– Я хочу знать больше. Ты учишься на юриста, любишь помогать расследовать преступления, подрабатываешь в суде, ты дочь вора в законе, который трагически погиб вместе с женой и…
– Моих родителей убили, – сухо перебиваю я. – Называй вещи своими именами.
– И ты решила стать юристом, чтобы потом восстанавливать справедливость в мире? Почему ты выбрала гражданскую специализацию, а не уголовную?
Мне хочется хохотать.
Справедливость? Нет никакой справедливости. И никогда не будет. Если бы каждый получал по заслугам, то в мире не осталось бы людей.
Я поправляю край своей рубашки. Лео слишком высоко ее задрал, когда посадил меня на стол.
– Ты разузнал даже то, какой я выбрала профиль? Потрясающе. Я выбрала гражданское право, потому что не хочу видеть людей вроде тебя, понятно?
Он едва заметно улыбается.
– Цимерман сказал, что ты мечтала стать судьей.
– А потом я узнала, что мой отец известный преступник, и мечта оказалась идиотской, ведь в суды и органы путь закрыт.
– Мечта не может быть идиотской.
– Это не важно.
– Мечты – это важно, – настаивает Лео. – Никогда их не отпускай, Эми. Без них жизнь зачахнет.
– Вот как? И о чем же мечтаешь ты?
Лео убирает руки за спину с выражением лица, будто они его не слушаются. Его дико раздражает, когда он не может себя контролировать. Я это давно поняла.
Но чего именно Лео до того хочет, что ужасно злится? Просто… секса? Со мной?
Смешно.
Особенно если вспомнить, какая губастая лань с ним в «Лексусе» катается.
– О кофе, – чересчур загадочно протягивает он.
В висках покалывает от его пристального немигающего взора.
– Какие несбыточные мечты, – язвлю, инстинктивно поправляя рубашку на бедрах.
– Я стараюсь не появляться в общественных местах и не могу выпить эспрессо в любимой кофейне. Мечты и правда недоступные.
– Почему не заказать доставку?
– Речь об атмосфере. Когда в любую секунду тебя могут убить, учишься ценить моменты.
На последнем слове Лео скользит малахитовыми глазами от низа моего живота до голых лодыжек, и я чувствую, как горят щеки.
– До того ценишь, что забыл все моменты, связанные со мной? – слабым голосом произношу я, катая по столу золотистую именную ручку с фамилией Чацкий.
Кадык Лео дергается, будто его хозяин подавился каким-то восклицанием.
После короткой паузы адвокат выдыхает:
– Эми, я не специально стер себе память.
Лео отворачивается и поправляет парус на модели корабля. Я тоже вздыхаю. Нервно покачиваю голыми ногами. В кабинете прохладно.
– Ты сам его собрал?
– Полгода потратил, – говорит Лео, а потом усмехается. – В детстве я мечтал стать капитаном корабля. Как видишь, не только у тебя отобрали мечту. Кстати, коронованным ворам нельзя иметь семью. Я удивлен, что ты носишь фамилию отца. Опрометчиво с его стороны.
– Мои родители не были официально женаты, но мама хотела, чтобы я носила его фамилию. Если ты мечтал стать капитаном, почему пошел в юристы?
– Море – это свобода, а я никогда не был свободен, Эми. Я стал адвокатом, потому что так было нужно. Душа требует свободы, но сердце… требует справедливости. Возможно, в следующей жизни я буду делать то, чего хочет душа.
– Иногда я поражаюсь тому, как ты умудряешься поддерживать образ эгоиста, когда ты самый самоотверженный человек из всех, кого я встречала, – честно признаюсь я. – Может, тебе купить яхту? Кусочек мечты.
– У меня есть яхта, – подмигивает Лео.
– Правда?
– Купил два года назад. Не знаю… зачем. Времени ею заниматься нет. Гниет без дела. Глеб иногда катается.
– У него странная мания ко всему, что связано с тобой. Живет в твоем доме, катается на твоей яхте, любит… твою сестру.
Лео рассеянно проводит по своим темным волосам, и я прикусываю язык. Ясно. Разговоры о сестре его расстраивают.
– Я бы предложил тебе покататься, – заявляет он, поворачиваясь в мою сторону и опираясь ладонями о выступ в стене. – Но мне нельзя выходить в море. Следствие решит, что я убегаю за границу. Будут нас на абордаж брать.
Черная рубашка расходится, открывая мышцы пресса, по которым скользят светодиодные огни. Лео облизывает нижнюю губу. И это чертовски сексуально. Особенно в полумраке. Да что уж скрывать, этот мужчина – ходячий секс. Он складывает руки на груди и окидывает взглядом свое творение. Я подмечаю на его лице такое мечтательное выражение, какого до сих пор не видела.
– Не верю, что говорю… но ты был бы самым горячим капитаном корабля в истории, – решаю пошутить я, потому что не могу смотреть, как Лео скрывает за саркастичной улыбкой свою боль.
– Если бы ты стала судьей, – он вдруг нависает надо мной, – и я попал к тебе на заседание… моего клиента бы посадили очень надолго, ибо я бы не позицию отстаивал, а любовался твоими глазами. Знаешь, ты… вызываешь необъяснимую жажду…
Лео накручивает одну прядь моих волос на пальцы. Его глаза вспыхивают, словно он первый раз увидел меня и погрузился в созерцание. Рукав черной рубашки сдвигается ближе к предплечью. И я вижу на запястье татуировку с колючей проволокой в виде лестницы, где каждая ступень – чья-то прерванная жизнь. Смерти, в которых Лео себя винит. Последний раз на его руке было тридцать семь ступеней.
