И вышел я. Везло, как дураку.
И поезд прогудел на остановке.
Вскочил в вагон на полном на ходу
И завалился спать на верхней полке.
Нашел я улицу и старый ветхий дом.
Я на крыльцо поднялся. Сердце билось.
Внимательно я посмотрел кругом.
Но лишь звезда на небе закатилась.
Открылась дверь, и вот она стоит.
А на руках ребеночек — мальчишка.
«А мне сказали, что в побеге ты убит.
Ждать перестала и не знаю уж, простишь ли.
Лишь одного тебя любила я.
Пять лет ждала и мальчика растила.
Но видно горькая была судьба моя —
Я замуж вышла, обвенчалась я, мой милый».
Я взял сыночка, пред глазами подержал.
Запомнил все: лицо, глаза, ресницы.
А деньги все, что в поездах я взял,
Ей в руку сунул — даже не простился.
Пошел к начальнику тогда и сдался я.
Сказал, что, мол, в побеге. И откуда.
Легавые собрались вкруг меня
И на меня глазели, как на чудо.
Потом начальник папки полистал
И, побледнев, промолвил тихо: «Точно
Ты при побеге ведь убийцей стал
И к вышаку приговорен заочно».
Простите меня, люди всей земли.
Прости, Господь. Ты есть, теперь я знаю
Жить не могу я без большой любви.
Да и без сына жить я не желаю.
Серебрился серенький дымок
Серебрился серенький дымок,
Таял в золотых лучах заката.
Песенку принес мне ветерок
Ту, что пела милая когда-то.
Жил в Одессе славный паренек.
Ездил он в Херсон за голубями.
И вдали мелькал его челнок
С белыми, как чайка, парусами.
Голубей он там не покупал,
А ходил и шарил по карманам.
Крупную валюту добывал.
Девушек водил по ресторанам.
Но пора суровая пришла:
Не вернулся в город он родимый.
И напрасно девушка ждала
У фонтана в юбке темно-синей.
Кто же познакомил нас с тобой?
Кто же нам принес печаль-разлуку?
Кто на наше счастье и покой
Поднял окровавленную руку?
Город познакомил нас с тобой.
Лагерь нам принес печаль-разлуку
Суд на наше счастье и покой
Поднял окровавленную руку.
А за это я своим врагам
Буду мстить жестоко, верь мне, детка!
Потому что воля дорога,
А на воле я бываю редко.
Серебрился серенький дымок,
Таял в золотых лучах заката.
Песенку принес мне ветерок
Ту, что пела милая когда-то.
Я напишу письмо последнее, прощальное
Я напишу письмо последнее, прощальное.
Я напишу письмо в колесный перестук.
Мне будут на пути причалы, расставанья,
И на моей судьбе — следы от чьих-то рук.
На зону поднимусь, как дипломат в иную,
В чужую сторону — язык ведь незнаком.
Войду к зека в барак, как в вотчину чужую.
Там каждый капитан и к плаванью готов.
Вот руку на плечо кладет пахан сурово
И тихо говорит: «Теперь ты, кореш, наш.
На нарах у окна постель уже готова,
А малолетки пусть погнутся у параш».
Расскажет мне пахан, что — правда и что — враки,
Поделится со мной баландой и крестом:
«Надень его на грудь и помни, что собаки
Боятся, если им грозишь блатным пером»
Не бойся, скажет он, тюрьмы, сумы и срока,
Не бойся, скажет он, работы в лагерях,
И не грусти о ней — она, браток, далеко,
Черти на стенке дни и думай о годах.
Послушаюсь его, а после помечтаю
О шапке, что вовек на воре не горит,
О том, что невидимкою прийти домой желаю —
Услышать там, как мать с сестренкой говорит.
Я — дипломат в стране, в стране чужой, далекой.
Из мира красоты — в мир силы и ножа.
Любовь моя пройдет, на стыках рельс отщелкав.
Черчу на стенке дни. Все мысли о годах.
Воровские костры
Кончай работу! Будем греться у костра.
Мы к свету протянули наши руки.
Ни слова не сказали мусора,
И бригадиры промолчали, суки.
Нет, не гаснуть вам век, воровские костры,
Полыхать, по тайге рассеяться.
