о подтвердить и понять, что это их первый кусочек информации. Это было такое же важное подтверждение, как и ее выживание снаружи. Все материалы из кладовых мастерской, где делали комбинезоны для чистильщиков, были созданы так, чтобы разрушаться. У Джульетты даже мурашки пробежали от значимости этого первого этапа. И у нее уже начали рождаться замыслы следующих экспериментов. А они еще даже не вскрыли контейнеры, чтобы проверить, каков внутри воздух.
— Подтверждаю разрушение прокладки на одну восьмую, — сказал Нельсон, заглянув в контейнер. — А отверстие в изоленте я оценил бы в два с половиной миллиметра.
— Запиши два с половиной.
В следующий раз надо будет изменить процедуру и предоставить каждому по доске для записей. Ее наблюдения могут влиять на наблюдения Нельсона, и наоборот. Сколькому еще предстоит научиться. Пока Нельсон записывал результаты, она взяла следующий контейнер.
— Образец первый. Взят на рампе. — Заглянув внутрь, она увидела цельную прокладку, — значит, она из снабжения. Вторая прокладка разрушилась наполовину, а в одном месте даже была проедена насквозь. Перевернув контейнер и потряся его, она переместила прокладки на прозрачную крышку. — Не может такого быть. Посвети-ка сюда.
Нельсон развернул в ее сторону лампу на шарнире. Джульетта направила свет вверх, склонилась над столом и неуклюже изогнулась, чтобы посмотреть мимо разрушенной прокладки на блестящую изоленту.
— Я бы оценила разрушение прокладки… в пятьдесят процентов. Диаметр отверстий в изоленте пять… нет, шесть миллиметров. Мне надо, чтобы ты посмотрел сам.
Нельсон записал ее данные, потом взял образец и развернул лампу на свою половину стола.
Она не ожидала огромной разницы между двумя образцами, но если один из них был в худшем состоянии, то это должен быть образец с холма, а не с рампы. Только не там, где они выкачивали наружу хороший воздух.
— Возможно, я доставала их в неправильном порядке, — сказала она.
Джульетта взяла следующий образец, контрольный. Она вела себя снаружи очень осторожно, но помнила, что мысли у нее путались. В какой-то момент она могла сбиться со счета и слишком долго продержала открытым один из контейнеров. Вот и причина.
— Подтверждаю, — сказал Нельсон. — У этого разрушение намного сильнее. Ты уверена, что это образец с рампы?
— Кажется, я облажалась. И один из них был открытым слишком долго. Проклятье! Наверное, эти образцы придется исключить и как минимум ничего с ними не сравнивать.
— Поэтому мы и взяли несколько образцов, — сказал Нельсон. Он кашлянул, и щиток его шлема ненадолго запотел. — Не вини себя.
Он знал ее достаточно хорошо. Джульетта взяла контрольный образец, негромко ругнувшись в свой адрес. Интересно, о чем думает в коридоре Лукас, слушая по рации их разговоры?
— Последний, — сказала она, встряхивая контейнер.
Нельсон ждал, приготовившись записывать.
— Валяй.
— Ничего не… — Она направила свет в контейнер и встряхнула его. По щеке скатилась капелька пота и упала с подбородка. — Я думала, что это контрольный.
Она положила образец и схватила следующий контейнер, но в нем была почва. Сердце колотилось, голова шла кругом. Бессмыслица какая-то. Если только она не доставала контейнеры в неправильном порядке. Неужели она все запорола?
— Да, это контрольный образец, — подтвердил Нельсон и постучал трубкой с мелом по только что проверенному контейнеру. — Вот его маркировка.
— Погоди, дай подумать.
Джульетта несколько раз глубоко вдохнула. Снова заглянула в контейнер с контрольным образцом, запечатанным еще в шлюзе. В него должен был попасть только аргон. Она протянула контейнер Нельсону.
— Да, ерунда какая-то, — сказал тот и встряхнул контейнер. — Что-то здесь не так.
Джульетта едва расслышала его слова. В голове беспорядочно роились мысли. Нельсон разглядывал контрольный образец.
— Я думаю… Может, отошла герметизирующая прокладка, когда ты открывала крышку? Но это ерунда. Такое случается. Или же…
— Невозможно.
Она была очень осторожна. И помнила, что все прокладки были на месте. Нельсон кашлянул и поставил контрольный образец на стол. Повернул лампу, чтобы она светила на контейнер. Они склонились над ним. Никакие прокладки от крышки не отходили, в этом Джульетта не сомневалась. Но тогда она совершила ошибку. Любой может ошибиться…
— Внутри только одна прокладка, — сказал Нельсон. — Я, правда, думаю, что она могла отвалиться…
— Изолента, — перебила его Джульетта и поправила лампу. На дне контейнера что-то блеснуло в том месте, где был приклеен кусочек изоленты. Второй кусочек исчез. — По-твоему, приклеенный кусок изоленты тоже отвалился?
— В таком случае нарушена нумерация контейнеров. Она идет в обратном порядке. Все становится логичным, если считать нумерацию от конца к началу. Потому что образец с холма пострадал меньше, чем образец с рампы. Вот и все.
Джульетта подумала об этом, но то была попытка состыковать то, что она знала, с тем, что она видит. Весь смысл выхода наружу состоял в том, чтобы подтвердить подозрения. Так что означает то, что видит она нечто совершенно отличающееся?
