– Эмилия, – раздается женский голос в телефоне, но голос этот далеко не моей бабушки.
– Вы кто?
– Тетя Инна, ваша соседка. Ты ведь не забыла меня?
Какого черта?
– Ой, конечно, здравствуйте. Почему вы звоните с телефона бабушки?
На линии вдруг воцаряется молчание.
– Эми, я бы не хотела рассказывать об этом по телефону, но должна. Честно говоря, вообще не знаю, как сообщать подобные новости…
– Что случилось?
Я чувствую, как немеют руки.
– Твоя бабушка… она… она умерла от инсульта. Я соболезную и…
Телефон падает на сиденье. Я теряю голос. И не в состоянии произнести ни слова. Сердце надрывно бьется и вмиг разрывается, точно планета от удара гигантского метеорита – с такой бешеной силой, что куски разлетаются по всей галактике. Из трубки продолжают доноситься слова соседки, она повторяет мое имя, и я безотчетно протягиваю руку, чтобы поднять телефон. Вызов сбрасывается. Я смотрю на черный экран, как загипнотизированная.
Не могу дышать, не могу говорить, не могу осознать происходящее – меня словно накрыло цунами, я захлебнулась, и мое мертвое тело несется по дну, разбиваясь о камни.
Последний огонек надежды гаснет.
Я в полной темноте.
Что-то скрутило мою душу и выжало до нестерпимой боли, заставляя визжать и полыхать каждую клетку, мне не пошевелиться, и я надеюсь, что это сон, просто сон… скоро проснусь в своей постели, бабушка разбудит меня, поставив на тумбочку кофе и любимые блинчики со смородиной, и весь последний год окажется выдумкой подсознания, окажется…
Новое уведомление.
Не отдавая себе отчета, я открываю сообщение, и меня вмиг перекидывает на какой-то сайт, на экране появляется знакомое изображение, то самое изображение… пеликан, который раздирает клювом свою грудь, и кровь течет, чтобы дать напиться птенцам.
Картинка исчезает, остается лишь сообщение:
Добро пожаловать, Эмилия.
Глава 28Покайся…Моя последняя ошибка…
Я тебя уволю, Виктор.
Это в лучшем случае!
И ни родственники, ни заслуги тебя не спасут, понял?
Возьми трубку!
Считаешь себя самым умным?
Ты обещал мне эту девчонку! Какого черта с тобой происходит?
Скоро сам станешь подозреваемым, идиота кусок.
Я читаю град сообщений от начальника, который (мягко говоря) своего подчиненного – меня чудесного – на дух не переносит и хочет контролировать каждый вдох, он мечтает нацепить на меня ошейник и затянуть ремень до удушья.
Прошлый мой начальник ушел на пенсию. Ему нужен был лишь результат. Это устраивало нас обоих. Он не пытался втиснуть меня в жесткие рамки: я их сломаю и убегу.
Новый начальник любит порядок. Где я и где порядок? Я живу в хаосе! И расследую дела по-своему. Моего нового господина это устраивало какое-то время, но с появлением Евы все изменилось.
Вокруг меня глаза и уши. Такая уж работа. Ручные крысы быстро узнали, что я проводил время со странной девчонкой, которая очень уж похожа на ту, кого я описывал как подозреваемую по делу об убийствах больше сорока человек. Известные бизнесмены, бюрократы, знаменитости… кого только нет в ее списке.
За это ей дадут пожизненное. Ева сгниет в тюрьме. И то потому, что наложен мораторий на смертную казнь.
Я умудрился проболтаться. Психологи, которые работают с нами, душу из тебя вытянут, не то что информацию о какой-то девчонке. Я клинический идиот. Должен был говорить только о «Затмении», ведь она лишь их наемница, но я был на эмоциях, когда узнал, что Ева жива, не смог скрыть чувств. Иногда я завидую Леониду. Я видел, как его допрашивали, но он не то что ни слова не обронил о тайном обществе, он даже не отреагировал на вопросы дознавателей и психологов, ни одна мышца на его лице не выдала лжи.
Зато я облажался по полной программе в начале года. Но я не знал, как все обернется… не знал, какая Ева на самом деле.
Нашим проще поверить, что сумасшедшая девчонка перебила столько человек, чем признать существование тайной организации.
Когда я первый раз рассказал о международном сообществе, меня высмеяли. Никто и слушать не хотел. Еще бы. Тайное общество вигилантов «Затмение». Звучало, как бред шизофреника. Кем меня и считают. Кто я и есть. Лишь когда я начал приносить одно доказательство за другим, начальство прислушалось.
Теперь они хотят получить киллера из этой организации и пытать, пока все не расскажет.
Ева не расскажет.
Она скорее возьмет вину на себя или перегрызет вены, чем кого-то выдаст. Она ненавидит «Затмение», но не предаст родных. Там почти вся ее семья.
Есть только один путь.
Я должен прекратить отношения с Евой. Через меня ее найдут. Я обязан найти лидеров «Затмения», привлечь их к ответственности, и тогда я смогу отправить Еву на лечение в клинику. Я докажу, что они уничтожили ее разум, что она не виновата, не осознавала, что делает.
До сих пор я не понимаю, как Ева становится машиной для убийств.
