— Порой женщины бывают такие язвы, — сказала Марни, возвращаясь от барной стойки.
Дина предпочла бы не реагировать. Пропустить эту реплику мимо ушей. Продемонстрировать полнейшее хладнокровие.
— Ты это о чем?
Марни протянула Дине ее бокал.
— Ерунда. Не бери в голову.
Это была хитрость. Один из способов приоткрыть крышку ящика зависти, чтобы зависть понемногу сочилась в комнату красивых и богатых людей. Тонкая струйка мерзкой подлости, которую может различить только тот, кому она предназначена.
Из них двоих более умной и привлекательной была Марни. Дина была в этом убеждена и знала, что Марни тоже так считает. Где бы они с Марни вдвоем ни оказывались, Дине всегда доставалась роль второго плана, что ее немало раздражало.
— Просто…
Марни все же решила объяснить.
— Что? — спросила Дина.
Марни надолго приникла к своему бокалу, размазав помаду на губах.
— На мой взгляд, ты здесь самая красивая женщина, — ответила она. — И хватит об этом.
Дина ни словом не обмолвилась о размазанной помаде. Позволила ближайшей подруге расхаживать среди гостей с лицом, как у клоуна.
Прежде чем встать под душ, Дина заперла дверь ванной на замок. Старая привычка. Осталась с тех пор, когда за ней приезжал помощник режиссера по отбору актеров, чтобы отвезти на съемки, или когда мать искала ее, чтобы сообщить о приглашении на кинопробы.
Дина опустилась на мраморную скамеечку и расплакалась. Слезы смешивались с обволакивавшими ее клубами горячего пара. Она завопила, без слов, как раненый зверь, выплескивая всю боль, что причиняли ей окружающие.
В присутствии Марни и других членов «Улья» Дина отлично играла свою роль. Представлялась уравновешенной, сдержанной особой, которая четко знает, что ей нужно в жизни. Но все это была видимость.
В сущности, всё в ней была ложь. И внешность, и якобы некий особый интеллект — любознательность, пытливый ум. А как она принимала советы и поучения, как поддерживала мысль о том, что самореализация не имеет границ! Какое притворство. На самом деле она была такой же одномерной, как пачка фотографий для автографов. Все это время она боялась, что ее разоблачат, как мошенницу. Она знала, что не так хороша, как Гленн, Мерил, Хелен.
В ванной клубился пар. Дина нащупала бритву. Правду ли говорят, что человек не чувствует боли, когда совершает самоубийство, находясь в горячей воде? И если не смотреть, как кровь стекает в слив, вообще не поймешь, что происходит? Глаза закрыты. Шумит вода. Жизнь угасает, уносится вместе с водой в канализацию. Это уж точно лучше, чем отравиться таблетками. Дина не хотела, чтобы криминалисты фотографировали ее труп, лежащий в лужах рвотной массы. Не хотела умирать на унитазе. Не хватало еще, чтобы потом всю ее жизнь суммировали одной хлесткой фразой.
Держа бритву кончиками пальцев, она старалась расслабиться. Пристально рассматривала свои запястья. Наверно, на всем ее теле только они никогда не подвергались пластическим операциям. Кожа на них была гладкая, как нетронутая снежная равнина. Тут ей пришло в голову, что те, кто обнаружат ее труп, сразу увидят характерные шрамы от вживления грудных имплантов. Грудь не была ее визитной карточкой, как у некоторых актрис. Она решилась увеличить грудь лишь для того, чтобы наряды не висели на ней. Люди узнают, что ее уверенность в себе была напускной, а ее проповеди о природной красоте — красоте пчел — сплошной обман.
Из глубины ее существа вырвался крик — жалобный, гортанный бессловесный вопль. Неизбывная мука, выходящая, словно воздух из проколотого шарика. Бритва упала на сток, ее розовая пластмассовая ручка бешено закрутилась вокруг своей оси, словно обезумевшая минутная стрелка.
Нет, не хватает ей смелости. Она не способна даже красиво уйти со сцены жизни.
Да, Марни ее использовала. Но и она использовала Марни. Казалось бы, они должны быть квиты, но почему-то соотношение сил между ними всегда склонялось в пользу Спеллман.
Во время ее последнего приезда на ферму они высказали друг другу все, что думают.
В тот день Марни находилась в приподнятом настроении. У нее состоялись переговоры с ее дистрибьютором в Европе, речь шла о самом масштабном за все время выпуске новой продукции на рынок.
— По всему миру, — подчеркнула Марни. — Вот уж воистину. Я выхожу на мировой уровень.
В том, как Марни это произнесла, чувствовался некий подвох.
— Я знаю, как это бывает, — ответила Дина, не удержавшись от того, чтобы чуть сбить с нее спесь.
— Это не то же самое, Дина. Ты торговала своей внешностью. А я продаю женщинам власть, возможность выбора.
Дина редко спорила с Марни, но сейчас возразила:
— Ты продаешь обещания в баночках.
Взгляд Марни на мгновение вспыхнул, но выражение лица оставалось бесстрастным.
— Ух ты, неужели кто-то действительно это сказал?
— Не кто-то, Марни. Я. Да и все так говорят.
— Сколько же в тебе дерьма, Дина.
Дина недоуменно взглянула на нее. Такое выражение обычно принимало ее лицо в телепередачах, когда она хотела изобразить удивление.
