Перед Мимекой открылся короткий зал, и понять, что там творится, мог только тот, кто родился в Улье. Она трусцой направилась в центр суматохи. Вокруг сновали работники, неся коробки в начало галереи, где под охраной стражников было установлено временное укрепление.
Когда Мимека вошла в эту зону, над ее головой распахнулся люк аварийного выхода, и вниз стремительно спустились Салдо и Хельстром, а вслед за ними — вооруженные работники. Сквозь щель доносился грохот боя наверху, однако внезапно он смолк. Раздался еще один взрыв, потом одиночный выстрел. Молодая женщина услышала отдающийся в голове гул парализаторов.
Тишина.
Хельстром заметил Мимеку, жестом призвал ее присоединиться, продолжая двигаться в сторону временного укрепления. При его приближении старший наблюдатель повернулся, узнал его и отрапортовал:
— Мы разобрались с теми, кто проник внутрь, но остались еще двое у ограды. Они вне пределов досягаемости наших парализаторов. Может, зайти с тыла?
— Погоди, — ответил Хельстром. — Можем ли мы вернуться обратно в дом?
— У этих двоих имеется, по меньшей мере, один пулемет.
— Я поднимусь по лестнице, — предложил Салдо. — Подождите здесь. Не стоит тебе рисковать, Нильс.
— Мы отправимся вдвоем, — отрезал Хельстром. Махнув рукой Салдо, чтобы тот шел впереди, он обратился к Мимеке: — Я рад, что ты жива, Фэнси.
Она кивнула, восстанавливая дыхание.
— Подожди здесь, — попросил Хельстром. — Ты еще можешь нам понадобиться.
Повернувшись, он пошел вслед за Салдо, который дожидался его вместе с вооруженными работниками у лестницы. Неожиданность атаки и ее ярость повергли Хельстрома в состояние шока, от которого он никак не мог отойти. У них теперь земля под ногами горит, действительно горит!
В студии оказалось на удивление мало повреждений — только дыра в стене у северной двери. Часть оборудования разбилась и лежала в беспорядке. Разбит был и небольшой улей с пчелами, выжившие сердито жужжали, но не набрасывались на работников Улья, доказывая эффективность процесса их выведения. Хельстром сделал пометку в уме — похвалить тех, кто занимался этим проектом, и предоставить им дополнительные средства.
Главный кран студии не был поврежден. Салдо уже направлялся к клети, когда на лестничной площадке появился Хельстром. Нильс окинул взглядом студию. Зрелище было не из приятных. Тела работников поспешно уносили бригады уборщиков. Потери, потери, лагери! Черт бы побрал этих проклятых убийц! Хельстром ощутил, как в нем нарастает гнев. Ему вдруг захотелось взмахнуть рукой, призвать работников и наброситься на двух оставшихся нападавших, чтобы разорвать их на куски голыми руками, чего бы это ни стоило. Он чувствовал, что такое же желание, усиленное адреналином, охватило и остальных обитателей Улья. Они ждут лишь его сигнала. Это больше не были операторы, актеры, техники, специалисты по самым различным вопросам, благодаря которым в Улей из Внешнего мира поступали энергия и деньги. Это были взбешенные работники, любой из них.
Хельстром заставил себя спокойно подойти к клети и присоединиться к Салдо. Он сделал глубокий нервный вздох, впрыгивая в клеть. Улей никогда еще не был в такой опасности и никогда прежде так не нуждался в разумном и выдержанном руководителе.
— Возьми мегафон, — приказал Хельстром Салдо, когда клеть поднялась в воздух. — Скажи оставшимся в живых нападавшим, чтобы они сдавались. Постарайся взять их живыми.
— А если они будут сопротивляться? — спросил Салдо возбужденным голосом мужчины, готового к атаке.
— Ты не должен обращать внимание на их сопротивление, — сказал Хельстром. — Их нужно оглушить и взять живыми, если только это вообще возможно. Проверь, нельзя ли к ним подобраться с парализатором по какой-нибудь галерее Улья.
Клеть мягко опустилась, и Хельстром сошел с нее, а следом за ним и Салдо. Дверь, ведущая в пункт управления, была открыта, и изнутри доносились возбужденные голоса.
— Прикажи работникам в такие ответственные минуты больше полагаться на язык жестов! — гневно крикнул Хельстром. — Меньше шума и бестолковщины.
— Да… да, конечно, Нильс.
Салдо ощутил благоговейный ужас от спокойного, холодного голоса Хельстрома, когда тот отдавал приказ. Вот что лучше всего характеризует лидера — трезвый расчет заглушил гнев, клокочущий внутри. Несомненно, Хельстром тоже взбешен нападением, но он полностью себя контролирует.
Хельстром шагнул через небольшой проем двери в рубку управления и рявкнул:
— Немедленно восстановить порядок! Поставить экранирующий глушитель на место! Телефонная линия еще действует?
Мгновенно установилась тишина. Работники кинулись выполнять приказы. Офицер Службы Безопасности, стоя в конце изогнутой стойки, на которой крепились глушители, передал Нильсу телефон.
— Поставьте оборудование вон там, — указал Хельстром, беря телефонную трубку, — и пошлите наблюдателя в комнату «Проекта 40». Наблюдатель ни в коем случае не должен вмешиваться в их работу, просто наблюдать и все! О любых признаках прорыва наблюдатель должен немедленно докладывать лично мне. Понятно?
