– Вот как жизнь выворачивается, – вздохнул Баатр. – Каторжники становятся надзирателями. Нарушились судьбы человечьи…
Глава 13Октябрь 1929 года
Тохрын! Тохрын! – тянулся над головой Чагдара, курлыкая, большой клин серых журавлей. Добрый знак, удовлетворенно подумал он и тут же поймал себя на мысли о живучести примет и предрассудков. Ну, летят себе журавли, как всегда в октябре, летят с севера на заграничный юг…
Чагдар остановил коня и задрал голову. Клин был долгий: сотня птиц, правый ряд длиннее, левый – короче; строй немного сбивается, пока птицы машут крыльями, набирая скорость, потом все выравниваются и послушно летят за вожаком. Вот бы и люди так… Но далеко людям до журавлей. Птицы с верой в вождя готовы преодолеть тысячи километров, не сомневаясь, что в конце их ждет тепло и изобилие. А у людей сплошная борьба и дискуссии, недоверие и подозрения. Потому и не выходит по писаному, не получается в указанные партией сроки.
Чагдар тронул поводья. Рыжий мерин, полученный по разнарядке с военного конного завода, бодро потрусил к видневшемуся вдали хутору. Умный конек, да и выезжен хорошо. Бегает быстро. Команды слушается с первого раза, покладистый. Не дурит. Пегасом зовут, как крылатого коня у греков.
Конем Чагдар доволен больше, чем собой. На серьезную должность выдвинул его Кануков: секретарь райкома партии Калмыцкого района Сальского округа. Добился, достиг своей давней мечты Харти Бадиевич: ВЦИК принял наконец решение об образовании Калмыцкого района к югу от реки Сал. Собрали остатки бузавов воедино, переселили кучно. Но все равно калмыки в меньшинстве, еле-еле дотягивают до сорока процентов от общего населения района; и не то что на ответственную должность поставить – на трактор посадить из калмыков некого. Чагдар на весь район один такой высокообразованный. На сходах пялятся на него, как на ученую обезьяну: смотри-ка, как говорить научился, даже не гхекает. А за что он агитирует, даже не слышат. Или не понимают. Или не хотят понимать.
Одна радость – нашлась девушка, разделявшая его убеждения. Познакомился с ней весной на слете по подготовке культштурма в крае. Чеченцы, армяне, осетины, кабардинцы, немцы, ингуши, черкесы, карачаевцы, балкарцы, калмыки, ногайцы – нацменов на территории края оказалось больше, чем Чагдар мог вообразить. Партия же взяла линию на повышение грамотности и культурного уровня малых народов, чтобы воспитать в них социалистическую сознательность. Девушек среди участников слета было мало. Все стриженые, в красных косынках и, как парни, в гимнастерках, накладные карманы которых привлекали мужское внимание к размеру их грудей.
Цаган Чагдар увидал сразу. Первое, что бросилось в глаза, – тяжелая черная коса, стекавшая из-под косынки и туго стянутая ниже пояса желтым ботиночным шнурком. Фигурка тоненькая, ладная, и даже грубая льняная блуза навыпуск вкупе с присборенной юбкой из блеклого синего сатина не могли скрыть благородной стати: спина совершенно прямая, плечи развернуты, подбородок поднят. Чагдар подвинулся поближе. Увидел слегка выпирающие скулы и миндалевидные глаза. Неужели калмычка?
Почувствовав, что кто-то на нее смотрит, девушка моментально покраснела и быстро опустила глаза. Хоть и активистка, но ведет себя как положено, невольно отметил Чагдар. Силу привычки трудно изжить, оправдал он девушку.
– Менде! – поздоровался Чагдар.
Девушка бросила на него удивленный и радостный взгляд, потом ответила на приветствие, используя уважительную форму «мендвт», как положено от младших старшим. И впрямь калмычка! Сердце Чагдара заухало.
– Откуда будешь? – перешел он на русский.
– Из Новочеркасского педтехникума, – ответила девушка. – Меня как национальный кадр на слет послали. Хотя родной язык я немножко подзабыла, с тринадцати лет только по-русски разговаривала, как в детский дом в Крыму попала…
– А родственников, что ж, не осталось? – сочувственно спросил Чагдар.
– Пока не нашла.
– Ну, по меньшей мере земляка встретила, – со смехом сказал Чагдар и представился: – Чолункин Чагдар.
– Сарцынова Цаган.
Сердце Чагдара упало в пропасть. Сарцынова! Значит, доводится родственницей тому бакше, что избил когда-то отца. Вот как она оказалась в Крыму – драпала вместе с семьей. Вот почему у нее такая осанка: наверное, бывшая гимназистка. Мысли вихрем носились в голове Чагдара. Он не знал, что сказать, а говорить что-то было надо.
– Многих война осиротила, – наконец нашелся он. – У меня мать на глазах убили.
– Мои утонули, – тихо отозвалась Цаган. – Волна была большая. Лодка перевернулась. Я за край уцепилась, так с лодкой меня к берегу и прибило. А родители и братья не уцелели.
– Да переродятся они в чистой земле, – пробормотал по привычке Чагдар.