А потом ее ударило, будто гаечным ключом по голове. Это было как огромное предательство. Предательство машины, всегда работавшей хорошо, вроде старого доброго насоса, неожиданно и безо всякой причины начавшего качать воду в обратном направлении. Ударило — подобно любимому человеку, отвернувшемуся, когда она падала. Наподобие страховочного каната, который не просто вдруг убрали, а которого никогда не существовало в действительности.
— Лук, — произнесла она, надеясь, что он слушает и рация у него включена.
Она подождала. Нельсон кашлянул.
— Я здесь, — ответил Лукас. Голос его прозвучал тонко и отдаленно. — Я все слышал.
— Аргон, — сказала Джульетта, глядя на лицо Нельсона через два прозрачных щитка. — Что мы о нем знаем?
Нельсон моргнул, стряхивая пот с ресниц.
— Что именно знаем? — уточнил Лукас. — Там где-то есть периодическая таблица элементов. Кажется, в одном из шкафов.
— Нет, — возразила Джульетта и заговорила громче, чтобы Лукас наверняка услышал: — Я имела в виду, откуда он поступает? И почему мы вообще уверены, что это аргон?
Глава 25
В груди у Дональда что-то хрипело. То был признак ослабевших связей, внутренний сигнал тревоги о том, что его болезнь прогрессирует, что ему становится хуже. Он заставил себя кашлянуть, хотя и ненавидел это делать, потому что при этом болела диафрагма, царапало в горле и ныли мышцы. Сидя на стуле, он подался вперед и кашлял до тех пор, пока что-то внутри его не оторвалось и, скользнув по языку, не было выплюнуто на квадрат мятой ткани.
Он сложил ткань, не взглянув на нее, и откинулся на спинку стула, потный и измученный. Сделал глубокий, уже не такой хриплый вдох. И еще один. И еще вдохнул в себя несколько прохладных порций воздуха, и те не принесли ему муку. Испытывал ли кто-либо такой восторг от безболезненного дыхания?
Приходя в себя, он обвел комнату затуманенным взглядом и впитал все, что когда-то принимал как должное: остатки еды, колода карт, раскрытая книга в бумажной обложке с пожелтевшими страницами и потрескавшимся корешком — символы смен, во время которых приходилось терпеть, но не страдать. А он страдал. Страдал, дожидаясь, пока ответит Восемнадцатое укрытие. Он посмотрел на схему со всеми другими укрытиями, за которые так волновался. Мертвые миры — вот что он увидел. Все они умрут, кроме одного. В горле защекотало, и он с уверенностью понял, что умрет до того, как примет какое-либо решение, прежде чем отыщет способ помочь, выбрать или свернуть проект с его самоубийственного курса. Только он это знал, только его это заботило — и его знание и сопереживание будут похоронены вместе с ним.
О чем он вообще думал? Что сможет что-то исправить? Скорректировать мир, который помогал уничтожать? Мир давно прошел точку, когда что-то можно было исправить. В нем нельзя уже навести порядок. Один взгляд на зеленые поля и голубое небо, показанные беспилотником, — и у него поехала крыша. Но прошло так много времени после того краткого взгляда, что он уже начал сомневаться: а был ли он? Он знал, как работает очистка. И знал, что нельзя доверять картинке, переданной камерами беспилотника.
Но здесь, в комнате связи, им вновь овладела глупая надежда. Эта глупая надежда заставила его мечтать о том, как все это остановить, как найти способ, чтобы позволить укрытиям, полным людей, жить своей жизнью, свободной от всего этого вмешательства. Она была отчасти и любопытством, желанием узнать, что происходит в серверах. То была последняя большая загадка, в которой он мог разобраться только с помощью начальника АйТи, назначенного им же. Дональду просто хотелось узнать ответы. Он тосковал по правде и безболезненной смерти для себя и Шарлотты. О конце всем этим сменам и снам. Возможно, о месте последнего упокоения на том холме с видом на могилу Элен. Не такая уж неосуществимая мечта, если подумать.
Он взглянул на настенные часы. Они запаздывали с ответом. Уже на пятнадцать минут. Что-то происходит. Он посмотрел на дергающуюся секундную стрелку и осознал, что вся операция, все укрытия были наподобие огромных часов. Все работало автоматически. И завод у механизма заканчивался. Невидимые наномашины разносились с ветрами по планете, уничтожая все человеческое, возвращая мир в дикость. А похороненные под землей люди были дремлющими семенами, которым придется ждать еще двести лет до прорастания. Двести лет. Дональд ощутил, как у него снова зацарапало в горле, и подумал, есть ли у него хотя бы два дня.
В тот момент у него имелось всего пятнадцать минут, пока сюда на очередную смену не придут операторы. Его одиночные сидения в комнате связи стали регулярными. Не было ничего необычного в том, чтобы удалить всех из комнаты перед секретным разговором, но станет подозрительно, если он станет проделывать такое каждый день в одно и то же время. Он вспомнил, как они переглянулись, когда взяли кружки с кофе и пошли на выход. Наверное, подумали, что тут какая-то романтическая интрига. У Дональда часто возникало ощущение, будто он участвует в некоем любовном действе — с древними временами и непреложной истиной.