— Да, — сказал Проня, перечитывая шедевр. — Такого трудно не узнать!
— И что теперь? — спросил Топыряк-старший.
— Если к вечеру пропащие не вернутся, то велим глашатаям выкликать описание по всему городу! Авось найдутся! У нас давно никто не пропадал!
Глядя на покрытый пылью письменный стол и сросшиеся со шкафами выдвижные ящики, которые последний раз открывали в прошлом веке, в это легко можно было поверить.
Дверь узилища скрипнула, и в образовавшуюся щель, слегка полязгивая при каждом шаге, протиснулась длинная и тощая фигура Железного Феликса.
— Что, опять? — с ужасом вздохнул Арс, а Тили-Тили, который последние несколько часов как-то подозрительно пыхтел в своих оковах, наоборот, примолк.
Нельзя было сказать, что революционеры обращались со студентами плохо. Нет, вопреки ожиданиям, их кормили, несколько однообразно, зато регулярно и обильно. Пыток не было.
Но три раза в сутки их пытались обратить в свою веру.
И это было настолько ужасно, что Арс иногда начинал мечтать о том, чтобы его пытали.
После болтливого Лянова явился усач. Он принес собой факел, но тень все также скрывала его лицо, не позволяя разглядеть ничего, кроме пышных, и кажется, черных усов.
— Меня зовут… Швиля Джугов, — представился он, — и я сделаю все возможное… чтобы вы никому не могли сказать мое имя!
Манера делать паузы в каждом предложении и глуховатый голос почему-то делали речи усатого революционера донельзя жуткими. Самые простые слова он изрекал так, что слушатели обливались потом и лязгали зубами.
— Жить стало лучше, жить стало веселее, — начал Швиля Джугов проповедь, а Арсу показалось, что он отдал приказ бросить молодых магов в яму с разгневанными скорпионами.
К счастью, говорил усатый недолго, и почти ничего из его речей запомнить не удалось. Осталось только впечатление чудовищного, всепоглощающего ужаса. Удалился Швиля Джугов, оставив молодых людей с подозрительно мокрыми штанами (вопрос о наличии штанов у Тили-Тили оставался открытым, но йода тоже выглядел напуганным, так что в метафорическом смысле эту деталь одежды по отношению к нему упомянуть можно).
Третьим в ряду агитаторов оказался свирепый Усама. Он сверкал глазищами, тряс бородищей, время от времени выкрикивал: «Зарежем! Всех зарежем!», а в качестве одного из наиболее веских аргументов использовал кинжал, больше похожий на небольшой меч.
Речи его были бессвязны и лишены особой логики, но к ним поневоле приходилось прислушиваться, глядя на двигающийся в опасной близости от твоего горла отточенный кусок железа длиной почти в метр.
Теперь настала очередь Железного Феликса. Этот, судя по принесенному с собой табурету, собрался агитировать сидя.
— Жаль, — сказал Рыггантропов, глядя, как революционер устанавливает свой предмет мебели посреди помещения, — что я уже выспался сегодня.
— Ты думаешь, я дал бы тебе подремать? — голосом холодным и звучным, точно звон отточенного клинка, ответил Железный Феликс. — Революционное слово разит в самое сердце, и спать, внимая ему, невозможно!
— Что оно разит, это точно, — негромко сказал Арс, — даже смердит, как мне кажется…
Тили-Тили, сидевший до сего момента, сжавшись в комок, вдруг резко вскочил на ноги. Из недр его тщедушного тельца вырвался истошный вопль: «Кий-яяяя!». Йода резко дернул руками, и толстенные цепи, способные удержать слона, вдруг начали растягиваться.
На кованых хорошим кузнецом звеньях появились трещины.
— Давай, Трали-Вали! — крикнул Рыггантропов одобрительно. — Порви их, как Тузик грелку…
Железный Феликс наблюдал за происходящим с отстраненным интересом.
Еще одно «Кьяяя-иии!», от которого у Арса мерзко заледенело в животе, а в ушах зазвенело, и йода оказался на свободе. Взмахнув для пробы руками, на которых остались браслеты с обрывками цепей, он ринулся в атаку.
Сокрушительный удар, которым Тили-Тили сбрасывал всадника с коня, пришелся Железному Феликсу в грудь. Тот даже не покачнулся, а йода, гневно шипя, отскочил назад, и принялся гладить изрядно пострадавшую ногу.
В глазах его застыло удивление.
— Так, — революционер поднялся на ноги, бородка его острием нацелилась на йоду. — Бунтовать нехорошо!
— Кто бы говорил! — возмутился Арс.
Тили-Тили прыгнул с места, целясь кулаками в лицо. Арс готов был поспорить на свою мантию, что он даже достиг цели. Но удар вызвал лишь гулкий звук, словно дубинкой саданули по камню, а йода повис, пойманный за ворот мантии.
Он мог шипеть и гневно плеваться, мог наносить удары по воздуху, и даже по держащей его руке, но толку от этого было не больше, чем от ложки снега в жаркий день.
— Эй, на помощь, — негромко позвал Железный Феликс. Прозвучало это как издевательство.
В помещение ворвался полуголый мускулистый революционер, которого, как Арс запомнил, называли Спартаком. При виде происходящего лицо его гневно перекосилось.
— Эти рабовладельческие собаки попытались сбежать? — порывисто спросил он.
