После его смерти осталась чертова гибель обтрепанных листов бумаги с цифрами и чертежами; он мечтал удвоить урожаи, применив изобретенную им систему: нагромождение террас с плодородной землей, которые бы орошались водой из артезианских колодцев и получали больше солнечных лучей благодаря системе зеркал.
Отец Фиделя изменил название кондитерской, когда унаследовал ее от старшего брата, погибшего в 1898 году на Филиппинах. Прежде на ее вывеске значилось «Усладительница», это название он счел недостаточно многозначительным и поставил другое: «На земле наших предков». Целых полгода придумывал он это название, набралось не менее трехсот вариантов, все примерно в таком же стиле.
Во времена Республики, когда отец умер, Фидель снова переменил название кондитерской, теперь на вывеске стояло: «Золотой шербет».
— Вовсе ни к чему давать кондитерским названия с политическим смыслом, — говорил он.
Тонкая интуиция подсказывала Фиделю, что вывеска «На земле наших предков» была связана с определенным направлением ума.
— Наше дело — сбывать всем без различия сдобные булочки и птицу. И республиканцы, и карлисты платят нам одними и теми же песетами.
Как вы уже знаете, молодые приехали в Мадрид провести здесь медовый месяц и сочли своим долгом нанести тетушке длительный визит. Дон Пабло прямо не знал, как от них избавиться.
— Стало быть, Мадрид вам понравился?
— Да, очень…
Проходит несколько секунд, затем дон Пабло говорит:
— Что ж, это хорошо!
Донья Пура уже без сил. А юная парочка будто ничего не замечает.
Викторита отправилась на улицу Фуэнкарраль, в молочную доньи Рамоны Брагадо, бывшей возлюбленной того господина, который дважды был заместителем министра финансов.
— Привет, Викторита! Как я рада тебя видеть!
— Привет, донья Рамона.
Донья Рамона умильно, медоточиво улыбается.
— Я так и знала, что моя девочка обязательно придет!
Викторита тоже пытается улыбнуться.
— Да, сразу видно, что вы к этим делам привычны.
— Что ты сказала?
— Да так, ничего.
— Аи, дочка, какая же ты подозрительная!
Викторита сбросила пальто, ворот блузки у нее расстегнут, взгляд странный — — то ли умоляющий, покорный, но, может, и отчаянный.
— Ну что, хороша я?
— Да что ты, дочка, что с тобой?
— Ничего, со мной ничего.
Донья Рамона, отведя глаза в сторону, попыталась пустить в ход свои испытанные приемчики сводни.
— Ладно, ладно! Не капризничай, как маленькая. Заходи, поиграешь в карты с моими племянницами.
Викторита поднялась.
— Нет, донья Рамона. Мне некогда. Меня ждет мой жених. Мне, знаете ли, уже осточертело кружить вокруг да около, как осел у нории [24]. Ведь и вам, и мне что нужно? Нужно перейти к делу, понятно?
— Нет, дочка, непонятно.
Прическа у Викториты растрепана.
— Так я вам скажу ясней — где этот кобель?
Донья Рамона ахнула:
— Что ты!
— Где же наконец этот кобель? Понятно? Где этот тип?
— Ай, милочка, да ты просто потаскуха!
— Ладно, называйте меня кем угодно, мне безразлично. Я должна отдаться одному мужчине, чтобы купить лекарства для другого. Подавайте сюда этого типа!
— Но, доченька, зачем так говорить?
Викторита повышает голос:
— Потому что мне иначе говорить не хочется, сеньора сводня! Вам ясно? Не хочется!
Заслышав крик, в комнату заглянули племянницы доньи Рамоны. Позади них показалась физиономия дона Марио.
— Что тут стряслось, тетя?
— Ах, эта дрянная девчонка, эта неблагодарная, хотела меня ударить!
Викторита совершенно спокойна. Всегда успокаиваешься, когда тебе вот-вот предстоит совершить что-то ужасное. Или когда решишь не совершать этого.
— Знаете что, сеньора, я лучше приду в другой раз, когда у вас будет поменьше народу.
Девушка открыла дверь и вышла. Не успела она дойти до угла, как ее нагнал дон Марио. Он поднес руку к шляпе.
— Простите, сеньорита. Мне кажется — чего уж тут притворяться! — мне кажется, что я отчасти виноват в происшедшем. Я…
Викторита его перебила:
— Бросьте, я очень рада с вами познакомиться! Вот я перед вами! Вы ведь ради меня пришли. Клянусь вам, я в жизни ни с кем не спала, кроме как со своим женихом. Уже больше трех месяцев, почти четыре, как я не знаю, что такое мужчина. Я очень люблю своего жениха. Вас я никогда любить не буду, но если вы заплатите, я лягу с вами. Я уже сыта по горло. Немного денег, и моего жениха можно будет спасти. А что я ему изменю, на это мне наплевать. Мне важно одно — поставить его на ноги. Если вы мне его вылечите, я буду с вами, пока вам не надоест.
Голос девушки задрожал, она расплакалась.
— Извините…
У дона Марио, старого развратника, не лишенного, однако, сентиментальной струнки, стал комок в горле.
— Успокойтесь, сеньорита! Зайдемте, выпьем кофе, это вам будет полезно.
В кафе дон Марио сказал Викторите:
— Я тебе дам денег, и ты их отнесешь своему жениху. Только договоримся: наши с тобой дела останутся между нами, а он пусть думает что хочет. Согласна?
