– Поцелуй меня, – протяжно выдыхаю ему в губы.
Виктор сплетает наши языки и одновременно с осторожностью разводит мои ноги, прижимается между ними, и я вздрагиваю, ощущая, как в меня упирается напряженный член. Там, где уже все влажно. Черт возьми. Неужели я правда это сделаю?
Я разрываю поцелуй. Наблюдаю за всей высвободившейся длиной мужского достоинства и внезапно теряю контроль над мыслями о прошлом, осознаю, что сейчас Виктор окажется во мне и… что я почувствую? Как это будет? Я трясусь и не могу отвести взгляд.
Виктор это замечает и ложится на меня, закрывая обзор. Я вижу лишь его легкую улыбку, слышу шепот: «Единственное, что я могу с тобой сделать, – это доставить удовольствие, Змейка, все хорошо».
Несколько русых прядей падают на его блестящие золотые глаза, и я принимаю его поцелуй. Потом Виктор губами скользит вниз: по горлу, животу, его пальцы сжимаются на моих бедрах, и это безумно приятно, но… у меня начинается паническая атака, я зажмуриваюсь.
Вскоре чувствую горячее дыхание над ухом. Понимаю, что вцепилась в одеяло и трясусь, как эпилептик. Виктор притягивает меня к себе, ныряет носом в волосы на макушке и качает головой.
– Почему остановился? – бормочу я.
– Ты этого не хочешь, – хрипло выговаривает следователь.
Я понимаю, что он старается утихомирить жажду продолжить начатое, успокаивает дыхание. Ему это тяжело дается. Едва зубами не скрипит. И прячет взгляд янтарных глаз, словно боится потерять самообладание при виде моего тела, не справиться с желаниями и наброситься.
– Хочу! – кричу я, чувствуя слезы на веках.
– Возможно, – тихо говорит Виктор, обнимая меня плотнее, – но точно не так. Ты вся дрожишь и сжимаешься, ты боишься меня, поэтому… давай просто полежим, поговорим, мм… может, чаю? Или блинчиков?
– Издеваешься?
Я стираю гребаные слезы с глаз.
Какой позор!
– Женщина любит ртом, – шутит он, игриво тыкая в мой нос своим. – Чем больше кормишь, тем больше любит… я так думаю.
– Придурок ты, – бурчу, отползая от него.
– Слушай, – он разворачивает меня к себе лицом, касается ладонью щеки, – то, что ты просишь… это насилие. Пока действительно не захочешь довериться мне, я не стану это делать. Лучше, если это вообще буду не я.
Он целует меня в лоб.
– Почему? – мой неузнаваемо жалкий голос.
– Ты меня едва знаешь.
– Хватит это повторять! – кричу изо всех сил. – Я хочу узнать тебя!
Виктор же отвечает спокойно:
– Найдешь лишь разочарование, поверь.
– Откуда в тебе столько ненависти к самому себе? – злюсь я, толкая его в грудь.
Виктор перехватывает мою ладонь и касается губами пальцев, целует костяшки.
– Я совершил много ошибок.
Издаю истеричный смешок и воплю:
– Ошибки? Не смеши. Я людей убивала по поручению тайного общества!
– Ты? Или кто-то помогал? Может, есть тот, кто жестоко карал и издевался над вашими жертвами, а ты пускала пулю им в лоб… или не ты?
– Не лезь в это!
– Кого ты видишь в зеркале? – настаивает он. – И кто такой Вальтер?
– Я не в душу прошу залезть, если до тебя не дошло, – рычу на него, – а в другое место.
– Я хочу быть частью тебя во всех смыслах.
– Ты хочешь в рожу кулаком.
– Давай, – смеется он. – Я заслужил. Да и не каждый день меня избивает красивая голая девушка.
Фыркнув, я задергиваю халат.
– Зачем мне вот так лежать с тобой? Я хочу стать нормальной, а не это! К черту пустые разговоры.
– Во-первых, тебе не нужно никем становиться. Нормальных людей нет. Есть те, кого предпочитает большинство. Во-вторых, я вижу, что тебе нужно привыкнуть ко мне, к моему телу и…
Я со злостью сужаю глаза и обхватываю пальцами его член.
Ева двигает рукой вдоль моего достоинства. Я нехотя освобождаюсь от ее поцелуя, не переставая наслаждаться тем удовольствием, что она мне дарит, и замечаю, с каким увлечением она рассматривает мой член.
– Мм… о чем думаешь? – подшучиваю я.
– Он во мне поместится?
– Определенно, – выговариваю предельно серьезным тоном.
Насколько это вообще возможно, когда ладонь сексуальной девушки сжимает твой боевой ствол – уже до того твердый, что не только кровь, но и мозги спустились по венам к паху.
Охренеть.
Меня лихорадит от наслаждения.
Ева хмурится.
– А мне можно? – спрашиваю, игриво прикусывая мочку ее уха.
– Предпочитаешь делать это сам? – острит Ева.
Ее мягкий смех щекочет меня, и вибрация волной проходит по всему телу. Ева продолжает ласкать меня. И при этом она проводит языком по ямке у моего горла. Я весь изгибаюсь. Издаю рычащий стон.
Твою мать, как же хочется оказаться в ней! Такой сладкой, нежной, мягкой, словно тающий шоколад, растекающийся почему-то именно в моих руках. Моих! Дьявол. На каком кругу сонного царства я заблудился? И как остаться здесь навсегда?
– Ты знаешь, что я о твоем удовольствии, – мурлычу я и сжимаю пальцы на манящих упругих ягодицах. Моя рука скользит между ног девушки, но вмиг Ева вцепляется в ладонь, и я возвращаю пальцы на тонкую талию. – Понял, принял. Мое тело в твоем распоряжении. Изучай, Змейка.
