Спасибо Хомутникову, пристроил тогда Чагдара к старушке-травнице в подмосковную деревню, недалеко от дачи, где Василий Алексеевич скрытно обретался в ожидании решения Комиссии партийного контроля. Сладкой солодкой, горькой калиной, кислой клюквой, парным молоком, липовым медом и смолистым банным паром подняла травница Чагдара на ноги. Свободно и легко задышал Чагдар.
8 декабря Хомутников сам прибежал к нему в деревню, размахивая «Правдой»:
– Сняли, сняли злобного карлика!
На последней полосе, в самом подвале, зажатое между информацией о третьем тираже займа за 1938 год и цифрами выпуска металла от позавчерашнего дня, – коротенькое сообщение: «Тов. Ежов Н. И. освобожден согласно его просьбе от обязанностей Наркома Внутренних Дел с оставлением его Народным Комиссаром Водного транспорта. Народным Комиссаром Внутренних Дел утвержден тов. Л. П. Берия».
В тот день в деревенском продмаге раскупили всю водку…
Самолет подрулил к навесу, но люк не открывали – ждали, когда осядет пыль. Встречающие чихали и кашляли, терли глаза и сморкались. Собратья-газетчики, глядя на респиратор Чагдара, удивленно качали головами и восхищались его сообразительностью. Чагдар в ответ лишь пожимал плечами, мол, что же тут особенного, если еще на прошлой неделе весь партактив тренировался работать в противогазах.
В иллюминаторах маячили чьи-то лица, но чьи – рассмотреть невозможно. Чагдару показалось, что в переднем иллюминаторе он разглядел Городовикова. Ока Иванович соревновался со своим давнишним командиром Семеном Михайловичем Буденным, чьи усы гуще. Строго говоря, у Оки Ивановича было больше прав на казацкие усы – Буденный по происхождению был из воронежских крестьян, хоть и родился в Калмыцком округе области Войска Донского.
Наконец открыли люк, бортмеханик – кожаная куртка, шлем, все как положено, – спустил трап. Тут же встал навытяжку, отдавая честь. В проеме показался Городовиков. Чагдар не видел Оку Ивановича вживую со времен Гражданской и был неприятно удивлен несоответствием легендарного образа реальному человеку. Генерал был маловат ростом и узок в плечах. Трудно даже поверить, что в Гражданскую он мог разрубить конника напополам одним ударом сабли, а в молодости на ярмарках всегда одерживал победу в калмыцкой борьбе.
Встречающие зааплодировали. Ока Иванович спустился с трапа, по-кавалерийски припадая то на одну, то на другую ногу, иронически похлопал себя по ушам – мол, оглох, после самолета плохо слышу, и аплодисменты усилились. Навстречу генералу уже спешили новый секретарь республиканского комитета партии Лаврентьев и новый председатель Совнаркома Гаряев.
Чагдар снова перевел взгляд на люк. Ну же! Он был почти уверен, что под крылом непотопляемого Городовикова Хомутников приедет в республику. Ведь преследования закончились, и в конце прошлого года Комиссия партийного контроля вынесла решение о восстановлении Василия Алексеевича в партии. Но из люка один за другим спускались незнакомые военные. Потом к трапу подъехала вереница черных эмок, гостей рассадили, и кавалькада тронулась в сторону Дома Советов. Аплодисменты не стихали. Хомутников не прилетел… Это означало, что бузавов-донцев по-прежнему не жалуют и не желают видеть в руководстве республики. Старые межулусные распри не уничтожили ни советская власть, ни чистка. Они, как огонь под золой: чуть подул ветер – и вспыхивают с новой силой.
Когда у самолета остались лишь пилот и бортмеханик, встречающие заспешили – кто на своих двоих, кто на коне, кто на велосипеде – в сторону центра: через час должен начаться парад, посвященный двадцатилетию республики и пятисотлетию «Джангра». Чагдар транспортом пока не обзавелся, пошел пешком.
Двадцатилетие республики было фактом несомненным, а вот с пятисотлетием чуть не случился казус. И виной тому был все тот же Николай Поппе, что отказал Чагдару в ночевке в августе 1937-го. Он, как глава отдела монгольских исследований, должен был подтвердить датировку эпоса. Он и подтвердил: середина XV века. Но тут с возражениями возник бурятский профессор Гарма Санжеев. Написал в республиканский комитет, что, по его мнению, «Джангр» создан после обособления калмыков от других монголов, то есть в XVII веке. И понятно же, чего он встрял. У бурят свой эпос, «Гесер», еще не датированный. Братский, конечно, народ калмыки, но свой эпос ближе к телу. А Поппе тут же пошел на попятную! Написал предсовнаркома Гаряеву, что поспешил с выводами, и «Джангр» действительно имеет более позднее происхождение.