Когда в клинике Лео достал пистолет и направил на меня, то взгляд Евы изменился. Словно в ее теле оказался другой человек. Через мгновение это снова была она. Секундного помутнения хватило, чтобы я понял, кто встал на мою защиту. Рената. Она же вонзила мне в плечо кусок зеркала. В прошлом году именно она хотела меня убить. И именно ее так боится сама Ева – своей другой личности.
Вопрос лишь: можно ли избавиться от психологического аппендицита, который Ева называет Ренатой?
– На рыбалку бы, а? – хлопает меня по плечу Кальвадос и садится рядом. – Хотя о чем это я? Ты же отпускаешь всех рыб, которых поймал. Еще и слезу пускаешь, когда я крючок из их пасти вытаскиваю.
– Господи, да было один раз, – ворчу я, кидая в воду ракушку.
Я сижу на берегу Черного моря. Дышу свежим соленым воздухом, он приятно ласкает холодом щеки и подхватывает волосы на макушке. Тоненькие прозрачные волны шелестят о каменистый берег. На них катаются кусочки водорослей. Между камней ползают маленькие крабы, один из них прячется под камнем совсем рядом и выглядывает, наблюдая за мной.
На этом берегу люди редко бывают. Живности здесь много.
– Конечно, – фыркает друг и устало падает рядом. – Больше ты со мной на рыбалку не ходил. Я уже молчу про охоту. Кальвадос ловит одного из крабов и разглядывает, пока тот активно щелкает крохотными клешнями.
– Живодер.
– Ты здесь всю ночь чахнешь? – Кальвадос сажает краба мне на макушку и по-детски радуется, наблюдая, как я пытаюсь вытащить бедное существо из своих волос. – Синий весь от холода.
– Мне нужно проветрить голову.
Краб щиплет меня за большой палец, но я аккуратно опускаю его в воду.
– Пытаешься выветрить из мыслей сексуальную блондиночку, – пошло подмигивает он, – с пистолетом в сумочке?
– Иди к черту, – бормочу я, сжимая в кулаке камень.
– Брось! Хватит раскисать тут, как бумага в унитазе. Нравится тебе девчонка, с кем не бывает? Переживешь. Давай найду подругу на вечер? А лучше несколько. Полегчает.
– Воздержусь.
– Мм… – улыбается он до ушей, – влюбился, да? Ты ж мой сладкий страдалец.
– Влюбился? Нет. Это не то слово. – Я нервно протираю глаза кончиками пальцев, – я не влюбился. Все намного хуже! Ева так плотно обосновалась у меня в голове, что уже город там построила. С торговыми центрами, стадионом и церковью, где я ей молюсь!
Я кидаю камень в море, и он со всплеском тонет под водой, из-за чего банда мини-крабов настораживается.
– Оу… гхм, – моргает Кальвадос и чешет свою лысину. – Ну… любой мужик тебя поймет. Она красотка. Обалденная. Только слюни и подбирай.
– Я не любой, – раздражаюсь и отбираю у друга очередного малыша крабов. – Я тот, кто должен был отправить Еву в тюрьму, а теперь… душу готов за нее продать… я… – сжимаю кулак до хруста суставов, – пропал.
Я закрываю лицо ладонью, опираюсь локтем о колено.
– Она красо-о-отка, – ободряюще подталкивает меня в бок Кальвадос, – правда, брат, не надо себя винить. Знаешь, я бы тоже за ночь с ней…
– Я тебе сейчас врежу, – останавливаю его, выглядывая из-под пальцев, – и очень больно. Ты в курсе?
– Пардон. – Кальвадос вскидывает руки, сдаваясь. – Ревнуля ты наша. Я комплимент хотел сделать, че ты как неродной.
– Ты не понимаешь, – я глубоко втягиваю в легкие морской воздух, – насколько все плохо, не понимаешь. Я ведь… готов подделать улики, лишь бы увести от нее след. Я готов засадить другого человека, лишь бы она осталась со мной. В кого я превратился?
Кальвадос присвистывает.
– Да уж, – с кривой ухмылкой качает он головой, а потом выпрямляет свою широкую накачанную спину и серьезным тоном, который ему совсем не свойственен, вещает: – Ладно, теперь слушай. Ты зациклился на чувствах к ней, но забываешь, что дело не только в них. Брат, ты ведь когда-то поспособствовал тому, что насильник Евы ушел от ответственности. Ты всю жизнь считаешь, что это даже не он – а ты сломал ей жизнь. У всех людей есть травмы. Твоя травма воплотилась в живом человеке, судьба которого во многом зависит от тебя и, конечно, ты защищаешь Еву, потому что винишь себя в ее прошлом. Она стала твоей манией. Ты буквально жил ради нее все эти годы, искал доказательства, что она не мертва – и вот, о-ля-ля, она здесь, ты ее нашел, но освобождения не получил, ты слишком привык жить ради нее. – Он вскидывает черные брови, будто удивляется сам себе. – М-да, что-то я расфилософствовался.
Минуту я озадаченно смотрю: то на непривычно молчаливого друга, то на крабов под камнями, то на горизонт, где солнце окончательно выползло из моря, знаменуя начало нового дня.
– И что мне делать? – с надеждой спрашиваю я. – Как поступить?
– Черт его знает… слушай сердце.
– Оно рвется к ней.
– Женщины превращают нас в рабов, ничего не поделаешь.