Наши ноги быстры, а заточки остры —
Есть в побеге на что нам надеяться.
Лишь прокурор зеленый к двери подойдет,
С земли большой потянет свежим ветром —
С товарищем мы крохи соберем
И убежим тропою незаметной.
И опять разгорятся в тумане костры,
Те, в ком не было сил, проводят
И последние крохи — голодных пайки —
Для товарищей новых сготовят.
Пошлют в погоню нам четырнадцать ребят
У всех винтовки, пять патронов в каждой.
Не попадись нам на пути, солдат!
Кто волю выбрал, тот боец отважный.
Пусть поймают меня через десять часов,
Пусть убьют и собаками травят.
Есть тюрьма, есть замок, на воротах засов,
Но надежда меня не оставит.
Снова встретить тебя, дорогая моя,
Объяснить, что я не виноватый,
Рассказать, как травили и били меня,
И была не по делу расплата.
Воровские костры, вам гореть навсегда!
В вас есть слава убитым в погонях.
А на Север угрюмый идут поезда —
Новых мальчиков гонят в вагонах.
Вешние воды
Вешние воды бегут с гор ручьями,
Птицы весенние песни поют.
Горькими хочется плакать слезами,
Только к чему — все равно не поймут.
Разве поймут, что в тяжелой неволе
Самые юные годы прошли.
Вспомнишь былое — взгрустнешь поневоле,
Сердце забьется, что птица в груди.
Вспомнишь о воле, былое веселье,
Девичий стан, голубые глаза…
Только болит голова, как с похмелья,
И на глаза накатится слеза.
Плохо, мой друг, мы свободу любили,
Плохо ценили домашний уют.
Только сейчас мы вполне рассудили,
Что не для всех даже птицы поют.
Годы пройдут, и ты выйдешь на волю,
Гордо расправишь усталую грудь,
Глянешь на лагерь с презреньем и болью,
Чуть улыбнешься и тронешься в путь.
Будешь гулять по российским просторам
И потихоньку начнешь забывать
Лагерь, что был за колючим забором,
Где довелось нам так долго страдать.
Вешние воды бегут с гор ручьями,
Птицы весенние песни поют.
Горькими хочется плакать слезами,
Только к чему — все равно не поймут.
Я сын рабочего
Я — сын рабочего, подпольного партийца.
Отец любил и мною дорожил.
Но извела его проклятая больница.
Туберкулез его в могилу положил.
И вот, оставшись без отцовского надзора,
Я бросил мать, а сам на улицу пошел.
И эта улица дала мне кличку вора,
И до решетки я не помню, как дошел.
А там пошло, по плану и без плана.
И в лагерях успел не раз я побывать.
А в тридцать третьем, с окончанием
Канала Решил навеки я с преступностью порвать.
Приехал в город, позабыл его названье,
Хотел на фабрику работать поступить,
Но мне сказали, что отбыл я наказанье,
И посоветовали адрес позабыть.
И так шатался я от фабрики к заводу.
Повсюду слышал я один лишь разговор.
Так для чего ж я добывал себе свободу,
Когда по-прежнему, по-старому я — вор?!
Таганка
Цыганка с картами: дорога дальняя,
Казенный дом меня давно зовет…
Быть может, старая тюрьма центральная
Меня, несчастного, по новой ждет.
Припев:
Таганка! Все ночи полные огня.
Таганка! Зачем сгубила ты меня?
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Прекрасно знаю и без гадания:
Решетки толстые мне суждены.
Опять по пятницам пойдут свидания
И слезы горькие моей жены.
Припев.
Прощай же, милая, прощай, желанная,
Ступай же, деточка, своей тропой.
И пусть останется глубокой тайною,
Что и у нас была любовь с тобой.
Припев:
Таганка! Все ночи полные огня.
Таганка! Зачем сгубила ты меня?
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Утром рано проснешься
Утром рано проснешься
И газетку раскроешь —
На последней странице
Золотые слова:
Это Клим Ворошилов
Даровал нам свободу.
И опять на свободе
Будем мы воровать.
Утром рано проснешься —
На поверку построят.
Вызывают: Васильев!
И выходишь вперед.
Это Клим Ворошилов
И братишка Буденный
Даровали свободу,
И их любит народ.