Наконец в бывшем стойле они увидели что-то, отдаленно напоминающее люк. Вернее, из пола просто торчало металлическое кольцо, и Рут что есть сил потянула его на себя. Что-то ухнуло, и за грязной крышкой появился лаз. Стоило открыть проход, как на них дохнуло жуткой затхлостью.
– Полезли, – с мрачной решительностью сказала она. – Хочу разделаться с этим побыстрее.
– А я хочу к кому-нибудь на ручки, – проворчал Данила, не скрывая своего отвращения к этой дыре.
Фонари выхватили грубо высеченные ступени, ведущие вниз. Что ж, идти так идти. Он полез первым, а Рут – за ним, предварительно закрыв за собой крышку лаза. Спуск вниз оказался довольно долгим, и за это время они оглядели то, что их окружало. Стены были из земли и камня. Сверху иногда свисали корни деревьев, и похоже, что эту изнанку никто особенно не вылизывал. Лаз уходил все глубже и сужался, пока ступеньки не кончились. Вскоре вокруг них стиснулись только влажные земляные стены.
В какой-то момент потолок резко опустился, и пришлось ползти на четвереньках. Данила потел и думал, что так себя, должно быть, ощущают погребенные заживо. А еще у него, похоже, начинался приступ клаустрофобии, и пыхтение Рут за спиной никак не ободряло, а только давило психологически. Он стал вспоминать строчки из «Верескового меда», чтобы отвлечься.
«Боже, я хочу домой, – попутно размышлял он, – назад, в свою бестолковую жизнь, походящую на скверный ситком, в котором единственный, кто смеется, – это я сам».
Но надо было сделать это сомнительное дело. На кону его будущее, в котором он сам себе хозяин.
Рут ни о чем не думала. Делать что-то механически стало ее отработанной привычкой. Она видела только подошвы ботинок Данилы, земля из-под которых летела ей в лицо.
И таким образом пришлось ползти около часа. Лаз расширился так же внезапно, как и сузился. Пот заливал обоим глаза, и Данила повторял про себя «Вересковый мед» уже в десятый раз.
– Пришли, кажись.
Перед ними была проржавевшая металлическая дверь. Все, как обещано. Оба переводили дух и боязливо оглядывались на адский туннель. И в ритме своего сбивающегося дыхания они поняли: под землей, оказывается, очень тихо.
– Ломаю? – спросила Рут одними губами.
Данила поднял указательный палец, прося ее обождать. Он оглядел дверь на предмет ловушек или еще чего. Здесь тоже была золотая пыль. Малютки-медовары удобрили всю территорию своим прахом. И на двери Данила увидел то, о чем его предупреждала Кларисса.
Он опустился на одно колено, вглядываясь в царапины почти у самой земли. Только они были не случайными. Их начертания походили на несколько скрещенных треугольников с трезубцем посередине. Внутри него что-то словно вздрогнуло: его личный предохранитель, возможно. Кларисса предупреждала, что в этих символах заключена чудовищная сила.
«Увидишь их – не трогай сам. Пусть Рут эти двери открывает. С ней ничего не будет. А ты у нас еще живой», – как наяву зашептал в ухо ее голос.
– Давай, – тихо сказал он ей, отходя назад.
Рут примерилась и со всей силы пнула дверь. Та зазвенела, но не поддалась, хотя петли зашатались. Она стала нещадно лупить ее руками и ногами с одержимостью, которая присутствовала во всем, что она делала. Минут через десять дверь слетела, и за ней простерлась арочная галерея, выложенная кирпичом. Но свет ламп далеко не достигал. Сложно было сказать, что скрывалось во тьме.
Рут откинула выбившиеся из хвоста волосы и пошла было первая, но почти сразу замерла на пороге как вкопанная. Данила следил за ней во все глаза. Она медленно обернулась к нему, недоуменно выплевывая изо рта ручеек крови.
– Что со мной? – тихо спросила она, утирая губы. – Я не могу сойти с места.
Изо рта снова полилось, и она скорчилась, схватившись за живот.
Данила живо оглядел дверь. От нее исходило еле заметное золотое свечение, и каждый раз, когда Рут плевалась кровью, дверь переливалась этим светом, видимым только ему. В воздухе словно разряжались электрические вспышки…
– Это защита, – сказал он.
Рут растерянно смотрела на него, прижимая к животу окровавленные и перепачканные землей ладони. Тело слегка дрожало, но пока она держалась.
– Меня как будто быстро продырявили чем-то острым раз пять, – с трудом сказала она. – Больно, но потом все проходит. Что за…
И она снова резко скорчилась от невидимых клиньев, рвущих ее изнутри. С легким извинением в голосе Данила выдавил:
– Рут… тебе придется принять это на себя, чтобы я мог пройти. С тобой ничего не будет. Ты регенерируешься. А я не пройду. У защиты очень слабый энергетический заряд. Ее, видно, сто лет не обновляли. Надо выпустить весь ее остаток… в тебя. Прости.
Между атаками наступила короткая пауза, во время которой она буравила его ненавидящим взглядом.
– Ты скотина, Хаблов, – сурово выдала она.
– Ага, – проблеял он, и без ее слов чувствуя себя подонком.
Рут сделала глубокий вдох и приготовилась к новой атаке. Не девушка, а солдат. Даже будучи в ее особом физическом состоянии Данила все равно трусил бы как черт.