— Да, — ответил Салдо и бросился исполнять поручение.
Хельстром поднес трубку к уху; гудков не было. Он вернул ее со словами:
— Линия не работает. Попробуйте восстановить ее.
Работник взял телефон и удивленно заметил:
— Но все же было в порядке всего минуту назад.
— Ну, а теперь он не работает.
— Куда ты хотел позвонить, Нильс?
— В Вашингтон. Хотел узнать, не пришло ли время блефовать.
Из дневника Тровы Хельстром:
«Полноценная жизнь, нужные действия в нужное время, конструктивное служение своим товарищам, которым ты окажешься полезен и после смерти, отправившись в чан, — вот значение настоящей дружбы. Единение в жизни, единение в смерти».
Кловис выбрала для себя первый фургон, пренебрегая возражением Майерли, что это, мол, «не место для женщины». Она сказала, куда он может отправиться с этим своим замечанием, и он понимающе улыбнулся.
— Ясненько, милая моя. На Ферме, возможно, довольно весело, и ты не хочешь, чтобы твой дружок-Коротышка наслаждался там один. Если это так, я вернусь и сам расскажу тебе.
«Значит, он знает о наших отношениях!» — подумала Кловис.
А потом плюнула ему в лицо, а когда он попытался ударить, подняла левую руку, чтобы самой врезать ему по морде. Вмешались другие, и ДТ закричал:
— Господи! Нашли время драться! Что вы себе позволяете? Все, пора отправляться!
За городом при первой же возможности они остановили фургон, надежно связали Крафта, сунули в рот кляп и бросили его на заднее сиденье. Он прокричал что-то вроде: «Вы заплатите за это», — но дуло пистолета, нацеленное в лоб, заставило его заткнуться. После чего он позволил себя связать и лежал на сиденье с широко открытыми глазами, стараясь запомнить все, что видел.
Кловис сидела рядом с ДТ, управлявшим автомобилем. Она смотрела на пейзаж за окном, ничего не замечая. Значит, вот так это и кончается. Люди на Ферме убьют Эдди при первых же признаках нападения. У нее нашлось время подумать о последствиях, и Кловис не сомневалась, что ожидает Джанверта. Именно так поступает всякий хороший агент — не поворачивается спиной к опасностям. Глаза застилала красная пелена гнева, зовущего вперед. Она наконец-то разобралась, почему шеф выбрал руководителем этой операции именно ее. Мотивы шефа были просты: он хотел, чтобы она испытывала слепую, смертельную ярость.
Они выехали после четырех. Легкий ветерок колыхал высокую пожелтевшую траву, которая росла по сторонам грязной дороги. Когда Кловис заметила траву, то сосредоточила на ней свой взгляд, глянула вперед и поняла, что они уже добрались до последнего поворота перед оградой. ДТ выжимал из огромного фургона всю мощь, отмеряя последнюю милю пути.
— Нервничаешь? — спросил ДТ.
Она бросила взгляд на жесткое молодое лицо, с которого еще не сошел загар, полученный во Вьетнаме. Его зеленая кепка летчика отбрасывала темные тени на глаза, высветляя небольшой белый шрам на переносице.
— Вопрос на засыпку, — произнесла она, повышая голос, чтобы перекрыть рев двигателя.
— Нет ничего зазорного, если нервничаешь перед дракой, — заметил он. — Помню, как однажды во Вьетнаме…
— Да пошел ты со своим хвастовством! — оборвала она его.
ДТ пожал плечами, отметив, как посерело ее лицо. Слишком уж серьезно она воспринимает то, что им предстоит. Это дело не для женщин. Майерли был прав. Впрочем, теперь не стоит об этом думать. Если уж ей так хочется быть ревностной мисс, черт с ней. Лишь бы умела обращаться с оружием. А насколько ему было известно, она умела.
— Что ты делаешь в свободное время?
— А тебе какое дело, помощник?
— Господи, какая ты кусачая! Я ведь просто беседую с тобой.
— Вот и разговаривал бы сам с собой!
«Лучше бы с тобой, милочка, — подумал он. — У тебя красивое тело. Нравится ли оно Коротышке?» Конечно, всем известно об их связи. Настоящие чувства, которые непозволительны для тех, кто работает в Агентстве. То ли дело у них с Тимьеной — старый добрый секс. Вот почему Кловис так болезненно переживает. Коротышка свое получит в ту секунду, когда они ворвутся на Ферму. И когда Коротышка умрет, она им покажет, где раки зимуют!
ДТ еще раз посмотрел на нее. «Неужели Агентство и вправду поставило ее во главе операции?»
— Они не ждут нас, — продолжил ДТ. — Вот будет потеха! Мы сможем полностью очистить Ферму. Сколько, по твоему мнению, у них там людей? Двадцать? Может, тридцать?
— Там будет хорошая заварушка, — огрызнулась она. — А сейчас заткнись!
Крафт, слушая разговор с заднего сиденья фургона, испытывал к ним нечто вроде жалости. Их ждет защитная стена с установленными на ней парализаторами, и каждый включен на полную мощность. Это будет бойня. Он уже смирился с тем, что погибнет вместе с этими двумя. Что бы они стали делать, если бы узнали, сколько же на самом деле людей в Улье? Что бы они сказали, если бы, задав этот вопрос, услышали в ответ: тысяч пятьдесят, плюс-минус двести.