Он вернулся к рабочему столу и написал заявление в Совнарком республики с просьбой предоставить квартиру в связи с увеличением состава семьи. Сегодня все начальство видело, как генерал Городовиков его детям деньги раздавал, и это вселяло надежду.
Утром в понедельник проводил мальчишек в школу и, захватив заранее приготовленные пеленки-распашонки и обещанную санитарке жестянку с леденцами, Чагдар отправился в роддом.
Сначала ему вынесли сверток с Розой. Сморщенное личико новорожденной было больше похоже на сушеное яблоко, чем на прекрасный цветок. Потом вышла Цаган: нос заострился, щеки впалые, скулы выпирают, сосуды на лице полопались и проступили мелкими синяками. По пути домой встречные поздравляли их с прибавлением, некоторые шутили, что план по девочкам Чагдар перевыполнил, потому что в хорошей калмыцкой семье полагается семь сыночков на одну дочку. Чагдар в ответ смеялся, а думал только об одном: нужно рассказать Цаган новости, пока не дошли до редакции.
Увидел на пути скамейку, предложил посидеть. Цаган согласно кивнула, бережно уместила себя на покрашенной к празднику лавке, откинулась на спинку. Тут Чагдар ей все и рассказал: и про Городовикова, и про Булгун, и про намерение Вовки заклеймить дядю, и про свои надежды получить наконец нормальное жилье. Цаган слушала молча, с закрытыми глазами, лишь время от времени растирая виски. Потом всё так же молча поднялась, и они пошли дальше.
У крыльца ее взгляд задержался на закопченной кастрюле с обугленной картошкой.
– Это хорошо, что Булгун переедет к нам. Поможет по хозяйству. С Вовкой сама поговорю. Все ему объясню, будь спокоен. Вот только покормлю малышку. А ты, пожалуйста, отчисти кастрюлю, а то обед сварить не в чем.
Чагдар на мгновение оторопел. Не то чтобы он никогда не чистил посуду. Но в Калмыкии, если в доме есть женщина, это не лезло ни в какие ворота… Вообще-то он планировал доставить жену домой и бежать на юбилейное заседание Союза писателей, которое должно было вот-вот начаться. Чагдар взглянул на Цаган. Она не шутила и не испытывала его. Она была просто не в силах.
Чагдар подхватил посудину свободной рукой и внес в дом. Передал малышку жене и принялся отковыривать угольки со дна кастрюли…
Глава 19Май 1942 года
Ж-ж-ж! Вышедший во двор продышаться после приступа кашля Чагдар вскинул голову в ночное небо. Самолеты? По сводке Информбюро фронт сейчас под Харьковом – до хутора Зюнгар почти 500 километров. Но звук был назойлив, перекрывая и надрывный ор лягушек, и хихиканье птичек-камышовок.
Ж-ж-ж… Бум! В лоб Чагдару будто попали овечьим орехом. Он облегченно рассмеялся. Майские жуки!
Чагдар не помнил, видел ли он майских жуков в детстве. Может, их и не было. Землю калмыки не копали, деревьев вокруг наперечет. А теперь расплодились, вредители, атакуют Очиров сад, жрут завязь. Дети собирают их в бутылки, потом вытряхивают в костер из тлеющих кизяков, приговаривая: «Смерть фашистским оккупантам! Спасем яблоки от коричневой чумы!» А ночью, оказывается, жуки носятся в воздухе, как пикирующие бомбардировщики.
Военная зима была голодной, продукты завозили в Элисту с перебоями, часть зарплаты люди отдавали на оборону. Кто-то делал это принудительно, а Чагдар и Цаган, которая стала полноправным сотрудником редакции, – добровольно.
Решение отправить детей на хутор зрело несколько месяцев. Роза и после года еще подкармливалась материнским молоком, и Цаган медлила, страшно было отпускать от себя малышку. Но после того, как Чагдар объявил ей, что записался добровольцем в 110-ю кавалерийскую дивизию, молоко у Цаган пропало.
– А кто же будет редактировать газету? – только и спросила она.
– Ты уже все умеешь, – ответил Чагдар, – ты и будешь.
– Думаешь, тебя с твоей хворью возьмут?
– Хомутников сказал – у дивизии будет своя газета…
И переезд детей на хутор стал неизбежным. Булгун ничего вслух не говорила, но Чагдар понимал: она и хотела, и страшилась вернуться в дом свекра. Надеялась, что Очир возьмет ее обратно – ведь со сватовством ничего у него не вышло, и уже второй год трое мужчин справлялись с домашним хозяйством как могли. Булгун за них переживала.
В городе эта замученная крестьянским трудом тридцатилетняя женщина неожиданно расцвела. Чагдар получил трехкомнатную квартиру, в которой все отлично разместились: в одной комнате – они с Цаган, в другой – мальчишки, в третьей – Булгун с девочками. Окруженная детьми, от которых ничто ее не отрывало – ни колхозные коровы, ни заботы по дому и саду, Булгун светилась спокойной радостью. Лицо ее разгладилось, с ладоней сошли мозоли, а отрезное в талии городское платье в крупный горох подчеркивало по-девичьи стройную фигуру. Волосы она, правда, носила как полагается замужней калмычке: две косы в сатиновых черных чехлах-шивырлыках, спущенные на грудь. Цаган несколько раз предлагала ей подстричься, но Булгун отказывалась, а значит, не оставляла надежды вернуться к Очиру.
