– Ну, вот и определились. Помните, кто еще находился поблизости?
– Вы изучали следственные материалы, видели схему.
– Хотелось бы услышать от вас.
Гончаренко кивнул в сторону:
– За последней кулисой, у задника шатался артист Лаврентьев.
– В какой момент вы его увидели? – спросила Анна.
– Сразу после того, как мы с Трубачевым затянули карету.
– Гипотетически он мог нажать кнопку спуска и прибежать сюда?
– Зачем? – Машинист сцены округлил глаза.
– Кто еще мог видеть Лаврентьева здесь в то же самое время?
– Помощник режиссера Каштанова. Но она давно умерла, еще в девяностых.
– Кого еще видели вы?
– Золушку, то есть актрису Тубеншляк.
– О ней мы не говорим, она в момент открытия люка находилась на сцене.
– Актрису Комогорову Альбину Борисовну. Ее я видел еще с другой стороны сцены, потом – когда прибежал сюда, – сказал Гончаренко.
– Где она стояла? – спросила Стерхова.
– Там, – показал он. – За первой кулисой.
– Значит, у нее не было возможности добежать до щита, нажать кнопку и вернуться обратно.
– Да, где там… – Гончаренко махнул рукой.
– Это не вопрос, а констатация факта, – сказала Анна.
– Вот видите, и вы пришли к такому же выводу.
– К какому?
– Во всем виноват бывший машинист сцены Лебедев Сергей Федорович. Посадили старика в тюрьму ни за понюх табака.
– Как вы думаете, почему следователь выбрал именно его?
– А кого еще? Стоял рядом, в коридоре, возле курилки. Кто кроме него мог нажать кнопку – так сказал следователь.
– Но ведь прямых улик не было. Никаких доказательств.
Стерхова приложила ладонь к глазам козырьком и вгляделась в левое закулисье.
– Идемте туда.
– Зачем? Мы только что там были, – заупрямился Гончаренко, но все же поплелся следом за ней.
Она быстрым шагом пересекла сцену и подошла к пульту помрежа.
– Здесь сидела Каштанова. А где стоял машинист сцены?
Гончаренко потянул на себя тяжелую, обитую металлом дверь, похожую на ворота, и указал рукой в коридор.
– Там. Возле курилки.
– Вы видели его в тот момент, когда побежали на помощь Трубачеву?
– Нет. А зачем? Сергей Федорович во время спектакля дальше курилки никогда не уходил.
– Каштанова могла его видеть со своего места? – спросила Анна.
– Конечно. Во время спектакля двери всегда открыты. Через них актеры на сцену из гримерок проходят, – ответил Гончаренко.
– Если рассуждать логически, помреж могла подозвать Лебедева, чтобы тот опустил площадку люка-провала?
– Как нечего делать. Сергей Федорович всегда находился на глазах, поэтому я и побежал на подмогу к Трубачеву. Знал, что управятся без меня. – Он обескураженно развел руками. – Кто мог подумать, что все так получится. А тут еще этот дым…
– Постойте. – Стерхова напряглась и вытащила из сумки блокнот. – Мне только что пришла в голову мысль: был дым, значит, и тот, кто его пускал? Я как-то просмотрела этот момент в материалах дела.
Гончаренко вышел на авансцену и указал рукой на неприметную боковую дверцу.
– Дым пускал электрик из левого кармана в портале. Там стоял генератор дыма. Его прикрывали жесткие декорации в виде кустов, они же служили коридором, по которому дым доставлялся к люку. Из-за этих кустов Каштанова не увидела, что люк-провал открыт.
– А разве это не было предусмотрено?
– Было…
– Так в чем же дело?
– В тот день кусты поставили не на то место и закрыли обзор.
– Кто это сделал?
Машинист сцены поежился, как от сквозняка и унылым голосом произнес:
– Мы с Трубачевым. Я честно рассказал, и следователь все записал, но во всем обвинил Сергея Федоровича – мол, не доглядел, не проконтролировал.
– Электрик, который пускал дым, мог незаметно пройти за кулисы?
– Мог. Но ему нужно было следить за генератором и вовремя его отключить. Кроме того, ему нужно было пройти мимо Каштановой и Лебедева, и они бы его заметили.
– Понятно. – Анна вычеркнула несколько строк в блокноте.
– Без толку это все, – тихо проронил Гончаренко. – С этой стороны сцены есть еще одна дверь, ближе к заднику. Через нее к щиту мог пройти кто угодно.
– Где она?
– Идите за мной. – Механик зашагал в глубину кулис. В нескольких метрах от щита он указал на вторую металлическую дверь. – Вот, пожалуйста.
– По материалам дела эта дверь была заперта.
– Не знаю, кто это выдумал, может быть, следователь. По правилам противопожарной техники безопасности во время спектакля все двери должны быть открыты.
Эти новые обстоятельства загнали Анну в тупик.
– Здесь никого не видели.
– Не видели – не значит, и не было? – глубокомысленно изрек Гончаренко.
Повисшая пауза затянулась надолго, Стерхова молчала, а тот ждал, когда она от него наконец отвяжется.
– Как думаете, почему Лаврентьев не пришел на помощь Трубачеву? Он же видел, что фурка потеряла колесо? – спросила Анна.
– Не мог не видеть, – подтвердил Гончаренко.
