— Ты что, собираешься?..
— Хочу убедиться, что прошли все, до последнего человека. Позади меня шло несколько десятков. Что-то около сотни. — Джульетта сжала руку старой подруги. И задумалась: а действительно ли они подруги? Осталась ли между ними прежняя связь? Она повернулась, собравшись уходить.
— Нет.
Ширли схватила Джульетту за руку, выронив рацию. Джульетта попыталась высвободиться.
— Будь я проклята! — крикнула Ширли и рывком развернула Джульетту. — Будь я проклята, если ты оставишь все это на меня, сделаешь главной над ними. Будь я проклята!..
Откуда-то доносились крики, но невозможно было определить, кто кричит — взрослый или ребенок. Тесную утробу огромной стальной машины заполнила какофония полных смятения и страха голосов. И в этой темноте Джульетта не разглядела, как мелькнул кулак Ширли. Она лишь ощутила удар, удивилась яркой вспышке в этой кромешной тьме, а потом какое-то время не помнила ничего.
Джульетта пришла в себя через несколько секунд или минут — точно сказать было невозможно. Она лежала, скорчившись, на стальном полу. Лицо пульсировало после удара, голоса вокруг стали тише и казались далекими.
Людей заметно убавилось. Остались только те, кто успел пройти через туннель и теперь двигался сквозь утробу землеройной машины. Похоже, она вырубилась на минуту или на две. А может, пролежала на полу дольше. Намного дольше. Кто-то звал ее, искал в темноте, но она оставалась невидимой, лежа у дальней стены генератора, в самом темном месте. Кто-то выкрикнул ее имя.
А потом в отдалении послышался мощный взрыв. Казалось, рядом с ее головой грохнулся стальной лист трехдюймовой толщины. Вдоль туннеля пронесся рокот, машина содрогнулась, и Джульетта поняла. Ширли вернулась в операторскую и заняла ее место. И подорвала заряды, предназначенные для защиты ее старого дома от этого, нового. Она обрекла себя на смерть вместе со всеми, кто остался в старом укрытии.
Джульетта зарыдала. Кто-то вновь произнес ее имя, и Джульетта поняла, что голос доносится из рации, лежащей возле ее головы. Она робко протянула к ней руку, с трудом соображая, что происходит. Ее вызывал Лукас.
— Лук, — прошептала она, нажав кнопку передачи.
То, что он подал голос, означало одно: Лукас вышел из стальной кладовой — герметичного хранилища, заполненного едой. Она подумала о Соло, десятилетиями питавшегося этими консервами. И Лукас тоже сможет — кто, если не он?
— Вернись в кладовую, — пробормотала она, всхлипывая. — Закройся там.
Баюкая рацию в ладонях, она так и осталась, скорчившись, лежать на полу.
— Я не смог, — ответил Лукас. Она услышала кашель, мучительное хрипение. — Я должен… должен был услышать твой голос. В последний раз. — Такой же приступ кашля мог бы терзать и грудь Джульетты, готовую разорваться. — Мне конец, Джулс. Мне конец…
— Нет! — крикнула она себе, потом нажала кнопку. — Лукас, немедленно вернись в кладовую! Запрись там, и держись! Просто держись…
Она слышала, как он кашляет и пытается что-то сказать. Когда это ему удалось, он заговорил коротко и отрывисто.
— Не могу. Это конец. Конец. Я люблю тебя, Джулс. Люблю…
Последнее слово он произнес шепотом, и его едва не заглушило шипение статики. Джульетта рыдала, била кулаком по полу и кричала. Она проклинала его. Проклинала себя. А через распахнутую дверь машины легкий ветерок уже нес облако пыли, и Джульетта уже ощущала вкус этой пыли на губах и языке. Это была сухая меловая пыль от взорванной породы, результат взрыва, устроенного Ширли в дальнем конце туннеля. Вкус всего, что она когда-либо знала… Вкус смерти.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДОМГлава 36
Ошеломленная, Шарлотта отпрянула от рации. Она уставилась на потрескивающий динамик, вслушиваясь в шипение статики, и раз за разом прокручивала в голове эту сцену. Распахнутая дверь, проникающий в укрытие токсичный воздух, умирающие люди, паника, смерть укрытия. Укрытие, которое ее брат пытался спасти, умерло. Когда она потянулась к шкале настройки, ее рука дрожала. Переключаясь с канала на канал, она слышала голоса других укрытий — обрывки разговоров или тишину в паузах, доказательство того, что в других местах жизнь продолжается:
— …это уже второй раз за последний месяц. Сообщи об этом Кэрол…
— …если придержишь это для меня, пока я не приду, буду очень благода…
— …
— …подтверждаю. Она сейчас под арестом…
Шипение статики между этими разговорами означало, что эти укрытия наполнены мертвым воздухом. И заполнены мертвецами.
Шарлотта снова настроила радио на волну Восемнадцатого. Ретрансляторы в нем еще работали, она знала об этом по шипению несущей волны. Шарлотта вслушивалась, не вернется ли женский голос, призывающий всех идти на нижние этажи. Кто-то произнес ее имя. Странно было думать, что она слышит голос женщины, которой был одержим ее брат. Этого сурового мэра, как он ее называл. Вернувшуюся домой чистильщицу.
