— В нашем тоже, — перебил Дин. — Господ преторианцев уважают. Милостью Королевы назначены. Лучшие из лучших. Одноглазый Ян узнает — накажет. Жестоко накажет. Он уже знает. Господа преторианцы все видят и слышат. Ты в своем Улье еще не подумал — они уже знают.
Говорил васпа тихо, но твердо и с такой убежденностью, что в неотвратимость наказания верилось без сомнений. После явления офицеров на утреннем разводе даже самые жуткие истории о них я был готов принять за истину. Настоящее командование. И незачем на них клеветать.
Засохшую грязь с лица я кое-как отскреб, а форма смрадом от лохмотьев особо-то и не успела пропитаться. Раздетые нами шудры нашлись там же, где их оставили. Вернув лохмотья и развязав уродцев, мы с Дином вышли из катакомб.
Вовремя, потому что в казарме еще горело дежурное освещение и неофиты спали. Кивнув на прощанье Дину, я заскользил вдоль стены. Нужно срочно убрать тряпичный манекен и занять его место. Только бы дежурный не заметил. Адреналин поднялся еще выше, и сердце забилось в припадке тахикардии. Я почти на месте, еще немного.
Из темноты на меня напала тень. Чьи-то руки зажали рот и утащили за собой в ячейку.
— Тихо, — шепнула тень голосом Тезона. — Пятками по полу колотишь, как манекен на плацу избиваешь.
— Ин дэв ма тоссант, — зашипел я, вырываясь из хватки. — Нормально не мог позвать? Катись в бездну с такими шутками! Отойди, я сказал. В сторону!
Разведчик отступил на шаг и демонстративно загородил телом выход из ячейки. Руки чесались разбить ему рожу в кровь. Я понимал, что перебрал адреналина, но контролировать себя в таком состоянии не мог. Ярость требовала выхода.
— Времени нет, — прохрипел я. — Мне нужно обманку из койки убрать.
— У дежурных пересменка, — уперся Тезон. — Окно в пятнадцать-двадцать минут тишины.
— Они тебе расписание показали?
— Копию прислали в трех экземплярах, — разведчик тоже завелся и зачастил: — Вторую ночь за дежурными хвостом таскаюсь, пока ты спишь или шляешься неизвестно где. Чем занимался все это время?
Ох, зря он полез меня отчитывать. Мы оба лейтенанты. Даже номинальное лидерство в нашем микро-отряде не давало ему права метелить меня, как молокососа, ссаными тряпками по лицу.
— В ангаре писал сообщение на днище вертолета, — зло ответил я. — Вы уж извините, господин разведчик, но раньше тупого и уродливого шудру, в чьих грязных лохмотьях я там ошивался, из наряда не отпустили. Пришлось всю смену работать.
— Я уже бросился тебя искать. Какого х-х-холостого выстрела ты ничего не сказал? Собрались с васпой и ушли, я только тени успел засечь. Взяли вас или не взяли? Может, уже пора труп забирать и подарочек папе в черный полиэтилен упаковывать?!
— А ты за моего папу не переживай! За своего беспокойся! — сорвался я.
Вся ярость, что во мне была, поднималась черным облаком и мешала дышать. Я наступал на разведчика, представляя, как сломаю ему нос и выдавлю глаза. А потом выбью все зубы, чтобы больше никогда не слышать: «Нилот. Папенькин сынок. Генеральский выкормыш».
— За свою задницу боишься? Да не будет ничего, хоть по кускам меня в лагерь принеси. Генералу плевать. Я двадцатый сын, понимаешь? Двадцатый! Одним больше, одним меньше, какая разница? Будет еще двадцать первый, двадцать третий, тридцатый. А я никому не нужен. Ни отцу, ни матери, ни мужику ее новому. Она двух дочерей ему родила, а про меня все забыли. Хоть сегодня я сдохну, хоть завтра, никому нет дела!
Мой голос опасно звенел в тишине казармы, но даже дежурным сержантам и спящим неофитам было наплевать. Разведчик давно освободил выход. Вжался в стену и смотрел на меня широко распахнутыми глазами. В них блестели все лампы Улья, а где-то на дне отражалась такая же тьма, как во мне. Глубокая. Черная. Невыносимая. За мгновение до того, как моя адреналиновая ярость погасла, Тезон выдохнул и скатился спиной по стене.
— Извини, — тихо прошептал он. — Я не знал. Мой отец не жил с нами. Приедет иногда на денек другой, сунет матери подарки, а меня к тетке на всю ночь. Я так погано себя чувствовал. Думал, как хорошо нилотам. Отец генерал. Огромный особняк, толпа нянек, поваров, охранников. Всего вдоволь и делай, что хочешь хоть целый день. Отец, конечно, часто занят, но он хотя бы рядом.
Я устало выдохнул, прогоняя холод, грозящийся забраться под гимнастерку. Не научусь справляться со своими демонами, стану зверем среди зверей. Зачем набросился на Тезона? Мог просто спросить. Или догадаться.
