Уличные песни — страница 24 из 41

Теть Шура

В нашем доме, в нашем доме теть Шура —

Очень видная фигура.

И все соседи в доме говорят,

Что тетя Шура просто клад.

Теть Шура, теть Шура, теть Шура —

Вот такая вот фигура.

И все соседи с чувством говорят,

Что тетя Шура просто клад.

Как-то раз, да как-то раз сосед наш сдуру

Забрался на тетю Шуру.

Но изменился вскоре он с лица,

Когда закапало с конца.

Теть Шура, теть Шура, теть Шура —

Вот такая вот профура.

И все соседи с чувством говорят,

Что тетя Шура просто блядь.

Я бил его в белые груди

Я бил его в белые груди,

Срывал на груди ордена.

Ох, люди, ох, русские люди,

Родная моя сторона!

Я был батальонный разведчик,

А он писаришка штабной.

Я был за Россию ответчик,

А он спал с моею женой.

Ах, Клава, любимая Клава,

Неужто судьбой суждено,

Чтоб ты променяла, шалава,

Меня на такое говно.

Меня — на такую скотину!

Да я бы срать рядом не стал!

Ведь я от Москвы до Берлина

По трупам фашистским шагал!

Шагал, а потом в лазарете

На койке больничной лежал.

И плакали сестры, как дети,

Пинцет у хирурга дрожал.

Дрожал и сосед мой рубака —

Полковник и дважды Герой.

Он плакал, закрывшись рубахой,

Скупою слезой фронтовой.

Скупою слезой фронтовою

Гвардейский рыдал батальон,

Когда я геройской Звездою

От маршала был награжден.

Потом мне вручили протезы

И быстро отправили в тыл.

Красивые крупные слезы

На литер кондуктор пролил.

Пролил, ну а после, паскудник,

С меня он содрал четвертак.

Ох, люди, ох, русские люди,

Ох, люди, ох, мать вашу так!

К жене, словно вихрь, я ворвался,

И Клавочку стал я лобзать.

Я телом жены наслаждался.

Протез положил под кровать.

Болит мой осколок железа

И давит пузырь мочевой.

Полез под кровать за протезом,

А там писаришка штабной.

Я бил его в белые груди,

Срывал на груди ордена.

Ох, люди, ох, русские люди,

Родная моя сторона!

Глухо лаяли собаки

Глухо лаяли собаки

В затихающую даль.

Я явился к вам во фраке

Элегантный, как рояль.

Вы лежали на диване

Двадцати неполных лет.

Молча я сжимал в кармане

Леденящий пистолет.

Пистолет был кверху дулом —

Из кармана мог стрелять.

Я стоял и думал, думал:

Убивать — не убивать.

Но от сытости и лени

Превозмочь себя не мог.

Вы упали на колени

У моих красивых ног.

На коленях вы стояли

У моих красивых ног

И безумно целовали

Мой начищенный сапог.

Выстрел был, сверкнуло пламя.

Ничего уже не жаль.

Я лежал к дверям ногами.

Элегантный, как рояль.

Поспели вишни в саду у дяди Вани

Поспели вишни в саду у дяди Вани,

У дяди Вани поспели вишни.

А дядя Ваня с тетей Груней нынче в бане.

А мы под вечер погулять как будто вышли.

Припев:

А ты, Григорий, не ругайся,

Ты, Петька, не кричи.

А ты, с кошелками, не лезь поперед всех.

Поспели вишни в саду у дяди Вани.

А вместо вишен теперь веселый смех.

«Ребята, главное — спокойствие и тише —

И не заметят, не, не заметят.

А как заметят, так мы воздухом здесь дышим», —

Сказал с кошелкою соседский парень Петька.

Припев.

А ну-ка, Петька, давай скорее кепку.

А он черешню в рубаху сыпал.

Ох, видно, Витька, перегнул ты слишком ветку

И вместе с вишнями сейчас в осадок выпал.

Припев.

Пусть дядя Ваня купает тетю Груню

В колхозной бане, отличной бане.

Мы тете Груне все «спасибо» скажем дружно

И дяде Ване, уж конечно, дяде Ване.

Припев:

А ты, Григорий, не ругайся,

Ты, Петька, не кричи.

