– Когда тебя ждать обратно? Почему не звонишь?
– Совсем замоталась, – ответила Анна.
– Так когда возвращаешься в Москву?
– Пока не могу сказать.
– Не смей говорить загадками! – прикрикнула мать. – Отвечай на поставленный вопрос.
– Я много раз просила тебя не говорить со мной в таком тоне. Мне уже не пятнадцать. Лучше расскажи мне, как себя чувствуешь.
– Прошлой ночью сердце прихватило. Хотела позвонить тебе, да не стала.
– Почему?
– Ты в Питере, я в Москве… – Голос в трубке стал плаксивым.
– По крайней мере, я могла бы вызвать «Скорую помощь».
– «Скорую помощь» я могу вызвать сама. Мне нужна поддержка собственной дочери.
– Мама… – Анна сделала паузу, подыскивая правильные, а главное, справедливые слова. – Мне очень жаль, что я оставила тебя так надолго. Но ты же сама знаешь.
– Работа, – вздохнула мать. – Значит, опять кого-то замещаешь?
Стерхова намеренно применила проверенный прием, который всегда сбивал человека с толку: ответила вопросом на вопрос.
– Ты что-нибудь слышала про актрису Теплякову?
– Известная актриса восьмидесятых, играла в театре, где работала Руфь, – охотно ответила мать.
– Сама Руфь ничего о ней не рассказывала?
– Нет. Не припомню.
– Может быть, они приятельствовали или были подругами?
– Этого я не знаю. Руфь редко делилась со мной подробностями своей жизни.
– Она была когда-нибудь замужем? – спросила Анна.
– Выскочила в восемнадцать, в двадцать два осталась вдовой. Его звали Юрием, фамилия, кажется, Серов. Он утонул в озере, когда они отдыхали в Карелии.
– Руфь любила его?
– Помнится, да. От него ей досталась квартира на Лиговском и дача под Санкт-Петербургом.
– В Комарово, – подсказала Анна. – Ее она тоже оставила мне.
– Я никогда там не была, да и Руфь туда ездила редко, говорила: все напоминает о муже.
– Откуда у двадцатилетнего парня взялась такая квартира и дача в Комарово?
– Его родители были небедными. Отец – композитор, мать преподавала в консерватории. Они рано умерли.
– Почему ты никогда не рассказывала об этом? – спросила Анна.
– А какой смысл? – вопросом на вопрос ответила мать. – Значит, в ближайшее время тебя не ждать?
– Не жди. И главное, не болей.
К концу разговора Стерхова подъехала к дому и стала искать парковку. В результате ей крупно повезло: зеленый седан освободил хорошее место прямо у подъезда. Припарковавшись, Анна вышла из автомобиля и увидела, что зеленый седан никуда не уехал. Из него вышел солидный мужчина в шляпе и сером пальто, в котором Анна узнала коллекционера Дубасова.
– Ефрем Петрович? – Она шагнула к нему. – Вот уж не ожидала.
– Простите великодушно, что беспокою. Ждал вашего звонка, потом сам позвонил на домашний…
– Разве я не дала вам номер мобильного телефона?
– Увы, нет.
– Вот, держите. – Стерхова протянула визитку.
– Я, собственно, вот зачем… – начал Дубасов. – Из музея вам не звонили?
– Ах, простите! Совсем забыла. Давайте, поднимемся в квартиру.
Они поднялись по витой лестнице на второй этаж, вошли в прихожую, и Анна сразу же позвонила Богомоловой, однако та не ответила.
– Вот досада! Пожалуйста, извините меня.
– Это ничего, не срочно. – Дубасов замолчал, – он явно хотел задержаться. – Чашечкой кофе не угостите, раз уж поднялся?
– Конечно, угощу! – Стерхова скинула пальто и зашагала на кухню. – Располагайтесь в гостиной.
Через несколько минут они оба сидели за столом, укрытым бархатной скатертью с чашками кофе.
– Как продвигаются дела по оформлению наследства? – поинтересовался Дубасов.
– Все, что нужно, я уже сделала, – ответила Анна.
– Не думали перебраться в Питер?
– Я привыкла к Москве, хоть очень люблю Санкт-Петербург.
– И что же вас задержало?
– Работа.
Ефрем Петрович спросил:
– В какой области трудитесь?
– Я – следователь, – ответила Стерхова.
– Ого! – Он поперхнулся. – Нашему брату следует вас опасаться.
– Я так не думаю. Могу задать вам несколько вопросов?
– Да, пожалуйста.
– Вы хорошо знали мою тетушку?
Дубасов отставил чашку и со всей серьезностью ответил:
– Кажется, я уже говорил, что особенной дружбы мы не водили.
– Но ведь в чем-то ваши интересы пересекались?
– Это касалось только театральных костюмов, – твердо ответил он.
Глядя на Дубасова, Стерхова вдруг поняла, что он определенно соврал, но переспрашивать не стала и вскоре проводила его из квартиры.
