Вот команда раздалась, и четко, и бойко —
Снова в бой посылают усталых солдат.
У окошка стоит моя жесткая койка.
За окном догорает багряный закат.
Ну так что?! Ну и пусть! И какое мне дело,
Если даже последний закат догорит…
Журавли улетели, журавли улетели.
Только я с перебитым крылом позабыт
Судьба во всем большую роль играет
Судьба во всем большую роль играет,
И от судьбы ты далёко не уйдешь.
Она тобою повсюду управляет:
Куда велит, туда покорно ты идешь.
Огни притона заманчиво мерцают.
И трубы джаза так жалобно поют.
Там за столом мужчины совесть пропивают
А дамы пивом заливают свою грудь.
И там в углу сидел один угрюмый
В костюме сером и кожаном пальто.
Он молод был, но жизнь его разбита.
В притон заброшен был своею он судьбой.
Малютка рос, и мать его кормила,
Сама не съест, а все для сына берегла.
С рукой протянутой на паперти стояла,
Дрожа от холода, в лохмотьях, без платка.
Вот сын возрос, с ворами он сознался.
Стал пить-кутить, ночами дома не бывать,
И жизнь повел в притонах и шалманах,
И позабыл он про свою старуху мать.
А мать больная лежит в сыром подвале.
Болит у матери надорванная грудь.
Она лежит в нетопленном подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.
Вот скрип дверей — и двери отворились.
Вошел в костюме и кожаном пальто,
Стал на порог, сказал лишь: «Здравствуй, мама!»
И больше вымолвить не смог он ничего.
А мать на локте немного приподнялась,
Глаза опухшие на сына подняла:
«Ты, сын, пришел проведать свою маму,
Так оставайся же со мною навсегда»
«Нет, мама, нет, с тобой я не останусь,
Ведь мы судьбою навек разлучены:
Я — вор-убийца, чужой обрызган кровью,
Я — атаман среди разбойничьей семьи»
И он ушел, по-прежнему угрюмый,
Чтоб жизнь пропащую в шалманах прожигать.
А мать больная навсегда осталась
В своем подвале одиноко умирать.
И вот однажды из темного подвала
В гробу сосновом мать на кладбище несли,
А ее сына с шайкою бандитов
За преступления к расстрелу повели.
Судьба во всем большую роль играет,
И от судьбы ты далёко не уйдешь.
Она тобою повсюду управляет:
Куда велит, туда покорно ты идешь.
В осенний день, бродя, как тень
В осенний день, бродя, как тень,
Зашел я в первоклассный ресторан.
Но там прием нашел холодный —
Посетитель я негодный:
У студента вечно пуст карман.
Официант — какой-то франт
В сияньи накрахмаленных манжет.
Он подошел, шепнул на ушко:
«Здесь, приятель, не пивнушка,
Для таких, как ты, здесь места нет».
А год спустя, за это мстя,
Я затесался в дивный синдикат.
И, подводя итог итогу,
Стал на новую дорогу,
И надел шкарята без заплат.
Официант — все тот же франт, —
В клиенте каждом понимает толк.
Он подошел ко мне учтиво,
Подает мне пару пива,
Предо мной вертится, как волчок.
Кричу я в тон: «Хелло, гарсон!»,
В отдельный кабинет перехожу я
Эй, приглашайте мне артистов,
Скрипачей, саксофонистов.
Вот теперь себя вам покажу я.
Сегодня — ты, а завтра — я.
Судьба-злодейка ловит на аркан.
Сегодня пир даю я с водкой,
Завтра снова за решеткой.
Запрягаю вечный шарабан.
А шарабан мой — американка.
Какая ночь! Какая пьянка!
Друзья, танцуйте, пойте, пейте,
А надоест — посуду бейте.
Я заплачу. За все плачу!
Белые туфельки
На улице дождь и слякоть бульварная,
Ветер пронзительный душу гнетет.
В беленьких туфельках девочка бедная,
Словно шальная, по лужам бредет.
Белые туфельки были ей куплены
Прихоти ради богатым купцом.
В них она вечером стройными ножками
В вальсе кружилась по залу кольцом.
Ты полюбила его, бессердечного.
Он же вовек никого не любил.
Ты отдалась так по-детски доверчиво.
Он через месяц тебя позабыл.
Ночью на улице сыро и холодно.
Выпить успела ты чашу до дна.