— Один, и он не собака. Позови-ка кузнеца, пусть закует его заново.
Не прошло и получаса, как йода был вновь лишен свободы. Толщину цепей увеличили вдвое, а на шею особенно свободолюбивому узнику нацепили еще и прикованный к стене ошейник.
Тили-Тили выглядел ужасно огорченным. Похоже, что он первый раз в жизни наткнулся на человека, устоявшего против его маленьких, но твердых кулачков.
— Запомни, — наклонившись к йоде, сказал Железный Феликс. — У нас, борцов за волю, горячее сердце, холодная голова и чистые руки!
Выдав эту фразу, революционер удалился.
— Хорошо хоть без проповеди обошлось, — раздался из сгустившейся тьмы голос Рыггантропова. — Уже на этом спасибо Тили-Тили!
— Ага. Точно.
От того места, где сидел йода, раздалось сипение, означающее, скорее всего: «Да не за что!»
Вещающего на одной из площадей Китежа глашатая собралось послушать десятка с полтора горожан. Явившийся последним все норовил получить полную информацию о происходящем, и терроризировал соседа вопросами:
— Чево это он орет?
— Так пропали эти… скубенты!
— Ага! А куда?
— Так никто и не знает! Ищут! Кто найдет — тому награда.
— Я бы поискал, да только дома у меня скубентов нету. Только тараканы…
На болтуна зашикали, и тот испуганно примолк. Голос глашатая беспрепятственно разносился над площадью:
— Ростом половинчат, лицом картофелеобразен, ушами торчаст и мохнат. Особые приметы — выражается шипением!
— О, а этого знаю! — обрадовался пришедший последним. — Только он не скубент! Это сосед мой, Петрович! Уши у него мохнатые, а когда напьется, говорить не может. Только шипит!
— Ты соседа во дворец притащи, — посоветовал кто-то, — награда тебе будет!
— Такая, что сидеть потом долго не сможешь! — добавил другой, и толпа зашлась в хохоте.
— Эх, люди! — обиделся пришедший последним. — Я же помочь хотел! А вы?
Утро для узников начиналось всегда одинаково — им меняли парашу. От света факелов и грохота волочимого по камню здоровенного железного ведра все непременно просыпались.
— Ээээ… ууу… аааа, — в это утро Рыггантропов, судя по издаваемым звукам, собрался посрамить зевающего дракона. — Что, скоро опять кто-нибудь придет? Эту, пропаганду читать…
— И агитацию разводить, — согласился Арс. — Кто только, интересно?
— Наверное этот, бородатый, который без кинжала. Как его там, Бордель! — за время сидения в узилище, где шевелить мышцами оказалось невозможно, двоечник стал в порядке компенсации чуть больше двигать мозгами.
— Фидель, — поправил приятеля Арс.
За дверью послышались шаги и в комнату вошел усатый Швиля Джугов. За ним тащилось около десятка революционеров со взведенными арбалетами и кузнец с инструментами.
Это было что-то новое. Вряд ли все они пришли сюда просто чтобы поболтать со студентами.
— Товарищ Лянов… решил, что вам полезно будет посетить съезд нашей Партии, — веско сказал Джугов. — Вы пойдете туда скованными, и за каждым вашим движением будут следить эти парни. Жест или слово, которые покажутся им подозрительными, и вас превратят в подобие ежа, только вместо иголок будут стрелы.
— Похоже, он знает, как обращаться с волшебниками, — уныло пробормотал Арс. Бросить заклинание мгновенно невозможно, даже на самое простое требуется некоторое время. И никакое заклинание не опередит стрелы, летящей с расстояния в метр.
— А что такое партия? — полюбопытствовал Рыггантропов, когда его открепили от стены и сковали руки и ноги попарно.
— Не партия, а Партия! — усатый революционер благоговейно поднял руку. — Единственная организация угнетенных, борющихся с угнетением этих самых угнетенных!
— Мда, я понял все до слова «единственная», — Рыггантропов почесал лоб, цепями производя при этом столько же грохота, сколько большой отряд бегущих латников.
Арс надеялся увидеть дневной свет, которого был лишен уже несколько дней, но как оказалось, съезд Партии проводился в другом подземелье, куда более обширном, лучше освещенном и вентилируемом.
Тут нашлось что-то вроде сцены, на которой стоял длинный стол. Стена за ним вся была затянута красным бархатом, на котором красовалась магическая фигура — сплетшиеся серп и молот.
Все остальное оказалось забито лавками, на которых кучами сидели, как выразился Джугов, «делегаты». Вид они имели нищий и ошеломленный, на изнуренных тяжким трудом на эксплуататоров физиономиях зияли раскрытые рты и выпученные, как у раков, глаза.
— Вам сюда, — усатый революционер указал на установленную в углу клетку из дерева.
Узники уселись на лавку внутри нее, а охраняющие их арбалетчики расположились на корточках вокруг ограждения. Студенты могли все видеть и слышать, но сами оставались под строгим надзором.
— Жест или непонятное слово — вы покойники! — еще раз предупредил Джугов, после чего удалился.
Почти сразу стол на сцене начал заполняться. Первым за ним объявился Спартак, место рядом с ним занял Усама, обмотавший вокруг головы тряпку и облачившийся в драный халат. На самом краю, словно соткавшись из воздуха, оказался Джугов, скрипя и позвякивая, поднялся на сцену Железный Феликс.