Нож на мгновение замирает в моей руке.
А может, Маришкино деятельное участие в судьбе этих гомункулосов попытка искупить мой грех? То есть в ее представлении — грех…
— Дедушка, ну скоро? — изнывает Ванечка.
— Скоро, внучек, скоро! — обещаю я, ставя кастрюльку с полуфабрикатным супом, облагороженным свежей зеленью и картошкой, в чудо-печь «Минутка».
А как на самом деле? Грех — или попытка спасения человечества от греха? Ну вот, я уже как Пеночкин думаю. Теми же категориями: человечество, цивилизация… Похоже, мания величия — болезнь заразная. Но — с длительным инкубационным периодом. Когда Петя меня ею заразил? Двадцать пять лет назад. Но только теперь она начинает проявляться.
— Деда, ну скоро суп? — хнычет Ванечка, и я, спохватившись, отключаю плиту. — Уже готов, готов! Только он горячий. Сейчас остужу…
Круто мы тогда с Петей столкнулись, круто. Я еще молодой совсем был, вначале делал, а потом уже думал. Ну, и попал в то, что у философов называется «пограничная ситуация». На всю жизнь запомнил: Петя с Элли, обнимающиеся в лунном свете, падающем из окна, женщина-вампирша, окатившая меня ледяным презрением, незадачливый директор рядом с нею, растерянно опустивший свои роскошные усы… и я, весело сбегающий по ступенькам лестницы. Еще бы! Задание шефа выполнено: локальная компьютерная сеть «Эллипс» освобождена от опаснейшего вируса. Вируса, который я хотел назвать «ведьма» и который оказался на самом деле проявлением сознания первого в мире артегома…
Глава 10
На фирму я решил не заезжать. Дела вроде закрутились нормально, бригада монтажников работает без выходных, падре за ними присматривает. А подготовить два оставшихся договора я могу и дома, все нужные файлы у меня есть.
Ан не тут-то было. Приехав от дочери и часок вздремнув, я обнаруживаю, что терминал не работает: похоже, отказал монитор. Не выдержал, бедняга, «Отважного артегома». Произойди подобное двадцать лет назад — я, ни капли не раздумывая, произвел бы монитору вскрытие и через два-три часа он у меня работал бы, как новенький. Но — прошли те времена… Без специального оборудования и экзотических микросхем теперь не починишь и детскую игрушку.
Поскольку на голос мой «Родион» реагирует адекватно, через пять минут я выясняю: дежурный ремонтник может прибыть через полчаса, но субботний вызов стоит вдвое дороже, чем обслуживание в будний день — независимо от сложности ремонта.
Трижды пробарабанив пальцами по деке терминала, я вежливо отказываюсь. Деньги, наверное, не бог весть какие, но лучше я, сэкономив их, куплю внуку игрушку, чем отдам чужому дяде только за то, что он придет сегодня, а не послезавтра. Доживем до понедельника, как-нибудь доживем.
Однако, послонявшись по комнате минут пятнадцать, я вдруг понимаю, как много для меня значил терм. Ни свежие новости на заданную тему теперь не узнаешь, ни фильм в удобное время не посмотришь. Можно, конечно, включить старенький телевизор и пощелкать, как говорит Ванечка, по всем каналам. Но это значит слушать все новости подряд, смотреть случайный фильм с середины, быть целиком и полностью зависимым от Программы. А быть зависимым от кого-либо и тем более от составленной какими-нибудь идиотами программы я не люблю. Даже если на эту Программу чуть ли не молятся девять десятых моих соотечественников.
Включив охранную сигнализацию и тщательно заперев дверь, я выхожу на улицу. Впервые за много лет выхожу просто так, без всякой цели. Мне даже бабенку какую-нибудь подцепить — и то не хочется. Прошли те времена, когда это заботило меня чуть ли не каждый день. А Софьиванна была у меня полдня назад. Поэтому вот пойду сейчас и… И…
Так и не придумав, на что бы с приятностью и пользой потратить неожиданно обрушившееся на меня свободное время, я покупаю в киоске на углу пару номеров свежих газет и направляюсь к ближайшему скверику. Газету самую обычную, на бумаге, пахнущую типографской краской — я не держал в руках уже лет десять. Но знал, их еще печатают. Не такими тиражами, конечно, как двадцать лет назад, но все же. Особенно субботние выпуски. Кто-то в метро вынужден читать, за неимением другого времени, кто-то в электричке. Ну, а о пенсионерах и говорить нечего. Вот они, расселись, как куры на насесте, и каждый — со своей газетой. Со своей экземой, как сказал какой-то поэт. Или поэтесса. Стихов я не читаю дольше, чем газет. Не юноша уже, слава богу. Давно не юноша.
С трудом найдя свободное место на скамейке рядом с двумя старичками, я раскрываю «Московские ведомости», пробегаю глазами заголовки и первые строки статей.