Калмыцкий оргкомитет с этим демаршем согласиться был не готов. Обратились к академику-монголоведу Козину. Тот последовательно доказал древнюю датировку. Но процесс затянулся, и празднование пришлось отложить с начала мая на начало сентября. Жаль, конечно! Весной степь зеленая, ароматная, гомон птичий, пыли нет. Но зато денег на пятисотлетие выделили из союзного бюджета почти полтора миллиона. Песни «Джангра» перевели на русский, татарский, чеченский, казахский. В «Литературной газете» были публикации, в «Огоньке» тоже. Заседание в Москве провели. Теперь вот сам Фадеев приехал с большой делегацией, от каждой республики по писателю. А на трехсотлетие гроша бы ломаного не дали: слишком перекликалось с трехсотлетием царского дома Романовых, которое праздновали в 1913 году и всё еще помнили в народе. Пятьсот – совсем другое дело. Вся страна узнала, что у калмыков такой древний эпос! Спасибо академику Козину от всего калмыцкого народа независимо от улусной принадлежности! Счастье, что он благополучно пережил 1937-й, хоть и стал профессором еще до революции…
Чагдар взглянул на часы. До начала парада успеет забежать в роддом – может, уже родила? На рассвете у Цаган начались схватки. Если будет мальчик, решили назвать Джангром в честь главного героя эпоса. Вообще-то имена из эпоса в прошлом были сакральными, никто не осмеливался присваивать их своим детям. Но то в прошлом. Если можно называть именами революционными, то почему нельзя эпическими? Цаган согласилась. Но Чагдар знал, что втайне жена надеялась родить девочку. Ведь по уговору третий мальчик должен быть передан на воспитание Очиру, а Цаган была теперь со старшим деверем в открытом противостоянии. И все из-за его жены.
За полтора года самостоятельной жизни там, на море, совсем забыла Цаган калмыцкую иерархию. Скитания привели ее с детьми в Крым, где бывшая подруга по детдому устроила ее подменным воспитателем в «Артек». Такое везение! Жили, правда, в старом домике без удобств, но зато всех детей поставили на довольствие и готовить еду Цаган не приходилось. Первенец Вовка за год вытянулся на полголовы, а Йоська сильно не вырос, но стал крепким и налитым. Надя забыла про кашель, маршировала, подражая пионерам, звонко выпаливала артековские речовки и лозунги.
В начале марта 1939 года, убежденный Хомутниковым в безопасности своего возвращения, Чагдар приехал на хутор к семье. Очир в первый же вечер пожаловался ему на Цаган.
– Тебе, брат, нужно напомнить своей жене о приличиях. Позволяет себе учить меня, как я могу разговаривать со своей женой и как не могу! Немыслимая грубость!
Чагдар пообещал поговорить с Цаган. Объяснение, однако, отложил на утро, не хотел портить радость от долгожданного воссоединения. Жена светилась от счастья. Мальчишки весь вечер крутились возле отца, терпеливо ожидая своей доли внимания, и только Надя поначалу стеснялась и дичилась: забыла, как выглядит папа.
Цаган и Булгун хлопотали, стряпая и накрывая на стол. Мясо приготовили с овощами и травами по какому-то крымскому рецепту – Очиру не понравилось. Остальные хвалили, даже Баатр, хотя он всю жизнь ел вареное мясо по-калмыцки, к которому ничего, кроме сырого лука, не полагалось.
На ужин, как это обычно бывало раньше, к удивлению Чагдара никто из соседей не пришел.
– Такое теперь время, сынок, – покачал головой Баатр. – Сегодня сходишь к соседу, а завтра вызовет тебя председатель колхоза и будет выспрашивать, кто был и о чем говорили. И ведь нельзя ни о чем умолчать, потому что других тоже опросят.
Когда мужчины, кроме Дордже, выпили по три чашки арьки, Цаган спросила:
– А вы помните, какой сегодня праздник?
– Праздник? – мужчины недоуменно переглянулись.
– Сегодня – Международный день работниц! – торжественно провозгласила Цаган. – Праздник трудящихся женщин!
– А когда будет праздник трудящихся мужчин? – со смешком поинтересовался Очир.
– Мужчины всегда могли работать за пределами домашнего хозяйства. А женщины получили такое право совсем недавно, – тоном учительницы стала объяснять Цаган.
Очир выразительно посмотрел на Чагдара, но Чагдар сделал вид, что не понимает. Дордже пробормотал что-то невнятное и двинулся к выходу.
– А право учиться и даже получать специальное образование для наших женщин стало возможно только при советской власти, – продолжала Цаган.
– Все это знают, – попытался остановить жену Чагдар.
– Я к чему, – громче заговорила Цаган. – Сегодня Булгун предложили поехать на курсы зоотехников…
– Кто предложил?! – Очир даже вскочил с места. – Почему без моего ведома?
Дети вскинули глаза на старшего дядю.
– Из района приезжали, – прошелестела Булгун, – ферму проверяли. А нашего зоотехника забрали в армию. Меня коллектив выдвинул…
– «Коллектив…» – передразнил Очир. – Они забыли, что ты ни читать, ни писать не умеешь!
– Умеет! – ответила за Булгун Цаган.
Очир с недоверием посмотрел на жену.
– Я не хотела вас расстраивать, – пробормотала Булгун, не поднимая глаз.
Очир поднялся из-за стола, сграбастал с печной лежанки кисет с табаком и трубкой и вышел из мазанки. Над столом повисла тишина. Голова Булгун склонилась еще ниже. Баатр в задумчивости перебирал пальцами по поверхности дощатого стола.
– Чудная пошла жизнь, – наконец заговорил он. – Младшая невестка говорит за старшую. Жене предлагают учиться, не спросив мужа. Женщине предлагают мужское дело. Ты сама-то хочешь учиться? – обратился Баатр к Булгун.