Через несколько часов Стерхова захлопнула папку с материалами дела с тем, чтобы сформулировать непредвзятое мнение о работе следственной группы. В голову пришли такие слова: поверхностно, формально, торопливо. Теперь, помимо всего прочего, ей предстояло установить степень вины двух, отбывших наказание сотрудников. И, боже мой, как же она боялась таких моментов! Что, если ни один из них не окажется виновен? Однако формальная сторона вопроса вопила: не досмотрели, не обеспечили, проглядели.
За полчаса до окончания рабочего дня Стерхова отнесла на подпись в приемную постановление о возобновлении расследования дела Тепляковой на основании вновь открывшихся обстоятельств. Ровно в шесть она подшила в новую папку постановление и копию фотографии мертвой девушки.
В театр Стерхова приехала, как и собиралась, к семи. Побродив по кулуарам, дождалась третьего звонка. Она так и планировала: встретиться с Комогоровой и Лаврентьевым после спектакля, поскольку премьера – дело нервное. А вот машиниста сцены Гончаренко Анна решила не щадить, вручила ему повестку за кулисами сразу после начала первого акта.
Он расписался за получение и буркнул:
– Когда нужно прийти?
– Там все написано, – ответила Стерхова. – Завтра к девяти часам утра.
– В девять я работаю.
– Хотите, чтобы вас привели? – Она подняла глаза и твердо посмотрела ему в лицо.
– Нет. Не хочу.
– Тогда жду вас в девять.
Помотавшись без дела за кулисами, Анна заглянула в костюмерную, однако обнаружила, что на спектакле работала помощница Марии Егоровны, с которой ей не о чем было говорить. Тогда наудачу она отправилась в бутафорскую и, к своей радости, встретила там старинного друга детства Сан Саныча. Они поболтали о том и о сем, и тут Стерхова вспомнила, что не показала ему фотографию мертвой девушки.
Предъявив снимок, как обычно спросила:
– Знаете ее?
Сан Саныч тщательно вытер руки, долго смотрел на девушку и молчал.
– Ну? – напомнила Анна.
– Мне кажется, где-то я ее видел… – задумчиво проронил бутафор. – Или нет. Почудилось.
Стерхова тяжело сглотнула и вдруг почувствовала, что от волнения язык прилепился к небу.
– Пожалуйста, вспомните…
Сан Саныч покачал головой и смущенно заулыбался.
– Прости, оладушка, видно ошибся.
– Очень жаль, – разочарованно заметила она и забрала фотографию.
– Если не секрет, зачем тебе это?
– Веду одно дело.
– Теперь и я вспомнил, что ты окончила юридический, – улыбнулся старик. – Вот тебе и оладушка!
– Помните Теплякову?
– Знаю, что была такая артистка, но лично незнаком – в театре начал работать в середине девяностых. Не застал, но слышал от сторожил, будто бы она связалась с малолеткой и очень переживала.
– Здесь в театре?
– Ну да. Ей-то было уже за сорок. – Сан Саныч хлопнул себя по колену и рассмеялся. – Надо же, сто лет, как забыл, а тут вдруг вспомнил.
– Значит, Теплякова влюбилась? Вам не сказали, в кого?
– Может, и говорили.
– Миленький, Сан Саныч, пожалуйста, вспомните! В артиста? Или же в кого-то из техперсонала?
– Прости, оладушка, запамятовал. – Старик виновато посмотрел на нее. – Времени-то сколько прошло…
К концу третьего акта Анна Стерхова вернулась за кулисы и подошла к гримуборным. Там ее остановила подтянутая женщина в строгом костюме лет пятидесяти.
– Вы Стерхова? Будемте знакомы. – Она протянула руку. – Директор театра Гликерия Львовна Красноперова.
– Очень приятно. – Анна пожала руку.
– Что же вы, дорогая? Вместо того, чтобы сразу прийти ко мне, ходите по по службам, говорите с персоналом. Неправильно это.
– Согласна с вами, уважаемая Гликерия Львовна. Виновата. В свое оправдание могу сказать только одно: собиралась, но так до вас и не дошла, – улыбнулась Анна.
– Документик не предъявите? – вежливо попросила Красноперова, и Стерхова сполна удовлетворила ее любопытство: вместе с удостоверением личности предъявила копию постановления о возобновлении расследования дела о гибели Тепляковой.
– Да-да… Конечно же, я слышала об этом ужасном случае. В театрах помимо интриг и сплетен случается и такое.
– Возможно, то и другое связано, – глубокомысленно обронила Стерхова.
– Да. Ну-у-у… – протянула Красноперова. – У нас, конечно, интригуют, но не до такой же степени, чтобы убить.
– Вот и будем разбираться. С вашей, конечно, помощью.
– Как говорится, чем могу – помогу. Но, к слову сказать… – Гликерия Львовна развела руками. – С тех пор прошло много времени, остались лишь немногие, да и те уже в возрасте.
– Бывает и хуже, – сказала Стерхова. Уж она-то знала, о чем говорит.
Красноперову окликнули. Директор сделала знак рукой: дескать, подождите, и сказала Анне:
– Будет нужна помощь, обращайтесь.
Из зрительного зала донеслись аплодисменты и крики «браво». Спустя минуту со сцены в коридор посыпались актеры массовки, которые не выходили на поклон. Еще через минуту с цветами вышли премьеры.