— Какой там особняк, скажешь тоже, — пробормотал я, усаживаясь рядом с разведчиком. — Я жил в горах девятого сектора. В маленьком доме возле заброшенного аэродрома. До ближайшего поселка два часа на мотоцикле. Все лето босиком бегал и в рваных штанах. Жили впроголодь. Когда на восьмом цикле в училище забрали, я с матерью попрощался и больше ее не видел. Отец захотел, чтобы его старший нилот учился на равнине. Военный транспортник перевез через океан, сопровождающий капитан сдал меня в училище, и все. Мать без денег, с двумя детьми на руках, а билет туда и обратно страшно представить, сколько стоил. Зато отец в том же городе, ага. Я радовался примерно два цикла, ждал его. Потом понял, что генерал — всегда генерал. Ты отца хотя бы изредка видел, а меня воспитывала фотография на стене в казарме. Если бы не моя хулиганская выходка на девятнадцатом цикле, когда я всю ночь просидел в закрытом клубе, чтобы утром встретить отца до его выступления, так бы и не знал, как Наилий Орхитус Лар вживую выглядит.
Тезон вздохнул и, болезненно морщась, потер лоб.
— Да уж. Вот и думай о собственных детях, если даже у генералов… В общем прости меня. Клянусь, больше ты про «генеральского сынка» не услышишь.
— Забыли, — мотнул я головой. — И ты меня прости. В следующий раз никуда не уйду, не предупредив.
— Получилось хоть? — все еще тихо и подавлено спросил Тезон.
— Да, Дин нарисовал глифы. Красиво и точно, будто всю жизнь по-цзы’дарийски писал.
— Вопросов не задавал о надписи? Что, зачем? — разведчик включился в работу.
— Нет. Дин толковый.
— Мне он тоже показался адекватным, но осторожнее с ним. Не в нашей ситуации верить кому-то без оглядки. Рассказывай, что видел.
Я отчитался перед ним, как рапорт составил. Коротко и по существу. Тезон тоже заинтересовался коконами и перерожденными.
— Расспроси Дина о преторианцах, — поручил мне лейтенант. — Скорее всего, это личная гвардия Королевы. В других Ульях их нет, поэтому можешь не стесняясь выспрашивать подробности. Интересует распорядок дня, привычки, мелкие слабости. Думаю, рядовые утрировали про пьянки и гулянки, но общее впечатление некоторой неадекватности преторианцев нельзя игнорировать. Они могут употреблять наркотики. А любой наркоман — легкая добыча.
— Сомневаюсь, — скептически покривился я. — Не станут офицеры на службе употреблять. Не вяжется с образом. Понимаешь?
— А что вяжется с образом?
— Не знаю. Заглядывать в душу на расстоянии я пока не научился.
Хвала несуществующим богам в казарме по-прежнему было тихо. Но мы все равно между фразами прислушивались. С дисциплиной у васпов все в порядке, дежурный должен выйти на обход четко по графику.
— Преторианцы, коконы, королева, — бормотал Тезон. — Я чувствую, разгадка где-то близко. Не хватает одной детали. Найти бы ее.
— Как думаешь, мы успеем? — спросил я.
— Да, еще минут пять есть.
— Я про Королеву. Успеем мы увидеть ее до экзамена?
Разведчик нахмурился, будто я оторвал его от решения важной задачи какой-то незначительной глупостью.
— Если не успеем, то будем сдавать экзамен.
— А сдадим?
— Придется сдать, — искоса посмотрел на меня разведчик. — Теоретических занятий со сверхсложным техническим материалом у неофитов нет. А общая физическая подготовка, нормативы, парные и групповые поединки — не проблема.
— Хотелось бы и мне так думать, — усмехнулся я.
— Тебе пора, — кивнул за спину Тезон. — Имитацию свою не ищи. Я убрал.
«Какая забота, нет, ну какая забота».
Мысленно позволив себе последнюю колкость, я кивнул разведчику на прощание и вышел в коридор.
Глава 13. Группа крови
До ячейки я добрался без приключений. Нырнул внутрь, сел на матрац и услышал знакомую тяжелую поступь по коридору. Тьер, Грут! Пришел сообщить результаты анализов? Морщась от боли, я содрал гимнастерку с заживающей спины и оставил на руках. Вроде как только что проснулся. Одеваюсь.
— Двести тридцать, подъем! — гаркнул сержант и застыл в дверях, глядя на то, как я картинно натягиваю гимнастерку обратно. Похвалы за скорость можно не ждать, бить меня не за что. Сочувствую сержанту. Что делать будет?
— Бегом в тренировочную, слизняк.
Вот тебе и не за что. Опять допросная. Хотя, если бы васпа нашел за мной серьезный косяк, уже убил бы. Дорогу до тренировочной-допросной я знал наизусть и, поправляя ремень, спешил за сержантом. Не хотелось думать, что могли найти местные лаборанты в крови цзы’дарийцев. Мы хоть и похожи на людей, но генетически разные. А от васп тем более отличались. Но я продолжал надеяться, что серьезные генетические исследования лаборантам Улья недоступны.
Тьер, неужели нет? На рабочем столе Грута в допросной лежали шприц, жгут и несколько пробирок. Дополнительные анализы — это бездна как плохо. У меня ноги стали ватными и руки опустились.
— На стул, — скомандовал сержант, забирая со стола жгут. — Рукав закатывай. Быстрее. Все делаешь так медленно, словно на дыбу постоянно нарываешься. Вот скажи мне. У вас со сто пятьдесят третьим один сержант был, тренировал вас одинаково. Из одного неофита боец вырос, а из другого дохляк. Как так? Не знаешь?
Дохляк, значит. «А ты дай моим ребрам срастись, я и тебя грудью по полу в тренировочном зале покатаю», — хотел сказать я, но подобную дурь, как огрызание в ответ на риторические вопросы, из меня еще в Училище выбили.
— Не могу знать, — смиренно ответил я.
Забыл! Забыл приставку-обращение.