В этих мемуарах, думала она, буквально всё притянуто за уши. Более нелепой выдумки она ещё не видела.
Линдси продолжила читать с того места, где остановилась.
«Через несколько дней после того разговора с Венди я уволилась из больницы. У меня не было выбора. Я четко понимала, что теряю время, помогая за раз одному человеку. Мне столько всего предстояло сделать. Меня посетило видение, от которого я просто не могла отмахнуться. В своём воображении я ясно видела, что моя рука — посредством Её, конечно, — способна изменить мир. Что мир отчаянно нуждается в том, что я создала под Её руководством, благодаря Её всезнанию. Пчела, что билась в окно палаты Венди, была посланием не ей, а мне. Знак того, что я должна вернуться на остров Ламми. Там был не только мой дом; там всё началось.
Там в своей новой ипостаси должна была возродиться я».
Линдси пролистала раздел фотографий — восемь страниц кипенно-белой глянцевой бумаги с зернистыми черно-белыми снимками, сделанными в разные периоды жизни Марни. Очаровательная малышка. Миленькая девочка. Ферма на Ламми. Старый амбар до того, как он был снесён и на его месте построен новый, служивший телестудией и упаковочным цехом. Фотографии её родителей. Её брат, позирующий на склоне холма; рукой он показывал туда, откуда к его сестре прилетел пчелиный рой. Групповое фото персонала больницы в ту пору, когда Марни работала медсестрой. На большинстве снимков Марни была запечатлена со знаменитостями, в том числе с её главным «паровозом» — Диной Марлоу. На некоторых фотографиях они выглядели как близнецы с рекламы жвачки «Даблминт».
Линдси отложила книгу. Жаль, что нельзя позвонить Алану, рассказать ему про всю ту ересь, что проповедует Марни. Он бы выслушал. Посмеялся. Согласился.
В то же время нельзя было отрицать, что другие женщины охотно принимают на веру положения учения Марни, которые печатают на этикетках её продукции.
То, что она продает.
Так кто эта женщина? Самый гениальный коммерсант всех времен, или она действительно может предложить нечто такое, чего ни у кого больше нет? То, что больше никто не осмеливается пообещать?
И что же она стремилась внушить? Вероятно следующее: несмотря на то, что в современном мире на каждом углу кричат, что женщины якобы вправе занимать влиятельное положение в обществе, что они способны самостоятельно решать свою судьбу, существует препятствие, которое мешает им претворять в жизнь свои мечты.
И это препятствие — отнюдь не мужчины, утверждала Марни.
Это препятствие — сами женщины.
Им просто не хватает веры в себя.
У Линдси аж давление поднялось. Конечно, валите вину на жертв. Даже это наша вина! И все же эта мысль ее глодала, царапала как соседский сиамский кот, оравший у её двери.
Почему она так долго оставалась с Джеком, зная, что он завёл интрижку со своей секретаршей? Что заставляло её цепляться за человека, который только и делал, что причинял ей боль?
Почему она так мало думала о себе?
Ответов не находилось, и, не желая больше исследовать темную природу этих вопросов, она снова переключилась на расследование и мгновенно поставила перед собой очередную задачу.
Необходимо было выяснить, почему все эти верные почитательницы Марни, женщины из «Улья», покинули «рой».
Алан задал бы один простой вопрос:
— Линдси, вот почему, интересно, — словно наяву услышала она его голос, — пчёлы разлетелись?
И, будто по сигналу, зазвонил её телефон. К ней пробивался университетский журналист — Карл Фландерс.
— Здравствуйте, Карл. — Линдси завела двигатель и тронула машину с места, выезжая на дорогу.
— Приветствую вас, детектив. Я надеялся, что мы вместе будем работать. А вы не отвечаете на мои звонки.
— Извините, — отвечала Линдси. — Мы расследуем убийство и с прессой не работаем.
— Значит, вы не узнаете, что я раскопал. Прочтёте завтра утром в Интернете.
— Хорошо.
— Ладно, все равно скажу. Сара работала над статьёй о пчелиной даме с острова Ламми.
— Откуда вам это известно?
— Из анонимных источников. Я их проверил.
— Остальное я прочитаю завтра. До свидания, Карл.
Она знала, что он всего лишь старался помочь. Алан заметил бы, что Карл слишком назойливо предлагает свою помощь. Они поспорили бы. Алан указал бы, что чрезмерная заинтересованность в расследовании преступления предполагает причастность. Она возразила бы, сказав, что он всего лишь худосочный молодой журналист, ищущий славы.
Завершая разговор, Линдси подумала бы о том, что в силу выбранной профессии она вынуждена общаться либо с преступниками, либо с доброхотами, которыми на самом деле движет одно: извлечь выгоду из сложившихся обстоятельств. По крайней мере, Карл не скрывал свои мотивы.