«Артегомы и люди. Уживемся ли мы на одной планете?» По сведениям минстата, количество артегомов у нас в стране растет лавинообразно. Специалисты называют это — артегомографический взрыв…
«Исламский фундаментализм отступает». В Тегеране прошла мощная демонстрация с требованием отменить запрет на покупку домашних артегомов, которые называются здесь «аладдинами» — по имени доброго героя известной сказки…
«Общая вера — очередной вызов христианству». И, похоже, последний. Количество прихожан в христианских храмах всех конфессий, в Европе и Америке, снизилось за последний год на порядок. Если так пойдет и дальше, все храмы скупят приверженцы «новой веры»…
Ба… Похоже, это какой-то тематический выпуск, полностью посвященный артегомам. А вторая газета? То же самое. Мир сходит с ума. А я, требуя от Рефа и Рода новости только на заданную тему — компьютеры, информационные сети и соответствующий бизнес — малость отстал от жизни. Даже старички рядом — и те спорят только об артегомах. И тоже не понимают, что происходит вокруг. М-да… Неужели и мне уже пора на покой? Буду каждый день ходить сюда, как на работу. Да еще с внуками гулять…
Поежившись от этой неприятной — и неизбежной, к сожалению перспективы, я собираюсь уже было уходить, но тут к скамейке подходит маленький, толстенький, лысенький и бодренький старичок. Одет он в летний светло-голубой костюм с легкомысленным пестрым галстуком, на ногах светлые туфли из натуральной кожи. Перед ним на поводке важно выступает чем-то похожая на своего хозяина такса.
— Привет, старички! — радуется прогулке, хорошей погоде и встрече с «коллегами» толстенький.
— Здравия желаю.
— Будь здоров… — вяло как-то, неохотно отвечают мои соседи по скамейке. Настолько вяло, что я даже не верю в искренность их пожеланий.
— Все газетки почитываете? — хохотнув, спрашивает лысенький.
— Не мешало бы и тебе посмотреть, что в них пишут, — с едва скрываемой неприязнью в голосе говорит сидящий рядом со мною седобородый пенсионер, обмахиваясь легкой светло-серой шляпой.
— Да не нужны мне ваши подтирочные бумажки: слишком жесткие! смеется толстячок, показывая ровный ряд искусственных зубов. — Я давно все новости от своего артегома узнаю!
— Оно и чувствуется… — ворчит мой сосед. — Ты скоро со своим «чебурашкой» и спать будешь! И на прогулку он тебя будет вместо собаки выводить!
— Ну, сплю я, положим, с женой. И не так, как вы, а как положено спать с молодыми еще женщинами! — с достоинством возражает лысенький. Его собака тем временем, до предела вытянув из бобины подпружиненный поводок, окропляет близстоящую урну. — А гулять с «чебурашкой» когда-нибудь буду, обязательно буду! Не с вами же мне, старыми хрычами, на скамейке весь день сидеть!
Не дожидаясь возражений, толстенький, выкатив вперед животик, важно удаляется. Но моим старичкам, похоже, нечем крыть. Один из них зло плюет на асфальт и растирает плевок сандалией, второй надевает на голову шляпу.
— Чтоб ему солнцем лысину напекло! — ворчит он. — А знаешь, что я заметил? Все, кто смотрит эти фильмы про артегомов и тем более ходит в кинотеатры — все они становятся ненормальными. «Чебурашек» этих на последние сбережения покупают или в храмы все свои деньги перечисляют.
— Можно и я вставлю пару слов, на пять копеек? — спрашиваю я. Старички косо смотрят на меня и молчат. — Наука давно доказала: девяносто девять процентов в конце концов умерших людей смотрели телевизор. Так что если хотите пожить подольше…
На всякий случай я поспешно встаю. И — уже не столь поспешно, с достоинством — ухожу. У дальнего от меня старичка в руках тросточка. Перетянет еще ею по спине… И правильно, между прочим, сделает.
Но старички, как ни странно, смеются.
— Ну остряк… — слышу я за спиной. — У этой шутки борода длиннее, чем моя…
Глава 11
— Павел Андреевич? Это Воробьев. Извините, что в воскресенье, да еще с утра… Я совершенно некстати, кажется…
— Да нет, все нормально. Просто у меня монитор сгорел. Ну, соответственно и я свою камеру не включаю. Я ведь — не диктор центрального телевидения. Но как для тебя…
Я переключаю свой терм в режим «видео».
— Ну, что у тебя случилось? Имей в виду, монтажников твоих я не отдам. Они у меня и сегодня работают, за двойную оплату.
— Да дело не в монтажниках… Пусть работают. У меня тут совещание одно наметилось, весьма важное. Ты не мог бы через часок подъехать?
— Совещание — в воскресенье утром? Ну ты и порядки завел, однако! растягиваю я губы голливудской улыбкой. — Я вообще-то к сыну сегодня собирался, внуков навестить.
— Павел Андреевич, я бы не стал вас беспокоить из-за пустяков. Но вопрос очень важный и срочный. Помните «Тригон»? Так сейчас положение в десять раз хуже. Пожалуйста, приезжайте! Я уже послал за вами машину.
В славкином голосе проскальзывают умоляющие нотки, для директора ГУКСа совершенно нехарактерные. Значит, дела у них действительно плохи. И мне — только что нахлынуло — до дрожи в коленях хочется узнать, что именно произошло. Причем я абсолютно уверен, узнать я это смогу только на совещании. Ни в газетах, ни в теленовостях еще недели две ничего не будет.
— Ну, раз уже послал машину… — нехотя соглашаюсь я. Зря включил телекамеру. Лицом я владею намного хуже, чем голосом. Славик не должен догадаться, что я заинтересован, и очень. Старческое любопытство…