Перемыв посуду, Анна пошла в спальню, сняла одежду и открыла шифоньер, чтобы ее повесить. Перед тем как закрыть створку, она вдруг заметила, что фиолетовый халат тетушки Руфи соскользнул с плечиков и упал на дно шифоньера. Она подняла его и увидела, что под ним стояли туфли с перламутровыми пряжками. Чуть помедлив, Стерхова бросилась к сумке и вернулась с фотографией мертвой девушки. Уже через мгновенье она поняла, что это те самые туфли. В них совпадало все: вырезной мысок, лаковая кожа и замысловатая форма пряжки. Была только одна поправка: пряжка была не металлической, а перламутровой.
Глава 9Материалы уголовного дела
Мысль о тетушке Руфи и ее туфлях сверлила мозг до утра. Не в силах заснуть, Стерхова крутилась в постели, ходила на кухню пить воду и под утро открыла настежь окно в расчете на то, что свежий воздух успокоит ее воспаленный мозг.
Сам факт принадлежности этих туфель тетушке Руфи противоречил здравому смыслу и всем версиям, которые Анна имела на данный момент.
В таком разобранном состоянии Стерхова начала трудовой день. В десять часов утра Зварцева, наконец, принесла материалы следствия по делу о гибели Тепляковой, и Стерхова углубилась в их изучение.
Первыми на глаза попались фотографии с места происшествия: труп Тепляковой, лежащий в ворохе тюля. Тут же вспомнилось, что незадолго до смерти она играла роль крестной Золушки, и от этого сделалось грустно. Даже в мыслях Анне не хотелось связывать любимую сказку детства с гибелью человека и уж тем более с убийством, что вполне могло оказаться правдой.
Она перелистнула страницу и стала читать протокол осмотра места происшествия:
«Дата происшествия 2 января 1989 года. Место происшествия Ленинградский драматический театр, сцена и пространство под сценой – трюм. Присутствовали…».
Стерхова придвинула блокнот и переписала туда имена следователя, сотрудника милиции и технического эксперта. Пропустив информацию о том, что специалистам и понятым разъяснены их права, обязанности и ответственность, она продолжила чтение.
«Осмотр произведен при искусственном освещении при температуре +2 °C». – Анна опустила глаза на несколько строчек ниже. – «Об обстоятельствах происшествия стало известно в 13 часов 15 минут 2 января 1989 года. В дежурную часть по телефону поступило сообщение от администратора Драматического театра о том, что во время дневного спектакля актриса Теплякова упала в открытый люк-провал на сцене. Получив вызов, оперативная группа немедленно прибыла на место происшествия и произвела ограждение сцены для обеспечения безопасности и сохранения следов. Во время осмотра был обнаружен открытый люк в полу сцены размером 1 м х 1 м. В момент происшествия не был закрыт».
– Так… с этим понятно… – Стерхова перелистнула страницу.
«Осмотр трупа женщины, лежавшей на полу под сценой в состоянии ненарушенной целостности, выявил наличие травм и переломов, свидетельствующих о серьезных повреждениях, несовместимых с жизнью».
– В состоянии ненарушенной целостности… – повторила Стерхова.
Эти слова были ложкой меда в бездонной бочке дегтя этого протокола. Состояние ненарушенной целостности означало, что падение не было ступенчатым и тело не было расчлененным. Иными словами, падая, Теплякова ни за что не цеплялась.
– Какая там высота? – Она разложила свернутую конвертом схему. – Ага… Десять метров.
Там же на схеме Анна увидела крестики с подписями, которые обозначали, в каком месте сцены во время происшествия находились артисты и технический персонал.
Актриса Комогорова стояла за первой правой кулисой. Артист Лаврентьев – за последней кулисой у задника с правой же стороны. Помощник режиссера Каштанова находилась слева за пультом. Машинист сцены Лебедев стоял у выхода в коридор у курилки, недалеко от помрежа. Актриса Анна Тубеншляк, исполнявшая роль Золушки, сидела в карете на сцене у правой средней кулисы, за которой прятались двое рабочих сцены: Андрей Гончаренко и Трубачев.
Стерхова сфотографировала схему на телефон, чтобы иметь ее под рукой. И потом она сделала то, чего делать не следовало, по крайней мере, в этот момент. Анна прочитала заключение судмедэксперта, в котором, помимо перечня повреждений, указывалось, что Теплякова была на четырнадцатой неделе беременности.
– Господи… – Стерхова уронила руки.
Эмоции не оставляли ее все время, пока она изучала прочие материалы следствия, что значительно усложнило работу.
Изучение свидетельских показаний сводилось лишь к одному: попытке понять, кто из присутствующих мог нажать кнопку привода люка-провала. Вторым был вопрос: сделано ли это намеренно.
Из показаний Гончаренко следовало, что по приказу машиниста сцены он сначала стоял у электрощита, потом по его же приказу отправился на противоположную сторону сцены, чтобы помочь рабочему Трубачеву втянуть за кулисы карету с Золушкой.
Именно в этот момент произошла трагедия, и было непонятно, кто и когда нажал кнопку привода и опустил площадку люка-провала. Ясно было только одно: с момента, когда фея-крестная Теплякова появилась перед Золушкой, площадка люка должна была оставаться вровень с поверхностью сцены.
– Мне нужен разговор с Гончаренко, – прошептала Стерхова и записала в блокнот: «Не забыть вручить Гончаренко повестку». И потом сделала еще одну запись: «Выяснить, кого из свидетелей и следственной группы можно разыскать».