– Думаешь, поможет?
– Ну, хуже точно не сделает. Скажи… – Я подпираю голову кулаком и заправляю золотистую прядь Евы за ухо. – Что ты чувствуешь, когда я… эм…
– Пытаешься трахнуть меня? – невинно хлопает ресницами.
– Боже, выкинь это слово из лексикона, – завываю я, – не превращай прекрасные вещи во что-то механическое и пошлое, умоляю.
Она прекращает меня пытать, кладет ладони на мою грудь.
– Так ты рома-а-антик, – заигрывает она. – Хорошо… когда пытаешься засунуть в меня член.
Я кривлю губы, но сдаюсь:
– Ладно, что ты чувствуешь в такие моменты? Какие мысли в голове?
Милая улыбка Евы гаснет.
– Желание… убежать, – выдыхает она.
– Ты не спала с мужчинами, а… мм, сама с собой?
Она по-девичьи краснеет и кивает.
– Тогда можно еще один нескромный вопрос?
– Мы тут голые лежим, – напоминает она, возобновляя игру с моим причинным местом. – Какая, к черту, скромность?
– Кого или что ты представляешь, когда делаешь это сама?
Она еще пуще краснеет и молчит, возвращает руки на мою грудь. Мне же ох как хочется положить ее пальчики обратно и показать, с какой скоростью я люблю.
Так.
Я обещал себе думать о ее удовольствии, а не о своем.
– Имена не нужны, – подбадриваю я, – просто хочу понять, как мне себя вести, чтобы ты расслабилась.
– Я… представлять могу что угодно, это… не в образах проблема, они…
– Они тебе не навредят, – подхватываю я со вздохом. – Ты боишься людей и не доверяешь никому, кроме себя самой. Тогда почему я? Я последний, кому ты можешь доверять.
– Не знаю.
Я притягиваю ее и долго целую в щеку.
– Змейка, – тихо выговариваю, – насколько отчетливо ты помнишь тот день? Когда тот парень…
– Во всех деталях, – перебивает она.
Я закрываю глаза, чувствуя себя так, словно меня расчленили и скормили собакам, а Ева продолжает:
– Он делал все, что хотел. Ему было плевать. Я… помню, как умоляла его отпустить меня, помню, что чувствовала, помню, что он говорил и каждую секунду, которую он… – Ева замолкает, заметив, что меня трясет. – Это в прошлом. Я очень хочу жить дальше.
Мне приходится приложить огромные усилия, чтобы скрыть эмоции и проклятый голос: «Это твоя вина». Я не ожидал такой откровенности. И мне больно видеть, как она страдает, ведь я успел привыкнуть к ее сарказму и самоуверенности, мне становилось легче, видя, что она может радоваться жизни, а теперь… я вновь ощущаю, насколько отвратителен.
– Не понимаю, почему твоя память не блокирует эти воспоминания, – нервно выговариваю я. – Так не должно быть. Это… ужасно.
И на руку «Затмению». Все я понимаю. Вот что они сделали. Заставили Еву зациклиться на той боли, которая в ней живет, и годами подпитывают эту травму, превращая Еву в заводную игрушку.
– Ты расстроен, – грустит она. – Давай говорить о чем-нибудь хорошем?
– Конечно.
– Приятно вот так лежать. – Ева прижимается щекой к моей груди, и от удовольствия хочется мурчать. – Ты очень горячий.
Моя маленькая кошечка.
Дьявол.
Не моя.
Она не твоя, дебил!
– Повторяй это чаще, – подмигиваю я и провожу носом у ее виска. – Ой, у тебя родимое пятно на плече, – заглядываю под белый халат, – в форме сердечка.
Она фыркает.
– Из-за него я не ношу майки. Давно хочу сделать на его месте татуировку.
– Не надо татуировок, – я целую родимое пятно, – оно прекрасно. Очень красивой формы. Ты безупречна.
– До того безупречна, что ты сделал алтарь в мою честь? – хохочет она, указывая пальцем на доску у стены.
Ее потрясающий смех надрывает мне душу.
– Это доска улик, – улыбаюсь я. – Ты долго водила меня за нос и…
Мы вдруг слышим звон стекла в гостиной. Я подскакиваю, приказывая Еве оставаться в спальне, хоть она и сопротивляется. Быстро натягиваю штаны из шкафа, хватаю пистолет из потайного ящика и выкатываюсь в гостиную. Никого. В соседней комнате хрустят осколки. Ошибочка. Кто-то есть. Подкравшись к двери на кухню, заглядываю в комнату и вмиг громко рявкаю:
– Какого хрена?!
– Я тебе семь раз звонил, – стонет Кальвадос, отряхиваясь от стекла, – и стучал три часа! Я думал, что ты сдох!
– А если меня просто нет дома, идиот?
– У меня есть доступ к твоим камерам во дворе, – бурчит друг, – я видел, как ты заходил. И черт, брат, я по делу. Твоя красотка невиновна, – объявляет он, и у меня едва сердце не останавливается. – Новое убийство. Она у тебя, так что не могла его совершить. Но напоминаю: да, да, придурок, ты в розовых очках, напоминаю, что она все же киллер гребаного тайного общества, а ты до сих пор ее у себя содержишь. Че молчишь? А сказать тебе нечего! Ты выяснил главное. Новые убийства не ее рук дела. Теперь можешь отдать ее властям. И клянусь, Вить, я сам ее сдам ради твоей безопасности. Мои мозги пока что на месте. Давай включай и свои, ты…