу врага, у немцев прямо под носом, и здесь приходится лгать! Молчать, улыбаться, когда крик глотку рвет! – Разведчик и сам позволил наконец волнению выйти наружу. На лбу заблестели бисеринки пота, руки без остановки мяли кожаные перчатки. – Думаешь, Сталинград мы на одних только танках вывезли? И наш вклад там есть, лично товарищ Сталин одобрил радиоигры. И не морщи лоб, не слышал ты о таком, все строго засекречено контрразведкой. – Алексей снова удивился, как замечал этот военный со строгой выправкой каждую эмоцию на человеческих лицах, читал людей, как открытую книгу. – Мы через захваченных немецких радистов даем дезинформацию немецкому абверу, чтобы отвести авиаудары, захватить шпионов. Оборонные заводы спасли от взрыва, предотвратили покушение на командиров Красной армии. Слышал об операциях «Двина», «Патриоты», «Туман» когда-нибудь? Вот и никто не знает о них, кроме руководителей Смерша. Мы недаром так называемся. «Смерть шпионам»! Ты и не представляешь, сколько немецкая разведка к нам шпионов засылает, какие масштабные операции мы предотвратили. Не только на линии фронта идет война, но и глубоко в тылу тоже, тихая, невидимая война. Кровь твоего механика сегодня сотни тысяч мирных граждан спасла, которых немцы отравить, разбомбить, сжечь планируют. Гитлер так просто из нашей страны не уходит, каждый сантиметр старается разрушить напоследок! Но я лично все сделаю, чтобы его планы разрушить. Свою жизнь, твою, любого пожертвую, чтобы спасти миллионы людей!