– Еще утром ты сказал, что я не в твоем вкусе.
– Именно. – Он достает из стола бинт и аккуратно заматывает мою ногу. – Я ни с кем не вступаю в отношения, а ты из тех девушек, которых невозможно отпустить, из тех, к кому хочется возвращаться снова и снова. Я не могу позволить себе таких, как ты. Так что… да, ты не в моем вкусе.
Лео опускается и разрывает зубами конец бинта на две части, чтобы закрепить повязку. Он случайно (или нет?) касается губами нежной кожи сбоку колена, в очень чувствительном месте, отчего я вздрагиваю и всем видом стараюсь показать, что это от боли, а не от гребаного удовольствия, хотя…
Кого я обманываю?
Большая теплая ладонь скользит вверх по бедру, задевает край белой рубашки. У Лео отсутствующий взгляд. Он провалился мыслями в какое-то другое измерение. Так выглядит человек, который достает из памяти нечто давно забытое, и у меня останавливается пульс от осознания, что, возможно, где-то глубоко внутри Лео… все помнит?
Не разжимая пальцы, он поднимается, и горячее мятное дыхание касается моих губ, но в тот же миг я случайно задеваю локтем стопку папок, они шлепаются на пол. Несколько штук я успеваю поймать.
– Ой, прости! – восклицаю, складывая содержимое папки обратно.
– Ничего, – хриплым глубоким голосом выдыхает Лео.
– Не знала, что ты продолжаешь вести дела, – бормочу, пытаясь погасить огонь, который поднимается от живота к груди и вызывает желание обхватить Лео ногами. – Так… его привлекают за убийство по мотиву кровной мести?
– Фикция, – объясняет Лео, не отводя взгляда от моих губ. – Парень. Никого. Не убивал…
Он произносит каждое слово все тише и тише, на снятом дыхании, будто хочет, чтобы я приблизилась к его лицу, стараясь расслышать.
Проклятие…
– А этот? – Листаю другое дело и нервно игнорирую дрожь в теле, которую вызывает сексуальный баритон Лео. – Незаконное изготовление огнестрельного оружия.
– Ну, этот, положим, не святой.
Лео забирает папку.
Я не сразу выпускаю ее из рук.
Барьер, он уничтожает барьер между нами, о святые боги!
Когда адвокат все-таки отбирает папку и откладывает в сторону, я чувствую себя совсем голой, словно он не дело отобрал, а раздел меня.
Взгляд малахитовых глаз скользит по моей шее, и кажется, что в следующую секунду Лео коснется ее губами.
Гадство, это надо прекращать!
Он меня не помнит. Если его и влечет ко мне, то лишь физически.
– Почему ты занимаешься чем угодно, но не своим делом? – нападаю я. – Тебя подозревают в убийствах. И чудо, что ты не в тюрьме до суда, а гуляешь с подпиской о невыезде. Если бы ты взялся за это дело, то уже бы доказал, что не имеешь никакого отношения к убийствам, так? Ты лучший адвокат в нашем крае, черт возьми.
Я почти лежу на столе под мужчиной, но, услышав вопрос, он выпрямляется.
Лео действительно лучший в своем деле. И даже не в крае. Он один из лучших в стране. Выигрывал дела, за которые никто и браться не пробовал, самые безнадежные случаи. Он всегда умудряется или спасти человека от тюрьмы, или уменьшить срок настолько, что прокуроры, наверное, думают, будто он купил всю судебную систему, а на самом деле Лео попросту умеет находить детали, недоступные другим, и жонглировать вниманием людей, призывать всех на свою сторону. Когда Лео выступает перед аудиторией, слушатели следят за ним с открытыми ртами, поглощают каждое слово и кивают с горящими глазами, готовые ринуться за своим героем на край вселенной и принять истиной в последней инстанции любое его умозаключение.
Лео из тех, кто меняет реальность.
– И как ты себе это представляешь? – ехидно интересуется он. – Мне прийти на место убийства и сказать: простите, я тут труп потерял, не подскажете, где он? Мне еще в лесу его закапывать.
Он смеется…
Смеется, твою мать!
– Я серьезно, Лео! Вместо того чтобы опровергнуть обвинения, ты их игнорируешь. Что с тобой происходит? Как можешь быть таким легкомысленным?
– Я устал, Эми. – Он прячет папки в ящик. – Устал от того, что не могу жить, как нормальный человек, устал чувствовать себя рабом ситуации и притворяться вершителем справедливости, устал от одиночества, устал от того, что я никогда не стану свободным. То, о чем ты просишь, мне не нужно.
– Погоди, – озаряет меня. – Ты не от тюрьмы хочешь сбежать за границу… ты… хочешь скрыться от «Затмения»?
Лео не отвечает. Но выражение на его лице меняется: с дразнящей улыбки на плотно сжатые губы и болезненно-сухой взгляд.
– Это твой шанс сбежать от них? Причина исчезнуть? Поэтому ты привлекаешь к себе внимание? – продолжаю я торопливо. – Чтобы «Затмение» потеряло к тебе интерес, ведь что это за киллер, которого знает каждая собака? Теперь в глазах людей ты убийца. И… боже, ты не можешь просто взять и уехать из страны!