Карл Фландерс горбился над своим ноутбуком. Он залез в папку Сары на сайте редакции газеты «Западный фронт». Папка была запаролена, и он прибегнул ко всем возможным средствам, чтобы вскрыть её. Позвонил в службу техподдержки и узнал контакты производителя. Сказал айтишнику из Ванкувера, что публикует в газете своё произведение в жанре научной фантастики. Карл кликнул мышкой по папке «Марни Спеллман». В ней лежали статьи в формате «pdf» и ссылки на видеоролики в «Ютубе» и различные электронные доски объявлений.
На первой полосе Интернет-версии «Западного фронта» он поместил короткую, но интригующую статью, как он позже охарактеризует свою заметку сотрудникам редакции.
Убитая студентка УЗВ Сара Бейкер работала над разоблачительной статьей о Марни Спеллман, женщины с острова Ламми, которая в 1990-х гг. создала нечто вроде движения за расширение прав и возможностей женщин.
«При мне она никогда не упоминала о Марни Спеллман, — сообщила её соседка по квартире Зоуи Кармайн. — Сказала только, что это секрет, о котором я узнаю позже».
Другие студенты с факультета журналистики подтвердили, что Сара собирала материал о Спеллман.
«Мне она сказала, что это будет бомба, заставит сильно занервничать кое-кого из очень влиятельных людей», — добавил редактор газеты Карл Фландерс.
Сегодня вечером на ферме Спеллман на телефонные звонки никто не отвечает.
Глава 28
В течение дня Линдси нет-нет да принималась читать автобиографию Марни, пока в конце концов не заставила себя отложить книгу до вечера, когда её рабочий день будет окончен и она дома доделает всё, что наметила. Даже будь у неё кто-то, кому она могла бы довериться — а со смертью Алана столь близких людей у неё не осталось, — она все равно ни единой живой душе не призналась бы, что история Марни Спеллман странным образом её влечет.
И это не имело отношения к тому, что Марни и ферма Спеллман, по её убеждению, играли центральную роль в том, что произошло с Калистой Салливан и Сарой Бейкер. Линдси ещё не начала выстраивать логическую цепочку между двумя убийствами, но чувствовала, что Марни — тот самый мост, что их связывает, и намеревалась копать до тех пор, пока все части пазла не сложатся в цельную картину. Если её спросят об этом, она не станет отпираться. Изложит доводы в подкрепление своих подозрений, без труда обоснует необходимость вести расследование в этом направлении.
Но она никогда не попытается обосновать или даже признать перед кем-то (в том числе и перед самой собой, если честно), что идеи Марни неуклонно просачивались в её мысли, подобно тому, как из-под двери вползают завитки дыма. Сколько она ни убеждала себя, что всё это чепуха, по сути, откровенное оскорбление, чем больше времени она проводила с книгой Марни, тем сильнее желала приобрести то, что та продавала.
Если б она не теряла хладнокровия и рассуждала здраво, то сразу поняла бы, что является идеальным адресатом для таких вот посланий, доставляемых именно в этой упаковке. Отсутствие всякой личной жизни, унизительное предательство мужа, самоубийство напарника — всё это оставило болезненную пустоту в душе.
Утверждение Марни о том, что внешняя красота — верный путь к достижению внутреннего комфорта, поначалу вызвало возмущение. Однако Линдси знала, что пластические хирурги, стоматологи-косметологи и распространители средств от облысения зарабатывали целые состояния, продвигая ту же самую идею.
Сама Линдси была привлекательной женщиной: большие глаза, белокурые волосы медового оттенка, вившиеся при высокой влажности. Отправляясь на работу, она обычно небрежно подбирала волосы вверх, а выбивавшиеся карамельные завитки торчали как им вздумается. Тщеславной она не была, но и не закрывала глаза на то, что даже теперь, в своём подавленном состоянии, заслужила бы массу комплиментов, если б принарядилась и сделала прическу. Что в свою очередь заметно подняло бы ей настроение, наполнило бы восторгом на грани эйфории. Нелепо и даже печально, но это — неопровержимый факт.
Насколько сильно должно быть это ощущение у настоящих красавиц? У Марни, например? Красота Марни просто сбивала с ног. Иначе и не скажешь. Вообще-то, из двух самых выдающихся членов «Улья», самой Марни и кинозвезды Дины Марлоу, Марни была куда более привлекательной. Линдси восхищалась ею, рассматривая её фотографии в Интернете (в интересах следствия, убеждала она себя). Красота Марни излучала сияние, исходившее откуда-то из глубин её существа.
Как люди могли бы не тянуться к ней?
Линдси подумала, что при других обстоятельствах, возможно, она тоже стала бы её последовательницей.
Безумие, урезонила она себя. Линдси закрыла компьютер. Она в сотый раз изучала материалы суда над Салливаном и была изнурена, но, тем не менее, налила себе полбокала белого вина и, повалившись на кровать, снова принялась читать «Неуёмное сердце»:
«Голливуд, штат Флорида. Я стояла перед зеркалом в грим-уборной клуба „Магазин на диване, зная, что на кону моя судьба. Гримерша переборщила с лаком „White Rain“, отчего волосы затвердели — пулей не пробьёшь. Я потрогала свою прическу в виде купола, и скрестила пальцы на удачу, надеясь, что не растаю под студийными прожекторами.