Лысый поднес нож к женщине, но не отдал ей. Мужчины держали ее лодыжки и запястья, и женщина старалась лежать спокойно. И тут Элиза поняла, что они делают. То же, что проделали с ее мамой и мамой Ханны. И когда нож вошел в ногу, женщина с ужасом завопила. Элиза не могла отвести от нее глаз, кровь текла по ноге женщины, но Элизе казалось, будто кровь течет по ее ноге и она пытается вырваться на свободу. Но тогда сжимали уже ее запястье, и она знала, что однажды такое проделают с ней. Крики все продолжались и продолжались, а лысый ковырялся в ране ножом и пальцами, блестя потной лысой макушкой, и что-то говорил тем двоим, что с трудом удерживали женщину. Со скамеек доносился шепот, Элизе стало жарко, и крови текло еще больше, потом мужчина с ножом разразился криком и встал к скамейкам лицом, держа что-то пальцами. Кровь текла по его руке к локтю, одеяло распахнулось, и он заулыбался, когда крики стихли.
— Узрите! — воскликнул он.
Люди зааплодировали. Мужчины перевязали женщину и поставили ногами на пол, хотя она едва могла стоять. Элиза увидела возле сцены еще одну женщину. За ней в очередь выстраивались другие. Аплодисменты обрели ритм, похожий на тот, когда они с близнецами шагали по лестнице и топали в такт друг другу за ногами и топая одновременно. Хлопки становились громче и громче. Пока не раздался громогласный хлопок, заставивший всех утихнуть. Хлопок, от которого сердце Элизы подпрыгнуло в груди.
Головы повернулись назад. От грохота у Элизы заболели уши. Кто-то закричал и показал пальцем. Элиза обернулась и увидела в дверях Соло. С потолка над его головой сыпалась белая пыль, а в руках Соло держал что-то длинное и черное. Рядом с ним в коричневом комбинезоне стоял Шо, мальчик с баззара. Элиза удивилась: как он здесь очутился?
— Извините, — сказал Соло. Он осмотрел скамейки, пока не нашел Элизу. Сквозь его бороду блеснули зубы. — Я забираю эту юную леди с собой.
Раздались крики. Мужчины вскакивали, что-то орали и тыкали пальцами, а Раш вопил что-то о жене и собственности и возмущался, как Соло посмел помешать их обряду. А человек с кровью и ножом пришел в ярость и помчался по проходу, и тогда Соло вскинул черную штуку к плечу.
Еще один хлопок, как будто Бог хлопнул в самые большие ладони, и такой громкий, что Элизе стало больно внутри. Затем послышался шум, звон разбитого стекла, она обернулась и увидела, что красивое цветное окно стало почти совсем разбитым. Люди перестали кричать и приближаться к Соло, и Элиза решила, что это очень хорошо.
— Иди со мной, — сказал Соло Элизе. — Побыстрее.
Элиза поднялась со скамейки и направилась к проходу, но Раш перехватил ее за руку.
— Она моя жена! — крикнул Раш, и Элиза поняла, что это плохо. Это значило, что она не может уйти.
— Быстро однако вы тут заключаете браки, — сказал Соло молчаливой толпе. Он навел на них черную штуку, и от этого они явно занервничали. — Ну а как насчет похорон?
Черная штуковина нацелилась на Раша. Элиза почувствовала, как хватка его разжалась. Она добралась до прохода, пробежала мимо мужчины, с пальцев которого капала кровь, подбежала к Соло и Шо и двинулась вместе с ними дальше по коридору.
Глава 55
Джульетта снова тонула. Она ощущала воду в горле, боль в глазах, жжение в груди. Поднимаясь по лестнице, она чувствовала вокруг затопившую нижние этажи водяную массу, но не это вызывало у нее ощущение удушья. Причиной были разносящиеся по лестничной шахте голоса и уже явные свидетельства вандализма и воровства — срезанные и исчезнувшие отрезки кабелей и труб, стебли, листья и почва, разбросанные теми, кто спешил прочь с украденными растениями.
Она надеялась возвыситься над окружающими ее несправедливостями, избежать этого последнего спазма цивилизованности, прежде чем воцарится хаос. Он наступает, и она это понимала. Но как бы высоко они с Рафом ни поднимались на этажи, везде встречали людей, осматривающих помещения и комнаты для того, чтобы их разграбить, претендовать на чью-либо территорию, орать вниз с лестничных площадок о каких-то своих находках или выкрикивать кому-то наверх какие-то вопросы. В глубинах механического она сокрушалась о том, сколь немногие выжили. А теперь ей казалось: их слишком много. Задерживаться для борьбы со всем этим было бы пустой тратой времени.
Джульетта тревожилась о Соло и детях. Она беспокоилась о разоренных фермах. Но груз взрывчатки в ее рюкзаке задал ей цель, а бедствие, окружающее Джульетту, придало решимости. Она твердо намеревалась сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось.
— Чувствую себя носильщиком, — прохрипел Раф.
— Если отстанешь, знай, мы идем на тридцать четвертый. На обеих средних фермах должна быть еда. А воду можно добыть из насосов.
— «Если отстанешь»! — фыркнул Раф. — Даже говорить такое неприлично.
