Он бражил и смеялся,
Аккордами глушил,
К хозяйке прислонялся
И лампочку тушил.
И было в том романе,
Всё пламенем горя,
Всё — как с дырой в кармане,
И всё — до фонаря.
Они кидали сети
В моря любви на дно,
И было в лунном свете
Всем фонарям темно.
То ль ночь тянулась вяло,
А то ль пришла пора —
Окно вдруг зазияло,
Как черная дыра.
То ль лампочка сгорела
С досады, сгоряча.
А то ль зажглась несмело
Для фонаря Свеча.
2006 год
Холст
По аквамарину — золота мазок
Да десятка три пальм.
Вот и вся картина —
Золотой сезон,
Десять дней всего. Жаль.
Видано ли диво — жареный песок —
Всласть его грызет волна.
И хромает мило
С пятки на носок
Через этот холст она.
Встав с восходом у мольберта,
Щуря глаз слепого маяка,
Нас выводит в красках лета
Вечного Художника рука.
Время обернется грустью на струне,
А пока оркестр — в раж.
Вот она смеется
И бежит ко мне,
И страдает весь пляж.
Выцветут едва ли краски-вензеля,
И как память — холст мал.
Как же ее звали
Небо и Земля?..
Звали так, как я звал.
2007 год
Цветочный бульвар
Закачался палубой бульвар —
Так солнце шпарит.
Изо всех вокруг сидящих пар
Дай присяду к этой паре.
С головой в газету завернусь
На пять минут.
Поскучаю, повздыхаю и дождусь,
Когда уйдут.
Так и есть. Встают. Поверх меня
Стрельнули взглядом.
Ну, куда вы? Я же вас не прогонял,
Хоть до звезд сидите рядом.
Нет… Пошли.
Конечно, к лавочке пустой.
Ах, пара так мила.
Мне лишь: «Дядя, ты простой…»
И все дела.
В ясный день неоном синим
На цветочном магазине
Вывеска все та ж,
И трамвай в пылу звоночном
Разбирает срочно, срочно
Пестрых остановок ералаш.
С грохотом по памяти обвал:
Ну, точно, точно!
Здесь же я, убей меня, бывал,
Вот и магазин, скажи, цветочный!
Не один бывал. И волосы — до плеч.
А кто она?..
Что-то начинает солнце печь
Хмельней вина.
Имя выдохну, как поцелуй.
Эх, были муки!
Вот и голос: «Слышишь, лучше не балуй,
Убери подальше руки!..»
Поднимаю кверху сразу две,
Шиплю ужом:
— А хочешь, я без рук на голове? —
И с ней заржем.
На углу в стеклянной рубке
Телефон опять без трубки —
Позвони за так!
И в большом зрачке оконном
Сладким жалом Скорпиона
Деву жалит звездный Зодиак.
Гляну на часы. Опять стоят.
Ах, вон, на башне…
Тоже вспоминали вдругоряд,
Как и я, за день вчерашний?
Как на весь к утру уснувший двор,
Носы задрав,
Три аккорда — очередь в упор:
«Кен бай ми лав!..»
В голове засело — хоть колом
Теши — не выбить!
От гитары ребра лестниц — ходуном,
Окна — в крик: она не выйдет!
В спину — острыми булавками смешки
Подружек-злюк.
А я им в голы пазухи снежки —
По локти рук.
На двери замок висячий
Косит скважиной незрячей —
Сторожит киоск.
Из цветочного отдела
Через небо тянет тело
В семь цветов большой висящий
мост.
Все. Пора идти. Дела, дела…
Ах, память-ведьма.
Вон, целуются. Девчонка так мила,
Да и парень — не последний.
Так сидят — куда уж ближе —
Как мы, точь-в-точь.
Ну-ка, ближе… Вижу, вижу…
Родная дочь!
Ну, теперь уж точно мне пора,
Да боком, боком.
Это дело, видно, здесь с утра —
Оба сдернули с уроков.
Не узнали, не увидели хотя б!
(им до меня ль!)
Подойди, попробуй, скажут: «Пап,
Иди гуляй!..»
В клумбе неба полуночной
Млечный путь — бульвар
цветочный
С запахом фиал.
Вариант невероятный:
Два десятка лет обратно —
Взял и по бульвару прошагал.
1985 год
Цветы
Я подарю цветы тебе не те,
Что дети гор мусолят на прилавке,
На рыночной заласанной плите
Меняют на рубли в суетной давке.
На все — цена. И взгляд из-под букле
Вещает сухо: бесполезны торги.