В зал заседаний Чагдар и Цаган вошли вместе и сели рядом, хоть и избегали смотреть друг на друга. С трибуны выступал завкрайоно товарищ Малышев, но Чагдар не слышал ни слова – буря бушевала в груди. Какое испытание уготовила ему судьба! Такая чудесная, такая подходящая девушка и вдруг – Сарцынова! Да у него язык не повернется сказать отцу, что он хочет жениться на родственнице человека, который его избил.
Но она же сирота, к тому же детдомовка, принялся уговаривать себя Чагдар, когда на трибуну поднялся замнаркомпроса товарищ Ходоровский. И не дочь того бакши, потому что у бакши не было детей.
Надо сделать запрос на ее родственников в ГПУ, решил Чагдар во время следующего выступления, не осталось ли кого за границей. Нет, это подло, тут же укорил он себя. Не надо привлекать к ней внимание органов.
К концу заседания Чагдар твердо решил жениться на Цаган.
Цаган получила направление в Калмыцкий район и в начале лета приехала в Зимовники. Чагдар определил ее в ближайший к Зимовникам хутор Новоалексеевский и ездил туда регулярно – «инспектировал» вновь прибывшую. Цаган сразу завоевала уважение местных калмычек, молодых и старых, при первой же возможности наведавшихся в бывший кулацкий дом, определенный под школу, – посмотреть на городскую куукн[21]. Цаган поила всех чаем из трав и терпеливо выслушивала жалобы на тяжелую жизнь, давала советы, когда просили, а читать учила по журналу «Крестьянка», подшивку которого привезла с собой из Новочеркасска. Когда из букв складывался рассказ о том, как следует ухаживать за коровой, хранить продукты или избавиться от чесотки, женщины быстро читать научались. А потом матери отправили на ликбез старших сыновей, потому что в «Крестьянке» были статьи и про налоги, и про трактора, и про то, как утеплять скотный двор.
Когда в школе стали появляться парни, Чагдар заволновался: он, конечно, начальник, член партии и грамотей, но вдруг у кого-нибудь хватит наглости посватать учительницу? Чагдар все хотел поговорить о своей избраннице с отцом, да не хватало духу. А потом – раз, вызывают его в крайком и назначают секретарем райкома на место немца, не справившегося с заданием по коллективизации. Мол, в Калмыцком районе партсекретарем должен быть национальный кадр, и кто же, как не он, сможет довести земляков до объединения в колхозы.
Чагдар поблагодарил за доверие и пообещал, что отдаст все силы на выполнение задания партии, но на самом деле не знал, сумеет ли убедить калмыков вступить в колхоз, когда они доверяют лишь родственникам по крови и кости. Как уговорить их обобществлять скот, которого и так почти не осталось? Да, были у калмыков до революции, как и у всех казаков, общественные табуны, но личный скот они не отменяли и не ограничивали.
Партия поставила задачу сплошной коллективизации. А чтобы агитаторы знали, к чему надо стремиться, в начале сентября собрали их по всему Северо-Кавказскому краю и повезли в коммуну «Сеятель». В засушливой Сальской степи, совсем недалеко от Калмыцкого района, где еще в 1919 году на памяти Чагдара не было ни деревца, тысячи молодых саженцев дуба и ясеня в окружении кустов колючей акации выстроились в тринадцать линий. Ажурно-продуваемая посадка – название-то какое! – для защиты полей от суховеев. Чагдар даже не знал, что такое возможно.
Поля, как по линейке вымеренные: пшеница, кукуруза, подсолнухи, бахчи. В плодовом саду междурядья распаханы, ни одного сорняка. Заборов нет: подходи, рви. Но никто не рвет! Как так? Коммунары, объяснили им, – люди сознательные, чужие не появляются, но на всякий случай на дальних подступах – конные патрули.
Коммунары – и впрямь люди особые: толпа посетителей вокруг них ходит, а никто от работы не отвлекается. Привыкли уже – гости у них каждый день; и Буденный был, и Горький, и все партийное начальство. Чагдар подумал, что у калмыков так бы не вышло – как это гостю внимание не оказать?
И лица у коммунаров сосредоточенные на деле, гостям улыбаются одними губами, точно щеки морозом сковало. Не местные лица. Сопровождающий объяснил: одиннадцать национальностей на сто пять коммунаров. – А как же они между собой общаются? – На английском, отвечает, языке, потому что приехали они в основном из Америки. – Неужели в Америке они такой сознательности научились? Одиннадцать национальностей – а живут мирно, едят в одной столовой, работают слаженно. 3500 гектаров обрабатывают. Как такое возможно?
Ну, им и показали – как. Трактора колесные, трактора гусеничные, сеялки, веялки, молотилки – тоже всё из Америки. В 1922-м привезли и до сих пор на ходу. Ветряк электричество вырабатывает. В птичнике, в свинарнике, в коровнике – везде лампочки Ильича. Но больше всего потрясло Чагдара, когда корова склонилась к жестяному тазу, нажала мордой на кнопку, и потекла вода. Здесь, в маловодной Сальской степи, корова сама себя поит! Про это он решил никому не рассказывать, иначе и в остальном слушатели начнут сомневаться. Закопал также поглубже в память детей в детском саду, всех в одинаковых костюмчиках, сытых, здоровых и веселых. Люди и так боятся, что вслед за скотиной у них обобществят детей. А потом и жен.