А ты, с кошелками, не лезь поперед всех.

Поспели вишни в саду у дяди Вани.

А вместо вишен теперь веселый смех.

Надену я черную шляпу

Надену я черную шляпу,

Поеду я в город Анапу,

И выйду на берег морской

С своей непонятной тоской.

Я сяду на пляж, разомлею,

О жизни своей пожалею.

И жизнь до конца просижу

На этом соленом пляжу.

Волна будет мчать за волною,

Беседовать тихо со мною,

Тереться о берег морской

С своей непонятной тоской.

Не раз в своей жизни невзрачной

Хотел я под поездом дачным

Решить наболевший вопрос

С улыбкою из-под колес.

В тебе, о морская пучина,

Погибнет роскошный мужчина,

Который сидел на песке

В своей непонятной тоске.

И каждый, увидевши гроб,

Поймет, что страдалец утоп:

Он долго сидел на песке

В своей непонятной тоске.

Останется черная шляпа,

Останется город Анапа.

Останется берег морской

С своей непонятной тоской.

Ты ножкой двинула

Ты ножкой двинула лишь на вершок,

Какао вылила ко мне в мешок.

Припев:

Связал нас черт с тобой, связал нас черт с тобой,

Связал нас черт с тобой веревочкой одной.

Сидели мы с тобой на леднике.

Какао хлюпало в моем мешке.

Припев.

Ты камень сбросила да с высоты.

Разбила голову и сердце ты.

Припев.

Связался я с тобой, теперь боюсь.

Боюсь теперь с тобой не развяжусь.

Припев.

Ты по карнизу шла — я страховал.

Ты загремела вниз, а я сказал:

Лети же, черт с тобой, лети же, черт с тобой,

Связал нас черт с тобой веревочкой одной.

Раз глядел я между

Раз глядел я между кралечке в разрез —

Я имел надежду, а теперь я — без.

Припев:

Ох, какая драма! Пиковая дама

Жизнь мне всю испортила мою.

И теперь я бедный, и худой и бледный,

Здесь, на Дерибасовской, пою.

Мальчики, на девочек не кидайте глаз:

До копейки денежек вытащат из вас!

Припев.

Дамочка, взгляните: я у ваших ног!

Впрочем, извините, — вот вам кошелек.

Припев.

Пиковая дама отшумит давно.

Говорила мама: не ходи в кино.

Припев.

Если бы послушал бы мамочку малец,

Он тогда б не кушал бы этот баландес.

Припев.

Девочки на воле — я сижу в тюрьме.

Но мечтаю вскоре видеть их… во сне.

Припев.

Вот и все исходы, и последний шмон.

Выйду на свободу — выжатый лимон.

Припев.

Раз глядел я между кралечке в разрез

Я имел надежду, а теперь я — без.

Припев:

Ох, какая драма! Пиковая дама

Жизнь мне всю испортила мою.

И теперь я бедный, и худой и бледный,

Здесь, на Дерибасовской, пою.

Все будет хорошо

Вы скажете: бывают в жизни шутки,

Поглаживая бороду свою…

Но тихому аидише-малютке

Пока еще живется, как в раю.

Пока ему совсем еще не худо,

А даже и совсем наоборот.

И папа, обалдевши от талмуда,

Ему такую песенку поет:

Припев:

Все будет хорошо. К чему такие спешки?

Все будет хорошо. И в дамки выйдут пешки.

И будет шум и гам. И будет счет деньгам.

И дождички пойдут по четвергам.

Но все растет на этом белом свете.

И вот уже в компании друзей

Все чаще вспоминают наши дети,

Что нам давно пора «ауфвидерзейн».

И вот уже загнал папаша где-то

Подтяжки и гамаши, и костюм,

Ведь Моне надо шляпу из вельвета

Влюбился Монька в Сару Розенблюм.

Припев.

Вы знаете, что значит пожениться.

Такие получаются дела.

Но почему-то вместо единицы

Она ему двойняшек принесла.

Теперь уже ни чихни, ни засмейся —

Шипит она, холера, как сифон.

И Монька, ухватив себя за пейсы,

Заводит потихоньку патефон.

Припев.