В нее опять ударило что-то невидимое. Рут скорчилась в три погибели, и ноги медленно подкосились. Изо рта уже шла целая река крови, которая все не прекращалась. Но ее упорство ощущалось даже в молчании.
«Лучше бы ты кричала…» – подумал Данила.
Он снова перевел взгляд на дверь. Свечение почти угасло.
– Давай. Еще чуть-чуть. Чуть-чуть, – бормотал он, нервно дыша. – Давай, моя хорошая… Ну же.
Рут не выдержала и заорала, и вены на шее и лице проступили как подсвеченные. Кровь текла теперь из глаз и ушей… Это было хуже любого мясного ужастика. Потому что от настоящей крови несет необратимостью и страхом.
«Черт ее знает, может, не выдержит…» – с опасением подумал он.
Дверь почти угасла…
– Еще чуть-чуть.
Она уже едва шевелилась, уткнувшись лицом в землю. И внезапно сделала глубокий вдох. Данила ощутил, как кончики пальцев оживают. До этого они были как чужие. Тревожные вибрации в воздухе растворились.
Защита себя исчерпала.
Рут перевернулась на спину. Вокруг нее расползалась широкая темная лужа. Он осторожно подошел ближе. Ничего больше не было. Можно идти.
Он опасливо переступил порог, а потом втащил Рут на ту сторону. Она была почти без сознания. Вены медленно бледнели, а свитер можно было отжимать от крови.
– Тихо, тихо, – уже без причины бормотал он. – Все закончилось. Ты умница, Рут. И всегда ею была. Ты просто… доблестный воин. И красивая девушка без чувства юмора.
Он извлек из кармана то, что Кларисса дала ему для восстановления его нежных рыцарских доспехов. Трясущимися руками Данила вскрыл маленький бутылек с перекатывающейся черной как смоль жидкостью. Очередной богомерзкий артефакт с Перекрестка, который ей передали Господа. Это Кларисса вливала им и в глаза. Кровь Ос, могущественных хищников, веками выживавших между мирами. Они приобрели иммунитет почти ко всему, кроме божественной силы…
«Если ее добьют, постарайся воскресить. Крови Ос должно хватить на два раза. Береги Рут, она все-таки не расходный материал, кто знает, сколько ловушек там будет…»
Придерживая ее голову, он аккуратно влил пару капель в рот, а третьей вымазал палец и провел по лбу, рисуя на нем знак покровительства Господ – линию с полукружьями.
Рут тяжело вздохнула и приоткрыла все еще красные глаза. Она смотрела на Данилу, лежа у него на коленях, и ему казалось, что так глядит пустота. Он предпочел бы сдохнуть, чем выносить этот взгляд. Умом оба понимали: здесь нет ничего личного, просто задание, успех которого нужен им обоим.
«То ли еще будет», – печально думал Данила, сгорбившись и подобрав под подбородок колени.
Так прошел еще час. Процесс восстановления оказался небыстрым. Он достал салфетки, обтер ими ее лицо и шею, собрал снова волосы резинкой. Рут молчала, уставившись в одну точку. Надо же: мертвым тоже больно.
– Этой пытки ты, конечно, не заслужила.
– На хрен иди.
– О, узнаю мою девочку.
Он заулыбался с легким заискиванием, а Рут тяжело присела. Силы возвращались к ней, и это было хорошо.
– Зачем она вообще нам глаза жгла, если мы все равно влипаем во все ловушки? – поинтересовалась она, потирая затылок.
– Кровь Ос защищает нас от других медиумов, – повторил Данила. – Они нас не видят и не чувствуют. Но защита нас видит. Потому что ее придумали боги, а они, как японцы, шарят в крутых технологиях.
– Сколько времени? – отстраненно поинтересовалась она.
Данила взглянул на телефон.
– Час ночи.
Они улеглись на землю, слушая тихий стук капель, разбавляющий тишину. Впереди маячил непроглядный туннель, от которого попахивало, а позади остались выломанная дверь и кроличий лаз.
– Рут, прости. Честно, прости. Но иначе никак. Мне тоже было больно на тебя смотреть.
Она не ответила. Мир перед ее глазами разъедала знакомая белизна, и в ней проступило видение. В странной комнате без окон ходит кругами тот, кого она ищет. Все так ясно, будто вырезано… Винсент оборачивается к ней, и в его слегка сумасшедших глазах словно рассыпаются нити молний…
Эхом доносятся слова, услышанные днем в странной песне:
I’m in the basement, baby, drop on by.
Фидель и ее группа поддержки, как она про себя называла Нико с Саидом, брели по глухой лесной чаще. Из Гамбурга они уехали еще утром на поезде, сделали остановку во Фленсбурге и направились в сторону «Прометея» на арендованных велосипедах. Ехать под дождем и ветром было удовольствие на любителя, но другого транспорта не имелось.
Конечно, она изорвала подол платья. Но тут уж сама виновата: никто не просил ее выряжаться. Просто Фидель любила быть в образе. Она была сама себе и театр, и зритель.
Ведьма обернулась на бредущих за ней парней. Отличная команда супергероев: девушка, сбежавшая с викторианского косплея, секси араб в хипстерских очках и шкет в байкерских шмотках не своего размера. Когда все трое крутили педали великов, картина, вероятно, была та еще.