— Да, пусть себе думает что хочет. Давайте, ведите меня куда хотите.
Хулита рассеянна, она как будто ничего не слышит, как будто витает где-то в облаках.
— Мама…
— Что, доченька?
— Я должна сделать тебе признание.
— Ты? Ох, малышка, не смеши меня!
— Нет, мам, я серьезно говорю — я должна сделать тебе признание.
У матери слегка задрожали губы, но, чтобы это заметить, надо смотреть очень внимательно.
— Говори, дочка, говори.
— Я… Я не знаю, хватит ли у меня храбрости.
— Нет, дочка, говори, не будь скрытной. Вспомни, недаром говорят, что мать — лучшая подруга, лучшая наперсница дочери.
— Ну, если так…
— Так говори же!
— Мама…
— Ну что?
Хулита вдруг как бы отдается порыву:
— Знаешь, почему от меня пахнет табаком?
— Почему?
Мать едва дышит от волнения, кажется, еще секунда, и она задохнется.
— Потому что я сидела рядом с мужчиной, а этот мужчина курил сигару.
Донья Виси облегченно вздохнула. Долг, однако, велел ей сохранять строгий вид.
— Ты сидела?
— Да, я,
— Но…
— Нет-нет, мама, ты не бойся. Он очень хороший.
Девушка принимает мечтательную позу, ну, точно поэтесса.
— Очень, очень хороший!
— И порядочный? Помни, дочь моя, это основное.
— Да, мама, и порядочный.
Дремлющий червячок сладострастия, который гнездится и в сердцах стариков, зашевелился в груди доньи Виси.
— Что ж, доченька, не знаю, что и сказать тебе. Да благословит тебя Бог…
Ресницы Хулиты еле приметно дрогнули — никакой прибор не уловил бы их движения.
— Спасибо, мама.
…
На следующий день, когда донья Виси сидела за шитьем, кто-то позвонил.
— Тика, иди открой!
Эсколастика, старая, неопрятная служанка, которую все для краткости зовут Тика, пошла открывать входную дверь.
— Сеньора, принесли пакет.
— Пакет?
— Да.
— Что за чудеса!
Донья Виси расписалась в тетради почтальона.
— Вот, дай ему эту мелочь.
На пакете значилось: «Сеньорите Хулии Моисее, улица Гарценбуша, 57, Мадрид».
— Что там такое? Похоже, картон.
Донья Виси смотрит на свет — нет, ничего не видно.
— Ох, как любопытство разбирает! Пакет моей девочке! Вот новости!
Донье Виси приходит на ум, что Хулита должна скоро вернуться и тогда все выяснится. Донья Виси снова садится за шитье.
— Что бы это могло быть?
Донья Виси берет в руки конверт, он соломенно-желтого цвета, чуть побольше обычного почтового конверта. Она разглядывает его со всех сторон, щупает.
— Ах, я бестолковая! Да это фото! Фото моей девочки! Вот быстрота!'
Донья Виси надрывает конверт, из него на корзинку с шитьем падает фотография усатого господина.
— Ох ты, Господи, что за тип!
Сколько она ни смотрит, сколько ни вертит карточку, ничего не может понять.
А усатый господин не кто иной, как дон Обдулио. Но донья Виси этого не знает, донья Виси ничего не знает о том, что делается вокруг.
— Кто бы это мог быть?
Когда приходит Хулита, донья Виси спешит ей навстречу.
— Смотри, доченька, тебе прислали пакет. Я его вскрыла, потому что поняла, что там фото, я думала, твое. Мне так хотелось на него взглянуть!
Хулита скорчила гримасу. Хулита иногда бывает несколько деспотична по отношению к матери.
— Где пакет?
— Вот он, это, наверно, кто-то пошутил.
Девушка глядит на снимок и бледнеет.
— Если это шутка, то очень дурного вкуса.
Мать с каждой секундой все меньше понимает, что происходит.
— Ты его знаешь?
— Я? Нет. Откуда мне его знать?
Девушка прячет фото дона Обдулио и приложенную к нему записку, где неуклюжим почерком служанки написано: «Ты его знаешь, красотка?»
При встрече со своим возлюбленным Хулита говорит:
— Смотри, что мне прислали по почте.
— Это тот покойник?
— Да, тот самый.
Вентура минуту молчит, он что-то обдумывает с видом заговорщика.
— Дай мне ее, я знаю, что с нею сделать.
— Возьми.
Вентура слегка сжимает руку Хулиты.
— Слушай! Знаешь, что я тебе скажу?
— Что?
— Нам лучше переменить гнездышко, поискать другую комнату, что-то мне эта история не нравится.
— И мне тоже. Вчера я на лестнице встретила отца.
— Он тебя видел?
— Ну конечно!
— И что ты ему сказала?
— Сказала, что ходила к фотографу.
Вентура размышляет.
— Дома ты ничего подозрительного не заметила?
— Нет, ничего, пока ничего.
…
Незадолго до этого разговора с Хулитой Вентура встретил на улице Лучана донью Селию.
— Привет, донья Селия!
— Привет, сеньор Агуадо! Кстати, вы мне очень нужны, прямо сама судьба послала вас мне навстречу. Я очень рада, что вас вижу, мне надо вам сказать кое-что важное.