Цветы — тепла и солнца дар земле —
Лежат мертвы и холодны, как в морге.
По три, по пять зажатые в горсти,
Переплывут в квартиры, в склянки встанут.
О, женщина любимая, прости
За детище теплиц, а не поляны!
За атрибут банкетов и утех,
Без разницы — в крестины, в упокойню…
О, женщина, прости еще и тех,
Кто вырастил цветы, как скот на бойню.
Меня. Когда к тебе на полпути
Я тискаю букет, а не помаду.
Цветок! Меня и женщину прости,
Свою погибель бросив нам в отраду.
1987 год
Цыганка
Цыганка (юбка — хвост павлиний!)
Наманикюренным ногтем
В ладони русла вещих линий
Скребет извилистым путем.
Чтоб в интересном самом месте,
Как на скаку посредь пути,
Душе взамен желанной вести
Споткнуться вдруг: «Позолоти…»
Я знаю: шельма ты, плутовка!
Зажмешь червонец, дунешь — нет!
Но золочу за то, как ловко,
А не за то, как дашь совет.
Два глаза — бусины под лаком —
Цепляют — взгляд не отвести.
Так под дождем глядит собака.
«Позолоти… позолоти…»
И в бесконечно длинной притче,
Свой бред от бабки переняв,
В ладонь, как в душу, пальцем тычет,
На счастье выхватив меня.
Так заговорщески таращит,
Так щурит в трещины глаза,
Что впрямь душе нет бреда слаще,
Чем вся цыганская буза.
Словоохотлива, как сводня,
Она-то знает к сердцу путь:
Чтоб быть уверенным в сегодня,
Знать надо завтрего чуть-чуть.
И, зная эту лихоманку,
Глаза под брови закатив,
Споткнется хитрая цыганка:
«Позолоти… позолоти…»
1987 год
Чайная роза
Бросить машину. Костюм порешить.
Годы отбросить, как тяжкую ношу.
Вырвать у тела, отдать для души
И пошататься почти что гаврошем.
Выбить на картах вокзальных барыг
И принести в дар студентке случайной
Улицы ночью, дома и дворы
С розой ворованной, желтой и чайной.
Выкинуть кольца. Зарыть телефон
И закусить папиросу над спичкой —
Как мне легко будет ставить на кон
И окунаться в дурные привычки!
Будет студентка царапаться, но
Бритвы ногтей бесполезны. И поздно.
Это всего — про гавроша кино.
Воспоминанье под чайную розу.
Бросить понты и холеную жизнь
(Хоть без нее не особо скучаю)
И предложить бы студентке: «Ложись!..»
Но не в постель. А на сердце печалью.
Ведь завтра обратно рванем со всех ног,
Что для души — повздеваем на тело…
Что для студентки из клумбы цветок? —
Чайная роза. Обычное дело.
1995 год
Четыре зуба
Зуботехнику Марине
Летит душа, как под гору телега —
Чем дальше вниз, тем громче и быстрей!
Что станет с ней, скажи, в конце пробега,
Когда замрет у адовых дверей?
В каких летах она оставит тело:
Увядшее иль в полном цвете сил?
Какая разница, казалось, нету дела,
Коль жизни путь уже отколесил.
Но мне, скажу, есть разница и в этом,
Поскольку мне предписан только ад
(Как, впрочем, всем порядочным поэтам!),
А посему безмерно буду рад
Иметь не торс, не бицепс — это грубо! —
Они в аду мне просто ни к чему —
Хотел бы я иметь четыре зуба
Фарфоровых и вечных потому.
Замешанных на самых прочных глинах.
Два — вверх, два — вниз, или четыре
в ряд.
Неважно. Были б копией змеиных.
А яд найду. Весь изойду на яд.
Чтоб всех, кого при жизни не дожалил,
Дожалить здесь уже наверняка,
Кто в креслах свились толстыми ужами,
Погрев на мне змеиные бока,
Почувствовали: рано в ад столкнули —
Я здесь в аду моложе и сильней.
Меня теперь не так-то просто — пулей!
И не загонишь в хлев моих коней!
И зубы есть. Не шатки и не слабы —
Фарфоровые — долго не сносить.
А ваши выпали. И, вот, теперь вы — жабы.
И вас, беззубых, есть чем укусить!
Любую, право, вынесут нагрузку.
Ах, как приятно будет мне в аду
Чай с подлецами, с шельмами вприкуску
В 2000-каком-нибудь году!
………………………………..