Вызвали доктора, тихо он вымолвил:
«К жизни вернуться не сможет она».
И вот ты лежишь, и чужая, и бледная,
Даже лекарства, не примешь сейчас
Белые туфельки. Платьице белое.
Личико белое, словно атлас
Радуйся, девочка, радуйся, милая,
Радуйся смерти, что рано пришла.
Жизнь твою отняла слякоть бульварная.
Вся твоя жизнь в белых туфлях прошла.
Помнишь, курносая
Помнишь, курносая, бегали босые,
Мякиш кроша голубям?
Годы промчались, и мы повстречались,
Любимой назвал я тебя.
Ты полюбила меня не за денежки,
Что я тебе добывал.
Ты полюбила меня не за это,
Что кличка моя уркаган.
Помню, зашли ко мне двое товарищей,
Звали на дело, маня.
Ты у окошка стояла и плакала,
И не пускала меня.
«Знаешь, любимый, теперь очень строго.
Слышал про новый закон?»
«Знаю, все знаю, моя дорогая, —
Он в августе был утвержден».
Я не послушал тебя, дорогая, —
Взял из комода наган.
Вышли на улицу трое товарищей —
Смерть поджидала нас там.
Помнишь, курносая, бегали босые,
Мякиш кроша голубям?
Годы промчались, и мы повстречались,
Любимой назвал я тебя.
Постой, паровоз
Постой, паровоз, не стучите, колеса.
Кондуктор, нажми на тормоза!..
Я к маменьке родной с последним приветом
Спешу показаться на глаза.
Не жди меня, мама, хорошего сына.
Твой сын не такой, как был вчера.
Его засосала опасная трясина,
И жизнь — его вечная игра.
Уж скоро я буду в тюрьме за решеткой.
Стальную решетку не порву.
И пусть вдоволь светит луна продажным светом,
Ведь я, я и так не убегу.
И скоро я буду в тюремной больнице
На койке продавленной страдать.
И ты не придешь ко мне, мама родная,
Меня приласкать, поцеловать.
А после я лягу в иную постельку,
Укроюсь сыпучею землей.
И ты не придешь ко мне, мама родная,
Узнать, где сыночек дорогой.
Постой, паровоз, не стучите, колеса!
Есть время взглянуть судьбе в глаза.
Пока еще не поздно нам сделать остановку
Кондуктор, нажми на тормоза!
Здравствуй, мать
Здравствуй, мать, и ты, сестренка Нина,
Шлю я вам свой пламенный привет!
Расскажу, какая здесь картина, дорогая мама,
Где прожил я около трех лет.
Климат, мама, здесь очень холодный,
Ветер злой кусает, хоть беги,
И мороз, мороз, как волк голодный, дорогая мама
Пальцы отгрызает у ноги.
Сроку у меня не так уж много.
Скоро отсижу проклятый срок.
И тогда откроется дорога, дорогая мама,
Что ведет в родимый городок.
На пороге встретишь ты, родная,
С белою седою головой,
И платочком слезы утирая, дорогая мама,
Скажешь: «Сын, вернулся ты домой»
Только может быть судьба иная —
Все произойдет наоборот:
Заболею, и болезнь сломает, дорогая мама,
И земля навек к себе возьмет.
И родная мама не узнает,
Где сынок на Севере зарыт, —
Лишь весной бурьяны расцветают, дорогая мама
И звезда с звездою говорит.
Здравствуй, мать, и ты, сестренка Нина,
Шлю я вам свой пламенный привет!
Вот какая здесь у нас картина, дорогая мама,
Где провел я около трех лет
Этот случай давно был когда-то
Этот случай давно был когда-то
В Ленинграде суровой зимой.
Капитан после грозных сражений
Письмо пишет жене дорогой.
«Дорогая жена, я — калека.
У меня нету правой руки.
Нет и ног. Они верно служили
Для защиты родимой страны.
Я берег твой покой, дорогая,
И хотел, чтобы дочка моя
Обо мне никогда не грустила
И по-детски ласкала меня».
Получил он письмо от супруги.
С ней прожил он уже много лет
Но жена отвечает сурово,
Что не нужен калека и ей.
«Мне минул лишь тридцатый годочек.
Я хочу еще жить и гулять.
Ты приедешь ко мне, как колчушка,
Только будешь в кровати лежать»
А внизу там заметь каракульки.