Когда и те, и другие разошлись по гримеркам, Стерхова отыскала дверь с табличкой «Народный артист России Николай Петрович Лаврентьев». Стукнув по ней пару раз костяшками пальцев, спросила:
– Можно войти?
Из-за двери послышался сочный, артистичный баритон:
– Входите!
Анна вошла в гримуборную и увидела статного красавца с благородной осанкой. Он стоял у освещенного трехстворчатого зеркала и снимал ватой грим.
– Что вам угодно, голубушка?
– Хотела с вами поговорить.
Он указал рукой на свободный стул.
– Прошу вас, садитесь. – Красивый баритон артиста переливался от слова к слову, наполняя гримуборную, словно мелодия.
Наблюдая, как он садится у зеркала и стирает с лица грим, Стерхова заметила в его каштановой шевелюре отросшие корни седых волос. По мере того, как из-под грима проступало живое лицо Лаврентьева, она отмечала его особенности: слишком близко посаженные глаза, тонкую переносицу и мелкие морщины, испещрившие кожу. Теперь он не казался ей таким уж красавцем.
– Хотите выразить свой восторг? – чуть красуясь, сказал Лаврентьев.
– Я не смотрела спектакль, – ответила Анна.
Он резко обернулся и вперился в нее непонимающим взглядом.
– Кто вы такая?
– Следователь Анна Стерхова. Возможно, вы помните меня девочкой, я – племянница Руфи Адамовны.
– Как бы ни хотелось, не помню. Мне говорили, что вы шныряете по театру и пристаете с расспросами. От меня вам что надо? – Было видно, что Стерхова не вызывает у артиста симпатии.
– Мне нужно, чтобы вы рассказали, как погибла Теплякова. И, кстати, кого вы играли в том спектакле?
– Разумеется, принца, – холодно проронил Лаврентьев. – У меня фактура героя.
– Вы стояли за кулисой, когда Теплякова упала в люк?
– Практически у задника в правой кулисе.
– Видели момент ее гибели?
– Я видел только дым. Такой, знаете, спецэффект, который обеспечивал исчезновение феи-крестной.
– А ее саму? – спросила Стерхова.
– Теплякову не видел. Во-первых, из-за дыма. Во-вторых, от меня ее заслоняла карета. Но когда рабочие затянули карету с Золушкой за кулису, Тепляковой на сцене уже не было.
– Значит, это все, что можете рассказать?
Лаврентьев широко раскинул руки, выражая крайнее сожаление.
– Мне очень жаль.
Стерхова понимала, что ей осталось только уйти, но она так легко не сдавалась. У нее оставалось достаточно вопросов, которые стоило задать этому самовлюбленному павлину.
– В каких отношениях вы были с Тепляковой?
– Имеется в виду нечто личное? – уточнил Лаврентьев.
– Не только это, но было бы интересно знать.
– Я не особенно выделял ее среди прочих актрис. Тамила была значительно старше меня.
– Сколько вам было лет в момент ее гибели?
– Лет двадцать пять… – Он закатил глаза, словно подсчитывая, после чего тряхнул уложенной шевелюрой. – Да! Мне было двадцать пять лет.
– Значит, разница в возрасте составляла более пятнадцати лет. Наверное, Теплякова считала вас малолеткой? – Задавая этот вопрос, Анна пристально глядела в лицо артиста.
Он преувеличенно скромно потупился.
– Не знаю, не знаю… Если быть откровенным, одно время мне казалось, что Теплякова мною увлечена.
– Когда это было? – спросила Стерхова. – Задолго до ее гибели?
– Как раз накануне.
– Вы отвечали ей взаимностью?
– Я не обсуждаю подобные темы, – холодно обрубил Лаврентьев.
– Тогда еще один вопрос… Где вы были перед тем, как встать у задника за правой кулисой?
Он вскинул руки и театрально расхохотался.
– Вы действительно считаете, что я могу это вспомнить?
В это время в гримерку заглянул актер в кружевном жабо с остатками грима на лице:
– Николай Петрович, нас ждут в буфете!
– Сейчас, сейчас… – Лаврентьев поднялся и сверху вниз посмотрел на Стерхову. – Надеюсь, у вас больше нет вопросов.
– На сегодня, пожалуй, все, – ответила она и, выдержав паузу, снова заговорила: – В следующий раз, когда придете ко мне в управление, советую вспомнить, где вы были до того, как встали за кулисой у задника.
Беседу с Комогоровой в тот вечер Анне пришлось отложить, поскольку та после спектакля побежала в буфет обмывать премьеру.
Посчитав, что разговора с Лаврентьевым хватило с излишком, Анна поехала домой. Там она долго сидела за ноутбуком, изучая электронную копию старых показаний Лаврентьева и что-то записывала в блокнот.
Глава 10Все решали секунды
Машинист сцены Гончаренко явился в кабинет Стерховой в девять часов утра, сел на стул, опустил голову и уставился в пол.
– Надеюсь, что сегодня вы более расположены к разговору? – спросила Стерхова.
– А у меня есть выбор? – ответил он.
– Тогда пройдемся по вашим показаниям тридцатилетней давности, и вы проясните для меня кое-какие моменты.
– Если вспомню… – буркнул Гончаренко.
– Что?
– Времени, говорю, много прошло, – сказал он чуть громче.