Это мог быть и чей-то другой голос, но Шарлотта так не считала. Команды отдавал человек, привыкший руководить. Она представила женщину, бредущую вниз где-то в глубине далекого укрытия, в темноте и одиночестве, и ощутила внезапное родство с ней. Она сейчас многое была готова отдать за возможность передавать, а не только слушать, установить с ней контакт.
Наклонившись вперед, она потерла ту стенку радио, куда можно было бы приладить микрофон. Как-то странно, что брат все обещал, но так ей его и не принес. Как будто не доверял ей и был против того, чтобы она с кем-либо разговаривала. Как будто хотел, чтобы она только слушала. Возможно, брат опасался за себя: неизвестно, что ему могло прийти в голову, если бы он получил возможность передать свои мысли в эфир. Ведь тогда его услышали бы не только руководители укрытий, а любой, у кого есть радио.
Шарлотта похлопала себя по груди и ощутила пропуск, который дал ей брат. Перед ее мысленным взором мелькнули поднимающиеся и опускающиеся ботинки, забрызганные кровью стены и пол. Брату не оставили даже шанса на сопротивление. Но она обязана что-то предпринять. Она не может сидеть здесь вечно и слушать, как шипит статика, как умирают люди. Донни сказал, что ее пропуск будет работать в лифтах. Стремление начать действовать стало непреодолимым. Она выключила радио и накрыла его листом пластика. Поправила стул, чтобы он выглядел так, будто на нем давно никто не сидел, и осмотрела помещение управления дронами: не осталось ли в них намека на то, что они здесь жили. Вернувшись к своей койке, она открыла сундучок и перебрала имеющиеся комбинезоны. Выбрала красный, какие носили реакторщики, потому что он был просторнее остальных. Достав его из сундучка, она прочитала имя на нашивке. Стэн. Значит, она теперь Стэн.
Переодевшись, она отправилась в кладовую. Там было много смазки, оставшейся после разобранного беспилотника. Она набрала немного ее в ладонь, отыскала в одной из корзин форменную шапочку и прошла в туалет. Мужской туалет. Обычно Шарлотте нравилось наносить макияж, но сейчас ей казалось, что это относится к другой личности и вообще было в другой жизни. Она вспомнила, как перешла от видеоигр к заботам о собственной красоте: Шарлотта себе оттеняла щеки, чтобы они не смотрелись пухлыми. Это было до того, как курс начальной подготовки ненадолго сделал ее жилистой и подтянутой. До того, как пара часов дежурства помогали Шарлотте вернуть ее тело в нормальное состояние, привыкнуть к нему и даже его полюбить. Она нанесла смазку на щеки: пусть не так выделяются. Немного положила на брови, чтобы они выглядели четче. Мерзкий на вкус мазок прошел по губам, чтобы они не были чересчур красными. Все делалось наперекор обычному макияжу, раньше она такого не делала. Волосы Шарлотта затолкала под шапочку и низко надвинула козырек. Поправила комбинезон, чтобы складки ткани маскировали грудь.
Маскировка вышла жалкой, принадлежности к женскому полу она совершенно не скрывала. Шарлотта поняла это сразу. Но она-то знала, кто она. Заподозрит ли ее кто-нибудь там, куда женщинам ходу не было? В этом она не была уверена. И попросту не знала. Как ей сейчас хотелось, чтобы здесь оказался Донни, тогда она могла бы спросить у него.
Шарлотта представила, как он над ней смеется, и готова была уже расплакаться.
— Не смей реветь, — приказала она отражению в зеркале, вытирая глаза. Ее тревожило, что слезы могут повредить макияж. Но слезы все же выступили, хотя и ничего не испортили. Они стали просто капельками воды, скользнувшими по смазке.
Где-то здесь были схемы. Шарлотта перебрала папку с записями Донни, лежавшую возле радио, но схем не нашла. Затем проверила комнату для совещаний, в которой брат проводил много времени, копаясь в коробках с папками. Сейчас там царил хаос. Большую часть его записей унесли. И наверняка собирались вернуться за оставшимися — возможно, утром. А могли заявиться и прямо сейчас, и Шарлотте пришлось бы объяснять, что она здесь делает. На всякий случай надо бы отрепетировать:
— Меня сюда послали забрать… э-э-э… — Искусственно пониженный голос звучал нелепо. Она покопалась в раскрытых папках и разбросанных листах и попыталась еще раз, теперь уже нормальным голосом, только чуть-чуть пониженным: — Мне велели отнести это на переработку, — объяснила она в пустоту. — Ой, а на каком этаже перерабатывают бумагу? — спросила она себя и себе ответила: — Понятия не имею. Вот почему я ищу карту.
Она нашла карту, хотя и не ту, что искала. Матрицу из кругов, от которых к одной точке тянулись красные линии. Она поняла, что это карта, только потому, что узнала принцип схемы: матрица, состоящая из букв сбоку и цифр сверху. В ВВС когда-то на подобных схемах указывали координаты целей. Она брала в столовой булочку и кофе, а потом человек и его семья из квадрата Д-4 погибал в огненном вихре. Перерыв на обед. Ветчина и сыр на ломте ржаного хлеба. Шарлотта вспомнила, что за круги размещены на этой схеме. Укрытия. Она управляла тремя дронами, пролетевшими над точно такими же углублениями между холмами. Но вот красные линии выглядели странно. Они тянулись от кажд