– Тогда почему?
– А вы спросите у него, он сегодня в театре.
– Я спросила у вас, – рассердилась Анна. – Извольте отвечать!
– Николай Петрович по жизни барин, рук не запачкает, – с видимой неохотой произнес Гончаренко.
– Дело лишь в этом?
– Ну а в чем же еще?
– Возможно, он готовился к выходу на сцену или… – Стерхова перебирала в уме все возможные варианты, но машинист сцены прекратил ее мученья, решительно заявив:
– Был конец первого акта, потом опустили занавес. Выход Лаврентьева был во втором акте, в сцене бала.
– Тогда зачем он стоял за кулисами? – Этот вопрос она задала скорее себе самой. – Скажите, что нужно сделать, чтобы сбить колесо с фурки?
– Свернуть его или просто пнуть. – сказал Гончаренко.
Глава 12Уличный злоумышленник
Актриса Комогорова как будто поджидала Стерхову в кулуаре. Как только та появилась, тут же бросилась к ней.
– Я тут вспомнила, возможно, вам пригодится.
– Да я и сама хотела с вами поговорить, – призналась Анна.
Они уселись в креслах друг против друга, и Стерхова предупредила актрису:
– Сначала попрошу вас ответить на несколько вопросов, а потом вы сможете рассказать все, что хотели.
– Могу забыть, – предупредила Комогорова. – Память уже не та.
– Ну хорошо, – согласилась Стерхова. – Говорите.
Комогорова пригнула голову и вытянула носик, словно угождая или заискивая:
– Возможно, все это глупости, но почему-то вдруг вспомнилось.
– Рассказывайте, там решим, – великодушно заметила Анна, поощряя актрису к разговору.
– Вспомнился мне один случай… Пожалуй, расскажу все подробно. Весной восемьдесят седьмого года, в конце сезона, в театр пришел новый режиссер, весьма пожилой человек, но вести себя не умел: грубил на репетициях, в каждой мелочи гнул свою линию.
– Долго проработал в театре? – для чего-то спросила Стерхова.
– Совсем ничего, но дело не в этом. Хочу рассказать об одном эпизоде, который меня поразил. – Комогорова задумчиво покачала головой. – Да и не только меня. Начну с короткой преамбулы: Тамила Теплякова была женщиной скромной, нелюдимой и насколько отстраненной. Но, если дело касалось ее творчества и ролей, более принципиального и стойкого человека я не встречала.
– И это при ее-то мягком характере? – удивилась Анна.
– Да вот представьте себе! – воскликнула Комогорова. – На репетициях она всегда добивалась своего и выстраивала роль в соответствии с собственным представлением.
– Так что вас так поразило? О чем хотели рассказать?
– На первой же репетиции этот режиссер, не буду называть его фамилии, рявкнул на Теплякову, да так, что с ней случилась истерика. Она рыдала и билась в конвульсиях в течение двух часов, после чего ее увезли в психоневрологический диспансер. Мы все испытали шок.
– По-вашему, с чем это было связано? – спросила Анна. – Она испугалась, не ожидала такого обращения?
– Все дело в ее болезни, – подчеркнуто выразительно промолвила Комогорова. – В театр Тамила вернулась через месяц. Поговаривали, что ее исчезновения, которые случались раньше, были связаны именно с этим.
Стерхова достала из сумочки свой блокнот и, пробежав глазами по записям, задала приготовленный вопрос:
– Во время того спектакля, когда вы стояли за кулисами, кого видели на противоположной стороне?
– Сейчас припомню. – Комогорова тронула пальцем свой остренький носик. – Каштанову, нашего помрежа, она сидела за пультом. Гончаренко стоял у щита, но потом ушел. Лебедев Сергей Федорович был у дверей курилки. Вот, пожалуй, и все.
– К щиту на ваших глазах никто кроме Гончаренко не подходил?
– Лебедев подходил, – охотно сообщила актриса. – Но после того, как провалилась Тамила.
– В прошлый раз вы сказали, что видели момент ее падения.
– Да-да, – заторопилась Комогорова, желая все рассказать. – Как только на сцену пустили дым, я увидела, как Теплякова отступила назад. Там, знаете, получился очень интересный эффект: свет софитов пронизывал дым, и мне был виден ее силуэт. Потом Теплякова вскинула руки, чуть слышно вскрикнула и пропала.
– Когда стало ясно, что она провалилась в люк?
– Это был конец первого акта, последняя сцена перед закрытием занавеса. Машинист сцены заметил, что люк открыт, и забил тревогу. Занавес закрыли, мы все сбежались к провалу и увидели Тамилу, лежавшую в трюме.
– Благодарю вас, Альбина Борисовна. – Захлопнув свой блокнот, Анна собралась попрощаться с актрисой. – Вы очень мне помогли.
Но тут Комогорова тронула ее за руку:
– Могу еще раз посмотреть фотографию девушки?
Стерхова нашла ее в телефоне и показала актрисе. Выдержав паузу, Комогорова улыбнулась и торжествующе заявила:
– Значит, я была права! Память не подвела.
– Знаете эту девушку? – спросила Анна.
– Нет, не это.
– Что же тогда?
– Я узнала фон позади нее. Это мягкая декорация к спектаклю «Горе от ума». Хорошо ее помню, потому что играла в массовке.