— Вот как? Ты внушаешь женщинам, что только красота позволит им добиться желаемого. Старая песня. Мужчины внушают нам то же самое с тех пор, как на свете появились мужчины и женщины.
— Ты знаешь, Дина, что дело совсем не в этом, — отмахнулась от ее доводов Марни. — Или должна бы уже это усвоить, но, очевидно, только и делаешь, что смотришься в зеркало. Да. Ты сейчас говоришь о себе, Дина. Ты — горячая поклонница себя самой, вот что.
Они не кричали друг на друга, говорили спокойно, но каждая фраза звучала так, словно вся состояла из заглавных букв.
— Возможно, — ответила Дина, не желая отступать. — Ты погубила мою карьеру и выставила меня идиоткой, заставив пробоваться на дурацкую роль в скучнейшем сериале «Сеть».
Эмоции буквально сочились из каждого ее слова.
Марни, напротив, сохраняла невозмутимость.
— Я хотела, чтобы ты преуспела, — сказала она.
— Ты желала моего провала! Тобой владеет неутолимая жажда царствовать, и ты ни за что никому не позволишь стать выше себя.
— Дина, ты должна посмотреть правде в глаза. Было время, когда ты была популярной. Но ничто не вечно. Пора с этим смириться.
— Ты меня использовала, Марни.
Марни закрыла глаза руками, досадливо качая головой.
— Опять? Ты серьезно? Почему ты повторяешь это всякий раз, когда злишься? Или пьяна?
— Я сейчас не пью, — парировала Дина.
— Что ж, ладно, — не отступала Марни. — Давай покончим с этим, раз и навсегда. И не будем больше возвращаться к этому разговору. Тебе необходимо трезво взглянуть на вещи. Голливуд для тебя в прошлом. Здесь ты еще могла бы чего-то достичь… хотя, может, и нет. Честно говоря, я в этом не уверена. Ты своим отношением меня достала.
Дина слушала ее молча. Как слушала маму, которая говорила, что ей надо похудеть. Как слушала своего агента, который заставил ее сделать две операции по увеличению груди, так как первая операция не произвела ошеломляющего впечатления, а это, по мнению агента, было необходимо, чтобы получать более серьезные роли.
Она пыталась бороться, пыталась противостоять нападкам Марни. Но нужные слова не шли на ум. Она знала, что Марни поднимается все выше в своем звездном могуществе, а она сама — всего лишь угасающий уголек.
— О, — произнесла Марни. — Похоже, мы больше не будем возвращаться к этому разговору.
Дина безмолвствовала.
— Вот и прекрасно, — продолжала Марни. — Сейчас ты здесь. И у нас много работы. Так что не отлынивай, выполняй свою часть обязанностей.
И вот, девять лет спустя, в своем прекрасном пустом доме Дина усилием воли (используя свой многолетний опыт) пыталась изгнать эти воспоминания. С бокалом вина она вышла к бассейну. Дина прекрасно сознавала свое положение. Никогда больше не обретет она славу и популярность, какими обладала в молодости. Если о ней и вспомнят, то лишь в связи с Марни Спеллман.
Надежная подруга.
Наперсница.
Советница.
Допивая вино, она слабо улыбнулась.
Ни то, ни другое, ни третье.
Она ненавидела Марни Спеллман так же сильно, как любила ее.
Некоторые считали, что они с ней словно сестры. Другие видели в их отношениях нечто большее. Дина знала, что она старше Марни, — хоть и солгала о своем возрасте в Википедии, — но рядом с ней всегда чувствовала себя на положении подчиненной. Марни была в полной мере состоявшимся человеком, управлявшим своим телом, сознанием и карьерой. Сильная целеустремленная женщина. А жизнь Дины определяли другие. Почти всегда это были мужчины. И почти все хотели просто использовать ее.
Дина снова отправилась бродить по своему огромному дому. Вернулась на кухню, поставила пустой бокал и, взяв из холодильника бутылку воды, пошла через большой холл в кабинет. Из глубины шкафа она достала альбом газетных вырезок, которые ее мать начала собирать, когда Дина делала первые шаги в кино. Помнится, мама говорила ей, что в юном возрасте она обожала работу манекенщицы. Обожала эту работу. Жила ради нее. Дину это приводило в замешательство. Что ж там обожать? Ей это ничуть не нравилось. Но она видела, что для матери это много значило.
Пожелтевшие вырезки в альбоме крепились к страницам целлофановой лентой, которая стала хрупкой и ломкой от времени. Вот ее фотография в двухлетнем возрасте — из рекламы стирального порошка «Белоснежка». Дина потрогала загнувшиеся края своей фотографии в роли Фионы в мюзикле «Бригадун»[30]. Стала листать дальше. Страницу за страницей. Из настоящего в прошлое и обратно.
Потом снова вернулась к фотографии из мюзикла «Бригадун». На ней глаза Дины излучали магнетизм, а сама черно-белая фотография выглядела, словно лист железа.
На одном из семинаров на ферме Спеллман Марни рассказала историю, связанную с этой фотографией. Рассказала историю Дины, словно все это произошло с ней самой. Она нередко обращалась к эпизодам из своего трагического таинственного прошлого, чтобы разговорить своих последователей или заставить их делать пожертвования, особенно если эти люди владели чем-то ценным, что ей, возможно, могло пригодиться.