Джульетта рассмеялась, услышав гордый ответ шахтера. Ей хотелось ему рассказать, как часто она совершала этот подъем, и Соло всегда отставал и махал ей, чтобы она шла дальше, обещая всякий раз, что догонит. Мысли Джульетты вернулись к тем дням, и внезапно ее укрытие ожило, в нем закипела жизнь, да оно было далеко и двигалось вперед без нее — но оно существовало, было живым.
И его не стало.
Но есть и другие укрытия, десятки укрытий, бурлящих жизнью и жизнями. Где-то отец отчитывает ребенка. Паренек поцеловался украдкой. На стол подают горячую еду. Бумагу перерабатывают в целлюлозу и обратно в бумагу. Нефть выкачивают по булькающим трубам и сжигают, а выхлопные газы вентиляторы гонят наружу в огромный запретный мир. Все эти миры движутся своими путями, и каждый не подозревает о существовании других.
Где-то человека, посмевшего мечтать, отправляют на очистку. Кого-то хоронят, кто-то рождается. Джульетта думала о детях из Семнадцатого укрытия, с рождения окруженных насилием и никогда не знавших жизни иной. И такое произойдет вновь. Прямо здесь. Ее раздражение по поводу комитета по планированию и паствы отца Вендела было необоснованным, подумала она. Разве ее механики не взбунтовались? Разве она не вышла тогда из себя? Что такое любая группа, как не кучка людей? А что такое люди, как не животные, столь же подверженные страху, как и крысы при звуке шагов?
— …догоню тебя позже! — крикнул Раф уже издалека, и Джульетта поняла, что обгоняет его.
Она замедлила шаг и подождала Рафа. Сейчас не то время, чтобы ходить в одиночку и подниматься по лестнице без сопровождения. И в этом укрытии одиночества, где Джульетта влюбилась в Лукаса, потому что он поддерживал ее голосом и душой, она тосковала по нему сильнее, чем когда-либо. Надежда была утрачена, глупая надежда. К нему уже не вернуться, его не увидеть снова, хотя она была совершенно уверена, что скоро присоединится к Лукасу.
На второй ферме на средних этажах поиски принесли немного еды, хотя сама ферма оказалась дальше от входа, чем помнила Джульетта. Фонарик Рафа выявил следы чьей-то недавней деятельности: следы ботинок в еще не высохшей почве, поливочную трубу, сломанную, чтобы напиться, — из нее все еще сочилась вода, — раздавленный помидор, еще не облепленный муравьями. Джульетта и Раф взяли с собой все, что могли нести, — зеленый перец, огурцы, чернику, драгоценный апельсин, с десяток недозрелых помидоров, — этого хватит на пару раз, чтобы перекусить. Джульетта съела столько черники, сколько могла, потому что ягоды сохранялись при переноске. Обычно она есть ее избегала, потому что терпеть не могла, когда черника пачкала пальцы. Но то, что раньше ей досаждало, теперь представлялось благом. Вот так безвозвратно уходили последние запасы: каждый из пары сотен человек брал больше, чем ему было нужно, хватал даже то, чего на самом деле ему не хотелось.
От фермы до тридцать четвертого этажа было уже недалеко. Для Джульетты этот отрезок подъема был почти возвращением домой. Там будет изобилие электричества, будут ее инструменты, ее кровать, радио, место для работы на время этой последней вспышки активности умирающих людей. Место, где можно размышлять, сожалеть, изготовить последний костюм. Усталость в ногах и спине напомнила о себе, и Джульетта поняла, что снова поднимается, чтобы сбежать. Она стремилась к чему-то большему, а не просто к мести. Это было бегство от взглядов друзей, которых она подвела. Это было убежище, которое она искала. Но, в отличие от Соло, который жил в укрытии под серверами, она надеялась устроить кратер вулкана над головами других.
— Джулс?
Джульетта притормозила, пройдя наполовину лестничную площадку тридцать четвертого этажа и уже видя впереди дверь АйТи. Раф остановился на верхней ступеньке. Он опустился на колени, провел пальцем по ступеньке и поднял его, чтобы показать ей что-то красное. Затем коснулся пальцем языка.
— Помидор, — сказал он.
Внутри уже кто-то был. День, который Джульетта потратила впустую, свернувшись калачиком и плача внутри землеройной машины, теперь преследовал ее.
— У нас все будет хорошо, — сказала она Рафу.
В памяти вернулся тот день, когда она гналась за Соло. Тогда она с топотом промчалась вниз по ступенькам, обнаружила, что двери в АйТи заблокированы, и сломала удерживающую их рукоятку швабры, чтобы пробиться внутрь. На этот раз двери легко открылись. Свет внутри был слепяще яркий. И никаких признаков, что здесь кто-то есть.
— Пойдем, — сказала Джульетта.
Она шла тихо и быстро. Плохо, если ее заметит кто-нибудь незнакомый. Ей вовсе не хотелось, чтобы они отправились следом за ней. Она хотела знать, проявил ли Соло хотя бы минимум осторожности, закрыл ли дверь в серверную, опустил ли решетку. Нет. Она увидела: дверь в серверную открыта. Откуда-то слышались голоса. Резко пахло горелым. Воздух затуманила дымка. Или же она сходит с ума и представляет Лукаса — как на него опускается газ? Не поэтому ли она пришла сюда? Не из-за радио, не для того, чтобы найти дом для друзей или изготовить комбинезон, а потому что здешняя серверная была зеркальным отражением той, что была в ее родном укрытии, и, может быть, Лукас сейчас внизу и ждет ее, живой в этом мертвом мире…