И вот жизнь распорядилась так, что Булгун возвратилась на хутор, но теперь нянькой детей Чагдара и Цаган. В пестрой косынке, в платье с рукавами-фонариками, в парусиновых тапочках, натертых зубным порошком, – прежнюю Булгун, никогда не снимавшую на людях ни шапки, ни сапог, стало не узнать. Когда она вылезла из кабины грузовика с малышкой на руках, Очира словно пригвоздило к месту. Баатр своих чувств не скрывал – хлопал себя по бедрам, изумляясь перемене, а Дордже уже спешил к кузову – принимать спрыгивающих мальчишек.
Разместились порознь: в старой мазанке – мужчины, в новой – Булгун с детьми. Целый день суетились с обустройством – кроме Очира, который сказал, что у него дела в правлении, и ушел. Мальчишки бегали вокруг, предлагая помощь, пока дед не выдал им бутылки и не услал в сад собирать жуков. Надюша на правах старшей сестры развлекала Розу, проводя ей «искурсию» по базу. Все словно забыли, что идет страшная война, и враг уже подходил к Ростову осенью прошлого года, и 110-я кавалерийская калмыцкая дивизия дислоцируется по соседним станицам и хуторам. Казалось, детей просто привезли отдохнуть на лето. А на самом деле большая удача, что грузовик откомандировали в распоряжение дивизионной кухни и Хомутников, заместитель командира 110-й, разрешил довезти на нем до хутора Чагдара со скарбом, невесткой и детьми.
Хуже всех теперь Цаган – ее сердце разрывается между потребностью быть с детьми и партийным долгом. Но выбора у нее нет: военная обстановка – военная дисциплина. Конечно, Чагдар по болезни мог бы остаться в тылу, но как бы он оправдывался потом перед своими детьми? Туберкулез? Что ж, теперь добровольцами берут всех: и косых, и хромых, и горбатых, и малолетних с подделанными документами.
Война, без сомнения, скоро закончится. Германская экономика истощена до предела, стратегические запасы у немцев на исходе. Так сказал товарищ Сталин. На длительную войну немцы не рассчитывали. Думали, будет, как в Европе – народ сразу руки вверх поднимет. Но не на тех напали. В Москву немцев не пустили, от Ростова отогнали, Ленинград уже второй год держится, не сдается. Много жизней, конечно, положили. Сколько – доподлинно неизвестно, но, если взять хотя бы одну 70-ю дивизию, сформированную осенью прошлого года в Калмыкии – почти вся полегла в начале декабря у Матвеева Кургана; до февраля пополняли в Ростове, уже совсем и не калмыками, и где она теперь – знает только высшее командование. Может, уже и расформирована. Много в последние месяцы было пропавших без вести – это Чагдару почтальонша Зина по секрету шепнула. В сводках Информбюро, которые Чагдар лично переводил для газеты и регулярно публиковал, про наши потери писали скупо.
Но фашисты теряют больше. А страна у них маленькая. И хоть на их стороне воюют и румыны, и греки, и итальянцы, и югославы, и финны, и австрийцы, но даже взятые совокупно, их силы ничтожны. Да, самолетов и танков у них больше, но техника мертва без горючего. А горючее на исходе. Так пишут во всех газетах. Теперь главное – не пустить немцев на Кавказ, к грозненской и бакинской нефти, куда они мечтают прорваться. Нефть нам самим нужна. Так сказал Хомутников. Теперь вот учат кавалеристов метать бутылки с зажигательной смесью, чтобы на скаку попадать в открытые люки танков. Но дураки те командиры, которые гонят лошадей в лобовую атаку на танки, а это случается повсеместно и влечет за собой массовые и бессмысленные жертвы, с болью в голосе рассказывал Чагдару Хомутников – его отстранили от командования 70-й еще осенью и послали обратно в Калмыкию формировать свежую дивизию. И очень бы не хотелось, чтобы еще четыре с половиной тысячи конников полегли так же бессмысленно, как и те из 70-й…
В пятничном номере «Красной звезды» передовица посвящена именно коннице; переведет Чагдар статью сегодня ночью на калмыцкий, и завтра отпечатают ее в Зимовниках в виде листовки – пусть знают бойцы, как высоко ставит верховное командование кавалерию и заботится о том, чтобы использовалась она толково.
Чагдар тихонько вошел в спящий дом, включил на кухне лампочку, сел за стол, проморгался, всматриваясь в слепые буквы плохо пропечатанной полосы. Статья редакционная, без подписи, но автор ее знающий человек. Может быть, даже сам маршал Буденный, ведь дивизия носит его имя. Значит, с этой передовицей должен ознакомиться каждый боец. Для малограмотных надо будет устроить громкую читку.
Чагдар заскрипел карандашом по волокнистой, грубой оберточной бумаге, из которой он сам сшивал блокноты – с канцелярскими товарами не лучше, чем с продовольствием. Кухонный стол слегка качался – земляной пол в старой мазанке неровный. Чагдар поискал глазами – что бы подложить под ножку. У печки валялись щепки для розжига. Взял одну, опустился на колени, стал прилаживать. Потряс стол – вроде устойчиво. Для верности дернул еще. Вдруг из-под столешницы выпала вчетверо сложенная бумага – прямо Чагдару на колени. Удивленный, он развернул лист. Крупными буквами по-русски было написано: «Калмыки! Близится час вашего освобождения от красного ига! Не вступайте в Красную Армию! Оставайтесь у себя, когда Красная Армия уходит! Добывайте оружие! Убивайте большевиков и евреев! Не бойтесь немцев! Гитлер и Германия несут вам освобождение, мирную жизнь и спокойный труд! Калмыцкие эмигранты».